Как нужен был Константин Леонтьев серебряному веку

В статье формулируются признаки родства леонтьевского творчества, как формальной, так и содержательной стороны его художественного наследия, с концепциями порубежья. Интенсивное осмысление Константина Леонтьева на рубеже веков объясняется приматом в его литературной теории двух антиномий: "...

Full description

Saved in:

Bibliographic Details
Date:	2007
Main Author:	Бояркина, Н.В.
Format:	Article
Language:	Russian
Published:	Кримський науковий центр НАН України і МОН України 2007
Series:	Культура народов Причерноморья
Subjects:	Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
Online Access:	https://nasplib.isofts.kiev.ua/handle/123456789/107281
Tags:	Add Tag No Tags, Be the first to tag this record!
Journal Title:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Cite this:	Как нужен был Константин Леонтьев серебряному веку / Н.В. Бояркина // Культура народов Причерноморья. — 2007. — № 112. — С. 67-70. — Бібліогр.: 21 назв. — рос.

Institution

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	nasplib_isofts_kiev_ua-123456789-107281
record_format	dspace
spelling	nasplib_isofts_kiev_ua-123456789-1072812025-02-23T17:16:56Z Как нужен был Константин Леонтьев серебряному веку Бояркина, Н.В. Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ В статье формулируются признаки родства леонтьевского творчества, как формальной, так и содержательной стороны его художественного наследия, с концепциями порубежья. Интенсивное осмысление Константина Леонтьева на рубеже веков объясняется приматом в его литературной теории двух антиномий: "музыкальный"/"барельефный", "эстетика жизни"/"эстетика отражения". У статті формулюються ознаки спорідненості леонтьєвської творчості, як формальної, так і змістовної сторони його художньої спадщини, з концепціями порубіжжя. Інтенсивне осмислення Костянтина Леонтьева на рубежі століть пояснюється приматом в його літературній теорії двох антиномій: "музичний"/"барельєфний", "естетика життя"/"естетика віддзеркалення". In the article is formulated the signs of cognation of Leontiev's creation, both formal and content side of his artistic legacy, with conceptions of silver age. The intensive comprehension of Leontiev's ideas on the border of ages is explained by supremacy two antinomies in his literary theory: "musical"/"bas-reliefical", "aesthetics of life"/"aesthetics of reflection". 2007 Article Как нужен был Константин Леонтьев серебряному веку / Н.В. Бояркина // Культура народов Причерноморья. — 2007. — № 112. — С. 67-70. — Бібліогр.: 21 назв. — рос. 1562-0808 https://nasplib.isofts.kiev.ua/handle/123456789/107281 ru Культура народов Причерноморья application/pdf Кримський науковий центр НАН України і МОН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Russian
topic	Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
spellingShingle	Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Бояркина, Н.В. Как нужен был Константин Леонтьев серебряному веку Культура народов Причерноморья
description	В статье формулируются признаки родства леонтьевского творчества, как формальной, так и содержательной стороны его художественного наследия, с концепциями порубежья. Интенсивное осмысление Константина Леонтьева на рубеже веков объясняется приматом в его литературной теории двух антиномий: "музыкальный"/"барельефный", "эстетика жизни"/"эстетика отражения".
format	Article
author	Бояркина, Н.В.
author_facet	Бояркина, Н.В.
author_sort	Бояркина, Н.В.
title	Как нужен был Константин Леонтьев серебряному веку
title_short	Как нужен был Константин Леонтьев серебряному веку
title_full	Как нужен был Константин Леонтьев серебряному веку
title_fullStr	Как нужен был Константин Леонтьев серебряному веку
title_full_unstemmed	Как нужен был Константин Леонтьев серебряному веку
title_sort	как нужен был константин леонтьев серебряному веку
publisher	Кримський науковий центр НАН України і МОН України
publishDate	2007
topic_facet	Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
url	https://nasplib.isofts.kiev.ua/handle/123456789/107281
citation_txt	Как нужен был Константин Леонтьев серебряному веку / Н.В. Бояркина // Культура народов Причерноморья. — 2007. — № 112. — С. 67-70. — Бібліогр.: 21 назв. — рос.
series	Культура народов Причерноморья
work_keys_str_mv	AT boârkinanv kaknuženbylkonstantinleontʹevserebrânomuveku
first_indexed	2025-11-24T02:16:33Z
last_indexed	2025-11-24T02:16:33Z
_version_	1849636257930412032
fulltext	Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 67 Бояркина Н.В. КАК НУЖЕН БЫЛ КОНСТАНТИН ЛЕОНТЬЕВ СЕРЕБРЯНОМУ ВЕКУ Константин Леонтьев умер в 1891 году, не дождавшись от современников заслуженной оценки выска- занных им идей и конструктивной критики, на которую он так надеялся. Узнавание и активная интерпрета- ция трудов Леонтьева начинается после смерти «художника мысли» - на рубеже веков. Имя мыслителя было хорошо известно русской интеллигенции начала ХХ века. Увлечение Леонтьевым пережили А.Белый и О.Мандельштам. В адептах Константина Николаевича ходил В.Розанов. Спор Леонть- ева о любви и гармонии с мэтром порубежья – Вл. Соловьевым, сегодня оценивается не иначе, как вели- чайшее событие эпохи. Леонтьева называют именем другого идейного вдохновителя «русского Ренессанса» – «русским Ниц- ше». С леонтьевского предсказания о рождении Антихриста в России берет начало богатая литература об Антихристе первой трети ХХ века. «Ренессанс постоянно возвращается к Леонтьеву; по числу рецензий на своих современников Леонтьев уступает Достоевскому, едва ли Соловьеву, но тем не менее постоянно присутствует в поле зрения» [1]. Это позволяет С.Бочарову резюмировать, что Леонтьев нужен был серебряному веку: «Леонтьев очень нужен новой философской эпохе, но нужен как-то не так, иначе» [2]. Нужен, но его идеи не прижились. «Не брали учителем, но учились. Чему и как?» [3]. Сформулировав этот актуальный для современного литературоведения вопрос, Бочаров сразу же дает ответ на него формулировкой, не удовлетворяющей не только своей обширностью – «учились историософ- скому зрению», но и в значительной степени уходом от проблематики собственно творчества Леонтьева – «учились историософскому воззрению у Тютчева и Леонтьева». В таком случае читатель не только может, но и должен продолжить это ряд имен писателей с «историософским зрением», который неизбежно замк- нется именем этой альфы и омеги поисков порубежья – именем Федора Достоевского с его своеобразной переработкой славянофильства и без «византийской» составляющей историософских размышлений Тютче- ва и Леонтьева. Поэтому читатель справедливо с первого прочтения может проигнорировать этот вывод, хотя бы пото- му, что в цикле своих работ о творчестве Леонтьева литературовед дает конкретизацию ответа на постав- ленный вопрос о том, как нужен был Леонтьев серебряному веку. Уже сами заглавия статей Сергея Бочаро- ва дают направления, в которых следует искать – «Достоевский и Леонтьев», «Литературная теория Леон- тьева». Достоевский и Леонтьев. Спор о любви и гармонии двух писателей спором можно назвать только ус- ловно. Собственно спорил Леонтьев с Достоевским. Зато односторонний монолог «русского Ницше» пере- рос в полноценный диалог с другим мэтром порубежья – Владимиром Соловьевым. О значении леонтьевских поправок к Достоевскому говорит уже сама полемика с ним Соловьева, об их глубоком переосмыслении – признание Бердяевым неубедительной речи Соловьева в защиту Достоевского от леонтьевских обвинений в «розовом христианстве» и его бессильная констатация отсутствия «антихри- стовых соблазнов о будущем» у Леонтьева в ответ на «бесстрашное обнажение коренных тупиков совре- менности» (В. Зеньковский) «Кассандры России». Равноправность леонтьевских построений хилиастическим упованиям Достоевского вполне доказывает дискуссия в «Вольфиле» - Вольной философской ассоциации, членами-учредителями которой были Белый, Блок, Мейерхольд, Иванов-Разумник. В 1921 году вольфиловцы обсуждали идею всемирной революцию в сопоставлении моделей развития Достоевского и Леонтьева. Не только по характеру рецепции на Достоевского Леонтьев невольно попадает в число серебровеков- цев. Леонтьев, современник Достоевского, вычитывает у великого психолога то самое, что будет интересо- вать последующую эпоху. Достоевский, это «наше все» серебряного века, усваивался порубежьем с по- правками Леонтьева, с леонтьевской аргументацией на основные тезисы Достоевского. Конечно, «разбиватель стекол» (Л. Толстой), гениальный генератор контраргументов на тезисы, из ко- торых слагались концепции преображения мира, не был бы услышан серебряным веком, если бы автор не принадлежал последующей эпохе по духу и стилю своего мышления. Уже Зеньковский и Розанов пытались разъяснить диалектику идей Леонтьева переводом ее в категории последующего века [4], в которых она наиболее комфортно мыслится. Литературная теория. Основы формальной критики, структурного анализа находит, вслед за Бердяе- вым, у Леонтьева исследователь Бочаров. Но литературная теория писателя не ограничивается эстетической критикой. Идею самоценности искусства прежде всего прочитали у философа деятели порубежья (Ник. Бердяев). Тогда же предпринимается попытка очертить леонтьевскую философию искусства (Б. Грифцов). Музыка, мистика, живая жизнь – эти коды поисков порубежья содержатся в леонтьевских текстах. «Во времена К. Леонтьева в русской литературе не было слышно таких слов, как "общепсихическая му- зыка" [5]. И в леонтьевской прозе и литературной критике «музыка» и «музыкальный» не являются случай- ным словцом. «Первый и последний русский эстет» включил его в свою классификацию прекрасного: красота живо- писная, пластическая, красота драматическая, или действия, красота музыкальная, или чувств. С категорией «музыка» связана характерная для порубежья оппозиция аполонистическо- го/дионисийского – конфликт «лирики» и «пластики» в прозе Леонтьева, так ясно выразившийся уже в са- мом разделении его художественного наследия на «горельефную» восточную прозу и «музыкальные» про- изведения из русской жизни. Бояркина Н.В. КАК НУЖЕН БЫЛ КОНСТАНТИН ЛЕОНТЬЕВ СЕРЕБРЯНОМУ ВЕКУ 68 Борьба этих двух начал отразилась на ткани художественного текста автора, пытающего соединить вы- разительность пластического рисунка путем возрождения «простых и кратких приемов» («простоты, неуг- лубленности, барельефности») с туманностью «внутренней музыки какой-то» («я стал искать теней, при- зраков и чувств» [6]). Появление категории «музыка» во многом предрешает леонтьевскую тяжбу с реализмом как «отчетли- во ретушированной фотографией, со смыслом сделанной и больше ничего» [7] с прорисовкой символист- ской и акмеистической тенденций. С одной стороны, ярко выраженное стремление к горельефной пластике, к акме – выражению «цвету- щей силы» (ведь, в конце концов, «цветущая сложность» – это леонтьевский брэнд!). Отсюда повышенная частность употребления в художественной прозе Леонтьева эпитетов «яркий», «цветной», «разноцветный». С другой стороны, непреходящая установка на «бледную идеализацию», осиянность вещей и событий тай- ным смыслом, светом «истины прекрасного» - эпитеты «поэтический», «милый». Противостояние лирики и пластики отражается на формальной стороне творчества писателя - в смене автобиографических и исповедальных мотивов, и в многообразии стилевых установок – от импрессионизма до экспрессионизма и даже экзистенционализма. Этот конфликт наиболее ярко воплотился в леонтьевском шедевре «Исповедь мужа». Наиболее гармо- нично «картина» и «музыка» примирены в произведении, которое Леонтьев считал своим лучшим творени- ем – романе «Одиссей Полихрониадес». Сроден эпохе, пытавшейся воссоздать мистерию, оказался Леонтьев и в осознании значения мистиче- ского начала в жизни культуры. Леонтьев предчувствует усиление потребности в вере-мистике и обосновы- вает смысл мистических основ для развития культуры, которое у него неотделимо от понятия творчества. Существенно, что само понятие религия, вера у него почти всегда и везде обозначаются именно как мистика. В его знаменитой «лесенке» критериев оценки фигурирует прямо мистика. Леонтьев, озадаченный поиском механизмов активизации мистических основ как того кремня, из кото- рого высекается креативная искра, видел ее источник в вере, для России – в мистике церкви православной (это обусловлено его историософскими воззрениями, в основу которых был положен византизм - Царь и Церковь, и результатом художественного эксперимента – попытки создания утопии цельного человеческого бытия). В то же время Леонтьев не только признает неизбежность развития церкви, в учение которой (он констатирует) проникают хомяковские элементы, но и рассматривает возможность мистики, не связанной с исторической церковью. Анализируя теократическую идею Вл. Соловьева и ставя в заслугу философу его деятельность как способствующую росту мистических сил в обществе, Леонтьев уверен в неспособности преображения мира силами философии – «мыслители и философы не могут создать положительного куль- та, для этого нужно дать догмат и обряд, быть пророком» [8]. Новую обрядовость в своих мистериях будут создавать последователи Соловьева – теурги. Возможности искусства, и в частности литературы, – одна из больших тем Леонтьева, анализ которой заставляет Грифцова, например, прямо сокрушаться о том, что она не стала специальной темой философа. То, что она не стала специальной, обусловливает несистемность подхода и вследствие этого – видимую противоречивость его суждений. Леонтьев первый задает вопрос о влиянии литературы на русскую действительность [9]. Он признает «всемогущество» литературы, ее ни с чем не сравнимое воздействие на личность и общество. «Куда же деть нам искусство? Прекрасное есть не что иное, как "одетая платьем" и "драпированная" истина» [10], «Поэзия всегда истинна… Поэзия есть сама истина, облеченная в плоть» [11] – эти высказы- вания ярко демонстрируют леонтьевское понимание смысла и значения искусства. В то же время «художник мысли» всегда был борцом за «эстетику жизни». Примат ее над «эстетикой жизни» выражается в его запальчивом «черту его возьми искусство – без жизни» [12] и «что толку писать поэзию какую-то, когда в жизни-то моей вокруг нет никакой поэзии» [13]. Сепаративность двух реальностей задекларирована в безапелляционном его тезисе «Искусство не жизнь, а жизнь не искусство» [14]. Однако слишком очевидно, что сама эта спасаемая ценность – «эстетика жизни», утверждается в леонтьевской теории творчества только в противоположность «эстетике отраже- ния», она не явлена у философа как самостоятельная категория, но мыслится всегда в диаде. И, может быть, заслуга Конст. Леонтьева заключается в самой постановке напряженно звучащего в его творчестве вопроса о соотношении «эстетики жизни» и «эстетики отражения». Леонтьев занят изучением взаимосвязи и взаимозависимости в этой диаде, отсюда кажущаяся противо- речивость в выводах о том, насколько «эстетика жизни» зависима от установок «эстетики отражения», и какие претерпит изменения искусство от «убывания» «живой эстетики»: «Будет жизнь пышна, будет она богата и разнообразна борьбою сил божественных (религиозных) с силами страстно-эстетическими (демо- ническими), придут и гениальные отражения в искусстве. Понизится в жизни уровень всех мистических сил, как божественных, та и сатанинских, – понизится и художественная ценность отражения, о котором нынче так много любят толковать (гораздо больше толкуют, чем о жизни)» [15]. Конгениальна леонтьевской философски отточенная мысль Вяч. Иванова, развившего «динамическое понимание культуры как явления, находящегося в синтетической зависимости от творческой стихии» [16] и заключившего публицистические тезисы Леонтьева в философское определение «всякая культура по отно- шению к стихии (жизни) есть модус по отношению к субстанции» [17]. Этим пониманием обусловлена борьба за «эстетику жизни», апология «живой жизни», характерное для порубежья стремление к бытийности. Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 69 «Жить живой жизнью» – такая формулировка оказывается не односторонней. Когда искусство понима- ется как произведение творцов и жизни, сама жизнь становится художественной задачей. Такое понимание ложится в строку жизнетворческих идей. Жизнетворческие мотивы у Леонтьева выражаются в требовании активного участия художника в драме бытия – «считать почти священнодействием мое страстное участие в драме бытия» [18], претворения собственной жизни в материал для творчества. Леонтьев отдается военным событиям в период Восточной войны, натуралистическим и практическим занятиям в имении Шатилова, для того, чтобы после пережитое отразить на полотне, сохранив его главную ценность – истинность изо- бражаемого. Леонтьева глубоко удручает и задевает несоответствие действительности отображаемому. «Пишут по- эзию, а сами ее не соблюдают в жизни?» [19], – удивляется Леонтьев, выдвигая императив о достоверности идеала и воплощенности, феноменализации его в действительности: «что толку писать поэзию какую-то, когда в жизни моей нет никакой поэзии». Со свойственной ему последовательностью и запальчивостью в отстаивании любимых «страстных идей» «художник мысли» утверждает своей жизнью принцип жизнетворчества, сам живя поэтической жиз- нью и претворяя собственную жизнь в материал для творчества. Потому и биографии Леонтьева изобилуют метафорами «драма жизни», «его поэма живой жизни», «изживал свою жизнь, как поэму», «канва жизни Леонтьева – это сюжетная канва ненаписанного русского романа». В его доктрине так тесно переплелись «эстетика жизни» и «эстетика отражения», что алкавший «живой жизни» как пример последней восхвалял самые условные образы искусства, а воплощение своего идеала богатой пышной жизни находил на Востоке, характеризуя бытие людей там как, по его собственным сло- вам, «очень похоже на оперу или очень красивый балет». Отсюда берет истоки и так часто ставимый в упрек Леонтьеву так называемый «нарциссизм», уже ставший штампом в леонтьеведении. Истолковываемые как самоутверждение, самолюбование автобиогра- фичность и исповедальность его прозы – должны быть поняты как преданность «страстной идее» жизне- творчества. Идее, выраженной тезисом: человек – главное произведение жизни, и жизнь его должна быть произведением. В том, что жизнетворческая идея была распознана, ярко свидетельствует обрастание имени Леонтьева мифами, которые начинают создаваться именно творцами порубежья с их установкой на сотворение мифа о себе. Богатый Юноша, Алкивиад, Нарцисс, Кромвель без меча, Мусульманин в куколе – вот инкарнации леонтьевской личности в попытках интерпретации его судьбы. Апология «живой жизни» тем сильнее, чем явственнее Леонтьев ощущает опустошающее влияние про- гресса. Тема прогресса – центральная, одна из наиболее напряженно звучащих в творчестве «художника мысли». Это один из тех «коренных тупиков современности», о который преткнулись деятели порубежья. Прогресс, «понижающий культурный тип человека» (Н.Бердяев), связанный с убыванием «эстетики жиз- ни», для философа, который видел в искусстве «легкий цвет на крепком дереве», представлялся злом, кото- рое погубит творчество. Это предостережение остро воспринимает Ник. Бердяев, оно будет преобладать в размышлениях позднего Вл.Соловьева. Это предчувствие заставляет Леонтьева так настойчиво пытаться вернуть жизни достоверность ин- стинкта, определяет его концепцию жизнетворчества. Своим художественным экспериментом Леонтьев пытается создать утопию цельного органичного существования, вернуть человеку полноту бытия, пережи- вание единства с миром. Но художественный эксперимент Леонтьева оканчивается неудачей, он показывает, насколько антаго- нистичны эти два состояния – органичности, естественности жизни и ценностного отношения к ней. Первое состояние равнозначно простому физиологическому процессу, второе – вопросы о смысле и смысловые ис- кания – разрушает цельность и самоценность бытийного существования. Пытаясь сохранить «цветущую силу», Леонтьев в то же время не может отказаться от «музыкальности» рефлексии – душевной усложнен- ности как продукта прогресса. Отсюда глубокий исследователь творчества Леонтьева Борис Грифцов делает вывод об антиномии ис- кусства и жизни. Пока жизнь полна и самодостаточна – искусство не нужно, оно рождается там, где жиз- ненные силы идут на убыль, где они подтачиваются смысловыми вопросами, душевной усложненностью: «Глубоко ошибаются те, кто хотел бы богато развитое искусство считать показателем богатой эпохи. Если бы мы стали спрашивать себя, кто изображен в живописи итальянского Возрождения или в романах Досто- евского, мы были бы только поражены преображающей силой искусства, придавшего очарование незамет- ному, увидавшего чистые идеи в том, что житейскому взгляду покажется поверхностной и веселой просто- той. Только тем и важно искусство, что оно не похоже на жизнь, которая проста и незаметна» [20]. Рассуждая таким образом, Грифцов делает за Леонтьева вывод об обратной зависимости силы жизни и силы искусства: слабеет одно – возрастает другое: «возрастающая пустыня истории в то же время усилива- ет воображение, создает искусство — "потрясающую музыку страстных чувств", создает ту систему оце- нок, без которых жизнь стала бы незаметным физиологическим процессом» [21]. Результат художественного эксперимента Леонтьева Грифцов заключает в вывод об антиномичности «эстетики жизни» и «эстетики отражения», обратной зависимости силы жизни и силы искусства, где по- требность в цельном существовании как органичном физиологическом процессе и одновременно богатом искусстве как результате душевной усложненности переживается как трагедия. Именно в этом противопо- ложении, в трагическом конфликте, происходит постижение «истины прекрасного» - благоговейного ощу- щения ужаса и восторга перед «отвлеченным содержанием жизни». В каком-то смысле Леонтьев, так тонко чувствующий значение предела, границы, хочет «подморозить» Бояркина Н.В. КАК НУЖЕН БЫЛ КОНСТАНТИН ЛЕОНТЬЕВ СЕРЕБРЯНОМУ ВЕКУ 70 развитие на той точке соприкосновения искусства и жизни, где их взаимодействие дает постижение «исти- ны прекрасного», поскольку нарушение одной из этих реальностей повлечет за собой глобальные измене- ния всего бытия человека. Для сохранения равновесия Леонтьев так упорно борется за поддержание «эсте- тики жизни». «Первый и последний русский эстет» спасал «эстетику жизни» ради «эстетики отражения». Вяч. Ива- нов искусством воздействовал на жизнь. Для обоих теоретиков выяснение соотношения искусства и жизни было задачей самоопределения человека. В постановке вопроса о соотношении двух самоценных реально- стей – точка сближения Конст Леонтьева и мыслителей «серебряного века». В реконструкции Грифцова леонтьевской философии искусства, между прочим, содержится ответ на вопрос Бочарова о том, как нужен был Леонтьев серебряному веку. По мнению аналитика, художественный эксперимент Леонтьева, закончившийся кризисом «чистого романтизма», должен был стать предостереже- нием для последующего поколения мыслителей. Леонтьевский опыт свидетельствует о невозможности во- площения идеала и значении искусства как средства его приближения и предчувствия в «истине прекрасно- го». Это может быть понято только так: творчество Леонтьева – свидетельство кризиса жизнеустроитель- ных идей. Понятие, менее всего, казалось бы, относящееся к искусству, становится пробным камнем концепций жизнеустроения. Прогресс вырисовывается у Леонтьева как диаметрально противоположный трагедии про- цесс, суррогат чаемого синтеза, где обретение цельности происходит взаимной нивелировкой антиномий, их смесительного уравнения, равного творческой смерти. В творчестве Леонтьева прогресс становится тем понятием, которое вносит разрывную силу в диаду «эстетика жизни» - «эстетика отражения». В жизнетворчестве «первого и последнего русского эстета» тема взаимоотношений искусства и жизни остается одной из самых наиболее остро звучащих. Это один из «коренных тупиков современности» – не только рассматриваемой эпохи, но и нашего времени, которому необходима масштабная сверка двух реаль- ностей и для которого также актуально звучит призыв Владимира Эрна к «трагической борьбе за культу- ру». «Культура для культуры» - этот тезис Конст.Леонтьева был посланием последующему поколению мыслителей. Истоники и литература 1. Козырев А. П. Константин Леонтьев в «зеркалах» наследников. Послесловие // Константин Леонтьев: pro et contra. Личность и творчество Константина Леонтьева в оценке русских мыслителей и исследова- телей 1891 – 1917 гг. Антология. – Книга 1. – СПб., 1995. – С.417 – 436 2. Бочаров С. Г. «Ум мой я упростить не могу»К столетию смерти Константина Леонтьева // Сюжеты рус- ской литературы. – М., 1999. – С.264 3. Там же 4. Розанов преобразовал «триединый процесс» Леонтьева в двуединый – восхождения/нисхождения, Зеньковский объяснял имморализм «русского Ницше» с помощью понятий «любовь к ближне- му»/«любовь к дальнему» 5. Бердяев Н. А. Константин Леонтьев (Очерк из истории русской религиозной мысли) // Константин Ле- онтьев: pro et contra. Личность и творчество Константина Леонтьева в оценке русских мыслителей и ис- следователей после 1917 года. Антология. – Книга 2. – СПб., 1995. – С. 121 6. Из письма Вс.С. Соловьеву от 18 июня 1879 // Избранные письма. – М, 1993. – С. 237 7. Из письма Вс.С. Соловьеву от 14 декабря 1878 // Избранные письма. – М, 1993. – С. 222 8. Из письма Вс.С. Соловьеву от 1 марта 1879 // Там же. – С. 230–231 9. «А что делала наша русская литература наша русская литература с того времени, как Гоголь наложил на нее свою великую, тяжелую и отчасти все-таки хамоватую лапу». – Избранное. – М, 1993. – С. 191 10. Леонтьев К.Н. Сквозь нашу призму // Восток, Россия и Славянство. – М., 1996. – С.300 11. Леонтьев К.Н. Египетский голубь // ПСС в 12 тт. – Т.5. – С. 178 12. Леонтьев К.Н. Записки отшельника // Восток, Россия и Славянство. – М., 1996. – С.188 13. Из письма Вс. С. Соловьеву от 9 мая 1889 // Избранные письма. – М, 1993. – С. 448 14. Из письма И.И. Фуделю от 15 марта 1890 // Избранные письма. – М, 1993. – С. 489 15. Фудель И. И. Культурный идеал К. Н. Леонтьева // Лит. учёба. – 1992. – № 1/3. – С.166 16. Эрн В.Ф. Культурное непонимание // Борьба за Логос. – М., 1991. – С. 125 17. Из этого Владимир Эрн заключает категоричное: «Вечна и абсолютна ценность не культуры, а жизни, творящей культуру. Культура ценна постольку, поскольку она созидается жизнью, ищущей и становя- щейся. Культура – полный чудес сателлит жизни, подобный луне, живущей лишь Солнцем». Эрн В.Ф. Культурное непонимание // Борьба за Логос. – М., 1991. – С. 125 18. Леонтьев К.Н. Египетский голубь // ПСС в 12 тт. – Т.5. – С. 299 19. Из письма К.А. Губастову от 22 декабря 1888 // Избранные письма. – М, 1993. – С. 417 20. Судьба К. Н. Леонтьева // Константин Леонтьев: pro et contra. Личность и творчество Константина Ле- онтьева в оценке русских мыслителей и исследователей 1891 – 1917 гг. Антология. – Книга 1. – СПб., 1995. – С. 342 – 343 21. Там же. – С. 342.

Как нужен был Константин Леонтьев серебряному веку

Institution

Similar Items