"Адская волость" в поэме Юрия Кузнецова "Сошествие в ад": традиция и интертекстуальность

Gespeichert in:

Bibliographische Detailangaben
Datum:	2011
1. Verfasser:	Ильинская, Н.И.
Format:	Artikel
Sprache:	Russian
Veröffentlicht:	Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України 2011
Schriftenreihe:	Русская литература. Исследования
Schlagworte:	Эстетическое своеобразие литературы ХХ – начала XXI века
Online Zugang:	https://nasplib.isofts.kiev.ua/handle/123456789/105429
Tags:	Tag hinzufügen Keine Tags, Fügen Sie den ersten Tag hinzu!
Назва журналу:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Zitieren:	"Адская волость" в поэме Юрия Кузнецова "Сошествие в ад": традиция и интертекстуальность / Н.И. Ильинская // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2011. — Вип. XV. — С. 114-125. — Бібліогр.: 11 назв. — рос.

Institution

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	nasplib_isofts_kiev_ua-123456789-105429
record_format	dspace
spelling	nasplib_isofts_kiev_ua-123456789-1054292025-02-10T01:28:28Z "Адская волость" в поэме Юрия Кузнецова "Сошествие в ад": традиция и интертекстуальность Ильинская, Н.И. Эстетическое своеобразие литературы ХХ – начала XXI века 2011 Article "Адская волость" в поэме Юрия Кузнецова "Сошествие в ад": традиция и интертекстуальность / Н.И. Ильинская // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2011. — Вип. XV. — С. 114-125. — Бібліогр.: 11 назв. — рос. 2218-7472 https://nasplib.isofts.kiev.ua/handle/123456789/105429 821.161.1: 82-17 / Кузнецов ru Русская литература. Исследования application/pdf Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Russian
topic	Эстетическое своеобразие литературы ХХ – начала XXI века Эстетическое своеобразие литературы ХХ – начала XXI века
spellingShingle	Эстетическое своеобразие литературы ХХ – начала XXI века Эстетическое своеобразие литературы ХХ – начала XXI века Ильинская, Н.И. "Адская волость" в поэме Юрия Кузнецова "Сошествие в ад": традиция и интертекстуальность Русская литература. Исследования
format	Article
author	Ильинская, Н.И.
author_facet	Ильинская, Н.И.
author_sort	Ильинская, Н.И.
title	"Адская волость" в поэме Юрия Кузнецова "Сошествие в ад": традиция и интертекстуальность
title_short	"Адская волость" в поэме Юрия Кузнецова "Сошествие в ад": традиция и интертекстуальность
title_full	"Адская волость" в поэме Юрия Кузнецова "Сошествие в ад": традиция и интертекстуальность
title_fullStr	"Адская волость" в поэме Юрия Кузнецова "Сошествие в ад": традиция и интертекстуальность
title_full_unstemmed	"Адская волость" в поэме Юрия Кузнецова "Сошествие в ад": традиция и интертекстуальность
title_sort	"адская волость" в поэме юрия кузнецова "сошествие в ад": традиция и интертекстуальность
publisher	Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
publishDate	2011
topic_facet	Эстетическое своеобразие литературы ХХ – начала XXI века
url	https://nasplib.isofts.kiev.ua/handle/123456789/105429
citation_txt	"Адская волость" в поэме Юрия Кузнецова "Сошествие в ад": традиция и интертекстуальность / Н.И. Ильинская // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2011. — Вип. XV. — С. 114-125. — Бібліогр.: 11 назв. — рос.
series	Русская литература. Исследования
work_keys_str_mv	AT ilʹinskaâni adskaâvolostʹvpoémeûriâkuznecovasošestvievadtradiciâiintertekstualʹnostʹ
first_indexed	2025-12-02T11:29:33Z
last_indexed	2025-12-02T11:29:33Z
_version_	1850395825076699136
fulltext	Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 114 деле собой представляет непостижимость, которая «глядит из неизвест- ного науке измерения на человеческий мозг и возвещает в нем „я суще- ствую”», и может ли она «точно так же войти в рукотворный мозг из си- ликона и произнести в нем те же слова в двоичном коде?» (с. 195). В рас- сказе «Созерцатель тени» пытающийся постичь смысл всего в окружаю- щей его абсурдной действительности гид-фрилэнсер Олег, узнав о том Методе, который используют заклинатели теней для выхода к трансцен- дентному, во время проводимых им медитаций как бы внедря- ясь/проваливаясь в потустороннее и уже будучи «вне себя» в прямом смысле, оказывается способным прозреть свое божественное начало и струящийся из него и через него воплощенный в нем же самом, в его отелесненной душе Божий Свет. В рассказе «Тхаги» в артефактах и символах таких империй зла, как США и СССР, можно прозреть вопло- щения культа богини Кали, которой приносятся жертвы и ныне, а в «трансцендентальном» пласте повествования завершающего книгу свя- точного рассказа «Отель хороших воплощений», актуализирующем культ лингамы – того животворного мужского начала, которое в индуизме идет от Шивы, – мы видим как бы предвоплощение духа в потенциально гото- вого к зарождению и рождению в мир уже нового человека, и в акте его единения с Абсолютом абсурд действительности и абсурдистское тожде- ство «А = не А» как бы «снимаются» сами собой. И, конечно же, все эти произведения требуют углубленного и детального рассмотрения. УДК 821.161.1: 82-17 / Кузнецов Н.И. ИЛЬИНСКАЯ (Херсон) «АДСКАЯ ВОЛОСТЬ» В ПОЭМЕ ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА «СОШЕСТВИЕ В АД»: ТРАДИЦИЯ И ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ В русской поэзии ХХ века поэма Ю. Кузнецова «Сошествие в ад» (2002) является наиболее масштабным художественным воплощением «эсхатологической идеи» (Н. Бердяев). В ней поведано о судьбах мира и Выпуск XV (2011) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 115 конце истории в эсхатологическом измерении – в категориях таинствен- ного и «непостижимого метафизического акта, который положит конец совместному существованию добра и зла в их смешении и противопоста- вит благо, как бытие, злу, как небытию» 3; 21. Ю.Кузнецов реконструирует укорененный в европейской традиции жанр видения, творчески используя его жанрово-тематический и стили- стический потенциал. Поэт-визионер описывает схождение в инферналь- ную бездну, картины потустороннего мира и адских мук, в которых ми- фологический план смыкается с современностью (традиция Данте). В поэме «насельниками» Ада являются исторические лица, представители различных культур и национальностей. Они отражают взгляды автора на мировую и русскую историю, его религиозно-аксиологические ориенти- ры. Почвенническим мировосприятием Ю.Кузнецова объясняется его стремление через родное поверять вселенское. Критерий, по которому автор отбирает «жителей» адской волости – это прегрешения перед хри- стианской верой, поскольку она есть зеркалом, отражающим жизнь, идеи, поступки. В создании русского Inferno поэт обращается к литературной тради- ции, русским апокрифам, духовному фольклору, литературным текстам, знаковым образам мировой и русской культуры, истории, политики. Ав- тором сохраняются инвариантные признаки жанра видения. К ним отно- сятся «способ раскрытия темы, характер образов, образ тайнозрителя, которому является «откровение» в таинственной обстановке и от лица которого излагается сюжет, традиционность мотивов, составляющих сю- жет» 11; 38. Кроме жанрово-тематической аналогии, вхождение в сферу народной религиозности проявляется в мистическом интересе к потусто- ронней «реальности». Как заявляет автор поэмы, в Священной истории его «привлекло одно удивительное место – промежуток в три дня от смерти Христа до Его Воскресения. Согласно Священному Преданию, Христос в этот промежуток сошел в ад и вывел оттуда праведников и святых в рай. Вот находка для поэта!» 8. Авторская маска тайнозрителя позволяет автору художественно реализовать единственную «возмож- ность сойти на тот свет вместе с Христом» 8. Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 116 «Память жанра» «представляет собой мощнейший интертекстуальный и в то же время структурный фактор литературного развития» 6; 29. Как пишет А.Жолковский, «новые акты творчества совершаются на язы- ке, в материале, на фоне и по поводу ценностей литературной традиции, из которой они возникают и которую они имеют целью обновить» 6; 29- 30. Наследуя традиции европейских литератур, Ю. Кузнецова создает оригинальное произведение, воплощая свой «план» русского Inferno. Рассмотрим инвариантные и специфические характеристики образа Ада в поэме современного автора. Как известно, для определения «иерархии грехов» Данте использует аристотелевскую и цицероновскую схему пороков, а в «Чистилище» опирается на церковное учение о семи смертных грехах. Они же опреде- ляют «круги» мучений и соответственно сюжетно-композиционный строй поэмы. В отличие от автора «Божественной комедии» Ю. Кузнецов придерживается традиции древнерусских видений. В них, по наблюде- нию А. Веселовского, отсутствует логический распорядок и градации в последовательности и группировке грехов 4; 126. Близкая русскому средневековью система координат религиозно-поэтического сознания Ю. Кузнецова особенно ярко проявляется в определении воздаяния за грехи. По слову автора, он был предельно осторожен и старался быть объективным в отборе того или иного «кандидата» в ад: «Для меня важно было знать, как они относились к Сыну Божьему, насколько они соблю- дали 10 заповедей» 8. Иными словами, в аксиологии поэта главным ус- ловием спасения является вера в Иисуса и христианская нравственность: «Мало желанья, нужна благочестная вера. / Чистая вера – вот самая тонкая мера». Отметим, что, как и великий Данте, автор «Сошествия в Ад» не «церемонится» с современниками, отправляя их в преисподнюю еще при жизни. Религиозно-поэтическому сознанию Ю. Кузнецова присуща особен- ность, неоднократно отмеченная Н. Бердяевым, Н. Лосским, с. Аскольдо- вым, М. Бродой как сугубо национальная. Суть ее в том, что «русская картина мира базируется на системе координат бинарной православной ментальности», что естественным образом предопределяет особый «эти- ческий максимализм» 2; 23. Так, по воле автора поэмы «Сошествие в Выпуск XV (2011) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 117 ад» «за прегрешения перед Богом» в преисподнюю попадают Н. Гоголь и Ф. Тютчев: первый «за чертовщину», второй – за «пантеизм и прелюбо- деяние» 8. Позиция Ю.Кузнецова не бесспорная. Несмотря на то, что религиозное странничество обоих авторов не обошлось без блужданий и падений, можно привести целый ряд доказательств в пользу их осознан- ного служения православной Истине. Но такова художественная правда поэта. Так, «последняя любовь» Ф. Тютчева, став фактом искусства, не под- лежит моральным оценкам по определению, а пара влюбленных в чита- тельском восприятии ассоциативно сближается с не менее известными дантовскими персонажами – Паоло и Франческой. Не случайно тонкий лирик побеждает «моралиста» Ю. Кузнецова. Строки о любви Ф. Тютчева и Е. Денисьевой можно отнести к тем высоким образцам рус- ской лирики, которая «вырастает» из сложного переплетения праведного и греховного: «Шепот подруги был чист и почти невесом: / То, что во мне, то не все, да и я не во всем. / Я умерла и на грешную землю глядела, / Словно душа на свое инородное тело. / Видела я тень от дыма при пол- ной луне, / Слышала я в твоем голосе плач обо мне. / Там, в поднебесье, гонимая новой судьбою / Я дожидалась тебя и дышала тобою, / Хоть ты и был в это время другою любим. / мы и встретились... Ю. Кузнецов моделирует поэтическую ситуацию по принципу поэти- ческого эха – это как бы ответ лирическому герою одного из лучших сти- хотворений Ф. Тютчева «Накануне годовщины 4 августа 1864г.», посвя- щенного памяти Елены Денисьевой. В стихотворении-молитве Ф. Тют- чева рефреном звучат строки: «Ангел мой, ты видишь ли меня?», вокруг которых разворачивает лирический сюжет Ю. Кузнецов. Оказывается, возлюбленная из небесной бездны не только видит, но и слышит, а самое главное «дышит» любимым, «дожидается» его, так как ее душа, где бы она «не витала», никогда не покидала землю и находилась рядом с ним, поскольку жила в его памяти: «Слышала я в твоем голосе плач обо мне» (срв. у Тютчева: «Завтра день молитвы и печали / Завтра память роко- вого дня... / Ангел мой, где б души не витали, / Ангел мой, ты видишь ли меня?»). Интертекстуальные переклички с тютчевскими стихотворениями воз- рождают мотивы и образы «тютчевского мифа». Так, строки из монолога Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 118 Денисьевой: «Я умерла и на грешную землю глядела, / Словно душа на свое инородное тело» аллюзивно восходят к стихотворению Ф. Тютчева «Она сидела на полу». Почти дословно воспроизводится последний ди- стих из второго катрена: «Как души смотрят с высоты / На ими бро- шенное тело», за которым открывается драматическое напоминание «го- рестных минут, любви и радости убитой». Ю. Кузнецов актуализирует образы-эмблемы, знаковые как для тютчевского поэтического сознания, так и для него самого: «дым», «тень»: «Видела я тень от дыма при пол- ной луне» (срв. у Тютчева: «Вот наша жизнь, – промолвила ты мне, – / Не светлый дым, блестящий при луне, / А эта тень, бегущая от дыма»). В художественной реальности текста они напоминают о встрече с люби- мой, забыть о которой невозможно даже в аду. Жизнеутверждающей си- лой любви, христианского прощения и жертвенности шелестит шепот любимой, которая опускается из «поднебесья» в преисподнюю, чтобы быть рядом с избранником. Так парадоксально – через испытание адом – автором утверждается мысль о великом таинстве любви, которая, даже пусть в своей внешней греховности, является отражением Той, что «дви- жет солнце и светила». В царстве теней «Бог сохраняет все; особенно – слова / прощенья и любви, как собственный свой голос» 1, 617. «Этический максимализм» Ю. Кузнецова, коррелирующий «высокому средневековью», проявляется и в отношении других «собратьев по перу». В Аду современного поэта их оказывается свыше десятка, причем это авторы безусловно первого ряда. Так, в царство теней за лицедейство по- падает В. Шекспир, поскольку игра рассматривается автором поэмы как сатанинское начало: «Бог не играет, играет и вертится бес». Там же «су- мрачный Свифт спекся в уголь по самые плечи» 10; 32-33 за «глумо- творство и пересмешничество». Как известно, средневековым сознанием смех допускается лишь в виде сатирического обличения в церковных проповедях. Не избежал печальной участи и Гете: за симпатии к язычеству и рис- кованную игру с дьявольщиной он оказывается в кромешной тьме ада, которая чернее полученной им в воздаянии кипящей смолы. В преиспод- нюю попадает Боккаччо, так как в его творчестве, по утверждению бого- слова, отражено «презрение к церковным и моральным путам, к тому, Выпуск XV (2011) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 119 что сдерживает свободу человека» 5, I, 53. То есть весьма сомнитель- ные «достижения» с точки зрения Ю. Кузнецова. Поэма «Сошествие в ад» Ю. Кузнецова бессюжетна, что отнюдь не приводит к фрагментарности и раздробленности ее композиционно- образной структуры. По свидетельству поэта, «при всей ее стихийности, она строго организована и в ней четко прослежены образные и смысло- вые линии» 9, 107. Наиболее глубоко и емко позиционирована «смы- словая линия», названная автором «свобода воли» (возможно, это аллю- зия на трактат с таким же названием Эразма Роттердамского): «Эта бого- отступническая линия человеческой гордыни, выродившаяся со време- нем в политическую фикцию – права человека, представляет собой ряд ловушек, куда попадают по очереди: Пелагий (его ухаб), Кампанелла (его темный утопический город), Эразм Роттердамский (клетка свободы с крысами), герои французской революции (горящая тюрьма), Дарвин (клетка с обезьянами), Ницше (он то и дело попадает в собственный от- печаток), Сахаров (клетка свободы с крысой), – все эти ловушки заклю- чены в единую западню ада» 9; 108. Авторское сознание негативно оценивает иллюзорное стремление личности стать творцом истории и самого себя, подменив Промысел Божий собственными представлениями и волей. Ю. Кузнецов противник именно такого понимаемой свободы, по- скольку оно гипертрофирует человеческое своеволие и исключает Бога. Отсюда достаточно прозрачные символика и аллюзийные отсылки линии «свободы воли»: клетка свободы с крысами устойчиво ассоциируется с демоническими силами. Известно, что в христианской символике крыса считается порождением дьявола, по святоотеческому определению, «обезьяны Бога», Отпечаток, в который вновь и вновь падает «с черного неба» Ницше – «свободы безумный остаток» – метафора мифа о вечном возвращении. В этот ряд попадает и Кампанелла – представитель эвде- монического типа культуры, вознамерившийся устроить рай на земле. Его сознание настолько искажено, что пылающий ад ему кажется «горо- дом солнца» и т. д. Визионерским мышлением автора создаются впечатляющие картины инфернальных мучений грешников: «В лоне болота, на ряби багровой воды. / Плавала клетка под знаком падучей звезды. / Клетка свободы. А в Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 120 ней голова человека. / То был властитель умов обмирщенного века. / Гор- дый Эразм Роттердамский – его голова, / Видимо, Богу свои предъявляла права. / Крыса ему обгрызала надменные губы. / Космополит улыбался во все свои зубы. / Макиавелли! В потерянном царстве теней / Эта улыбка страшнее усмешки твоей» 9; 29. Как видим, аксиология автора поэмы «Сошествие в ад» характеризуется традиционной для православного соз- нания негативной оценкой культуры и литературы европейского Ренес- санса. Об этом пишет современный ортодоксальный литературовед: «Ре- нессанс обычно характеризуется как «духовный взлет», «торжество ду- ха» и т. п. Вернее было бы отметить в такой литературе разнузданность плоти. Воспеваемая же свобода оборачивалась чаще всего, сознавали то или нет сами авторы, ничем не сдерживаемым проявлением самых низ- ких инстинктов и вожделений» 5, I, 30. Богоотступническая «образно-смысловая линия» наиболее разветвле- но представлена автором во второй части поэмы, составляя, воспользу- емся словами А. Пушкина по поводу другого Inferno, «единый план Ада». Это ересиологическая линия вероотступников, усомнившихся в Божественной природе Спасителя – Арий, Мани; Симон Маг, претен- дующий в гордыне самоутверждения на место Создателя: «Ни мало, ни много / Он выдавал свою темную зримость за Бога» 10; 24; «русские призраки», впавшие в «ересь жидовства» – волошанка Елена, склонный к «вольнодумию» русский боярин литовского происхождения Курицын («осевок литовства»). Среди них и «темный» Схария, который занес в Святую Русь последней трети ХV века грех «чужебесья» – лжеучение, синтезирующее элементы иудаизма с восточным оккультизмом. Сюда же примыкают такие прегрешения перед Верой, как чернокнижие, волхова- ние и оккультизм, представленные образами Фауста, Нострадамуса, Све- денборга и др. Все они, по мысли автора, заслуживают бескомпромисс- ного осуждения в царстве теней, кары «в спекшемся пекле, дымясь и го- ря». Если воспользоваться «ключом» из автокомментария Ю. Кузнецова, то можно выделить и другие «образные и смысловые линии», которые составляют сюжетно-композиционную основу поэмы «Сошествие в ад». 1. Линия ветхозаветных праведников, которых Господь по обетова- нию выводит из тьмы. Композиционно она маркирует пространственно- Выпуск XV (2011) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 121 временной континуум первой части поэмы, тем самым отграничивая библейские времена от первых веков христианства и средневековья, в недрах которого начинают вызревать секуляризированное сознание и культура Ренессанса. К спасенным ветхозаветным персонажам (это Адам и Ева, Иоанн Предтеча, Авраам и Исаак, волхвы и т. д.) авторская воля присоединяет тех, кто содержит «следы мудрости и доброты Божьей» (М. Мюллер) независимо от вероисповедания и национальной принад- лежности. Например, китайского мудреца Лао Цзы, который, по крайней мере в поэтическом пространстве поэмы, «прозревает о вере святой и простой» 10; 20; 2. Национально идентифицированная образно-смысловая линия, так называемые «русские предатели». В расположении данной категории грехов усматривается иерархия, по которой преступлению соответствует мера воздаяния. Самый страшный вид предательства – измена Богу и православной вере (Исидор – митрополит Московский, который «подпи- сал / гнусную унию»; Игнатий, «проруха крещеной Руси», величавший Лжедмитрия). Вечность их мучений автор подчеркивает библеизмом «не прейдут» и полисиндетоном в предпоследнем стихе. Второе по степени греховности – предательство родины (Олег, «князь рязанский, «и вечные муки»; Курбский, «поляки и вечные муки»; Мазе- па, «и шведы, и вечные муки»; Власов, «и немцы, и вечные муки»). В от- личие от вероотступников Православия, которые получают разные виды наказания, предателям родины определяется одинаковое воздаяние, включающее, помимо «вечных мук», «казнь не от мира сего»: «Русский предатель. Он душит себя самого» 10; 27, 33, 39 Глядя на мучения грешников, тайнозритель чувствует «глубокую пе- чаль». Является ли это неким диссонансом? По-видимому, нет. «Милость к падшим» как черта национальной ментальности отмечена западной ру- систикой при сравнении описаний адских мучений в «Божественной ко- медии» Данте и древнерусской апокрифической литературе, в частности в «Хождении Богородицы по мукам». Как пишет исследователь, «...бросается в глаза совершенно различное отношение к заведомым пре- ступникам (мучимым в аду грешникам) со стороны западного поэта и автора восточного сказания. Оба необыкновенно ярко описывают муки грешников, но в то время как западный поэт считает эти муки вполне за- Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 122 служенными, автор восточного сказания чувствует сильную жалость да- же к самым грешным грешникам и высказывает ее через желание матери Христа разделить их участь» 5, 34. В поэме Ю. Кузнецова «Сошествие в ад» сострадание к падшим как проявление Русского Христа находит от- ражение в словах Иисуса: «Многие будут в Раю, кто меня поминает / И поддается прощенью по выслуге мук» 10; 20-21. Такое высказывание вряд ли догматически правомерно, поскольку на- рушает принцип христианской доктрины о вечности адских мук: «Идите от меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его». И пойдут они в муку вечную» (Мф. 25:41, 46). Как видим, Ю. Кузнецову ближе другое решение ключевого вопроса христианской эсхатологии о конечной судьбе инфернального мира, которое содержится в учении двух богословов христианского Востока Оригена и Гр. Нисского об апокатастасисе, под которым понимается «возвращение, приведение всего сущего в первоначальное состояние» 7; 142. То есть по учению об апокатастасисе «на всеобщем Суде вся тварь почувствует все безумство греха и пожелает врачевания» там же. Учитывая это же- лание, любовь Божия посылает спасительные страдания в очистительном огне. По истечении весьма долгого времени (срв. у Ю. Кузнецова: «И поддается прощенью по выслуге мук») этими страданиями будут очище- ны все грешники 7; 143. Отметим, что, допуская возможность перехода из ада в рай по Божьему прощению и по молитве за осужденных на земле (в святоотеческой традиции), Ю. Кузнецов оставляет в силе вечные муки для закоренелых грешников, богоборцев, по своеволию избравших поги- бельный путь. Также в отличие от духовных стихов и «визионерского» апокрифа «Хождение Богородицы по мукам», в которых на первый план выдвигается заступничество Богородицы, современный автор утверждает не только справедливость, но и милосердие Божественного Судии. Завершает образно-смысловую линию «русский предатель» культо- вый герой советской идеологии – Павлик Морозов – «кровная жертва». Его автор помещает в соответствующее политическое окружение с «убийцами» – коммунистическими вождями, которые «все угодили в по- жар мировой на том свете». Прозрачная аллюзия на блоковский текст показывает, куда в конечном счете пришли «апостолы» нового мира. Выпуск XV (2011) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 123 3. Образно-смысловая линия, демонстрирующая авторское (характер- ное для почвенничества в целом) неприятие европейской цивилизации Нового времени, сменившей теоцентрический тип мировидения на ан- тропоцентрический, «пропитанной» ядом индивидуализма и идеей про- гресса. В поэтическом мышлении Ю. Кузнецова эти процессы ассоции- руются с антихристианством эпохи Возрождения (в ад попадают Колумб, Кортес) и идеологией Просвещения, которые автором оцениваются как глобальное нарушение мирового порядка: «С запада солнце вставало, презрев свой обычай». По убеждению автора, превознесение «мудрости мира сего», что «есть безумие перед Богом», приведет в конце времен в преисподнюю. Так, в царстве теней тайнозритель встречает «идеологов» гуманизма и Просвещения: «пошлого Вольтера», разговаривающего с «бледной тенью» основателя прекраснодушной веры в естественного че- ловека, страдающего «недержаньем ума даже в аду». Там же француз- ские богоборцы – Лафайет, Дантон, «опустошенный до мозга костей Ро- беспьер» и Марат – «друг народа», которых крысиный король «обглодал до испода». Адские муки – «сердце чесалось повсюду жестоко и страст- но», претерпевает зловещий маркиз де Сад, извлекший из просветитель- ской философии антигуманистические выводы. В преисподней «в креп- кой печали» находится Декарт, которому принадлежит попытка рациона- листического доказательства бытия Божия. Пародией на подвиг Проме- тея (в художественном мышлении Ю. Кузнецова Прометей – «сводный брат» Люцифера) выглядит стремление Декарта отстоять приоритет ра- ционализма над иными способами познания. Дегероизация осуществля- ется посредством иронического снижения образа. «Вольный думец» по- стоянно «вопит»: ворон «вдалбливает» в его темя известный афоризм ученого. Саркастическая оценка века Просвещения подается автором по- эмы «Сошествие в Ад» в раблезианском духе «низкого комизма»: «Бед- ный Руссо, диверсант просвещенного века, / Комкал в руке Декларацию прав человека. / Не подтереть ли ей то, что трясется в седле?» Ю. Кузнецовым демифологизирован еще один «идол» европейского антропоцентризма. Речь идет о «наполеоновском мифе», знаменующем в культурном сознании Европы апофеоз индивидуализма. Образ Наполео- на, «наполеоновский код» надолго становится идеологемой, синонимом личного преуспевания, крайним проявлением честолюбивых устремле- Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 124 ний и аморализма. В русской литературе отношение к наполеону амбива- лентное. Продолжая традиции русской классики (поздний А. Пушкин, Л. Толстой, Ф. Достоевский), современный поэт создает образ антигероя, отказывая в величии тому, кто, по определению Л. Толстого, «до конца жизни не мог понять ...ни добра, ни красоты, ни истины». В аду Наполе- он страдает от холода. Несмотря на присущее ему позерство «на фоне истории», французский император («бывалый герой»), «жутко воет», как собака, потому что «иначе согреться нельзя». Довольно прозрачная ал- люзия на «русский холод», когда Наполеон, бросив гибнущих из-за него людей, уезжает в теплой шубе, чувствуя себя при этом que cest grand, то есть величественно. Так автор сатирически снижает и деромантизирует образ Наполеона, демоническую «прелесть» бонапартизма, с позиций которого «двуногих тварей миллионы» лишь средство для достижения успеха. В одном семантическом ряду с просветительскими идеями, индиви- дуализмом и рационализмом Ю. Кузнецов синтезирует представления о прогрессе, у истоков которого – печатный станок. Его изобретение авто- ром маркировано однозначно как дьявольское посредством реализации метафоры: «Это печатал чертей Иоганн Гутенберг», библейской аллю- зии, приема антропоморфизма, негативно-оценочных коннотаций: «И литеры так отвечали: / Мы Гутенберги, и нас охраняет закон, / ложь и свобода, и наше число легион» 10; 28. Вслед за А. Пушкиным современный поэт доказывает несовместность гения и злодейства, поэтому в аду пребывают Ламетри, сотворивший ку- мира из машины и разума: «Человек – это машина» (аллюзия на его трак- тат с аналогичным названием): «Перед миром ответствует разум: / Бог из машины когда-нибудь явится разом»; А. Эйнштейн («попался на атомной бомбе»); «меченый Сахаров, лунь водородного века»; Норберт Винер – «пузырь электронного века». Даже в аду он не отказывается от мизан- тропского взгляда на Божье творение: «Машина умней человека, / То бишь скота с человеческим пошлым лицом...». Как представляется, не- приятие достижений цивилизации отнюдь не свидетельство обскуран- тизма Ю. Кузнецова, скорее, это вызвано переживаниями ситуации, ко- гда идея человекобожия вытесняет идею Богочеловечества и «свято ме- Выпуск XV (2011) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 125 сто» занимают подобия («симулякры»), присутствие которых автор с горькой иронией отмечает даже в аду. Таким образом, в создании русского Inferno поэт конца ХХ века Ю.Кузнецов актуализирует Ю.Кузнецов традиционные для националь- ной религиозности представления о загробной участи, создавая близкие по образности и аксиологии картины адских воздаяний. Если исходить из прагматики жанра видения, имея в виду его религиозно-дидактическое назначение, то можно предположить, что интенция Ю. Кузнецова заклю- чаются в напоминании постсоветскому социуму о необходимости воз- вращения «перед всемирным концом» к истокам веры, соборному созна- нию православной духовности, как это видело религиозно-поэтическое сознание начала ХХ века. ЛИТЕРАТУРА 1. Бродский И. Сочинения: Стихотворения. Эссе. – Екатеринбург: У-Фактория, 2002. – 832с. 2. Брода М. Проблемы с Леонтьевым. – М.: МАКС Пресс, 2001. –134с. 3. Булгаков С. О чудесах Евангельских – Париж: YMСA-PRESS, 1936. – 116c. 4. Веселовский А. Н. Разыскания в области русского духовного стиха // Сборник отделения русского языка и словесности императорской академии наук. Том XLVI. – № 6. – Вып. 5. – СПб, 1889. – С. 1-376. 5. Дунаев М. М. Православие и русская литература: В 6 ч. – М.: Христиан- ская литература, 2001-2003. 6. Жолковский А. К. Блуждающие сны и другие работы. – М.: Наука, 1994. – 428с. 7. Евангельский текст в русской литературе ХVІІІ – ХХ веков: цитата, реми- нисценция, мотив, сюжет, жанр. – Петрозаводск, 1994. – 387 с. 8. Кузнецов Ю. Во тьме Ада. С известным русским поэтом беседует Вл. Бондаренко // Завтра. – 2003. – 13 августа (№ 33). 9. Кузнецов Ю. Воззрение // Наш современник. – 2004. – № 1. – С. 101-108. 10. Кузнецов Ю. Сошествие в ад // Наш современник. – 2002. – № 12. – С. 15-46. 11. Прокофьев Н. И. Видение как жанр в древнерусской литературе // Вопро- сы стиля художественной литературы: Ученые записки МГПИ им. В. И. Ленина,. – № 231. – М., 1964. – С. 35-57.

"Адская волость" в поэме Юрия Кузнецова "Сошествие в ад": традиция и интертекстуальность

Institution

Ähnliche Einträge