Проблема сохранения оппозиции "свои"/ "чужие" реалии в переводном тексте
Реалии как важная составляющая национально-культурного контекста уже достаточно долго привлекают внимание переводоведов. Предпринимались попытки выяснить природу реалий, систематизировать способы их перевода. Несмотря на это, реалии часто становятся камнем преткновения для переводчика-практика....
Збережено в:
| Дата: | 2002 |
|---|---|
| Автор: | |
| Формат: | Стаття |
| Мова: | Russian |
| Опубліковано: |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України
2002
|
| Назва видання: | Культура народов Причерноморья |
| Теми: | |
| Онлайн доступ: | https://nasplib.isofts.kiev.ua/handle/123456789/108613 |
| Теги: |
Додати тег
Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
|
| Назва журналу: | Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| Цитувати: | Проблема сохранения оппозиции "свои"/ "чужие" реалии в переводном тексте / С.А. Скорододько // Культура народов Причерноморья. — 2002. — № 29. — С. 75-79. — Бібліогр.: 5 назв. — рос. |
Репозитарії
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine| id |
nasplib_isofts_kiev_ua-123456789-108613 |
|---|---|
| record_format |
dspace |
| spelling |
nasplib_isofts_kiev_ua-123456789-1086132025-02-23T19:53:47Z Проблема сохранения оппозиции "свои"/ "чужие" реалии в переводном тексте Скорододько, С.А. Проблемы современной лексикологии и фразеологии Реалии как важная составляющая национально-культурного контекста уже достаточно долго привлекают внимание переводоведов. Предпринимались попытки выяснить природу реалий, систематизировать способы их перевода. Несмотря на это, реалии часто становятся камнем преткновения для переводчика-практика. 2002 Article Проблема сохранения оппозиции "свои"/ "чужие" реалии в переводном тексте / С.А. Скорододько // Культура народов Причерноморья. — 2002. — № 29. — С. 75-79. — Бібліогр.: 5 назв. — рос. 1562-0808 https://nasplib.isofts.kiev.ua/handle/123456789/108613 ru Культура народов Причерноморья application/pdf Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
| institution |
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| collection |
DSpace DC |
| language |
Russian |
| topic |
Проблемы современной лексикологии и фразеологии Проблемы современной лексикологии и фразеологии |
| spellingShingle |
Проблемы современной лексикологии и фразеологии Проблемы современной лексикологии и фразеологии Скорододько, С.А. Проблема сохранения оппозиции "свои"/ "чужие" реалии в переводном тексте Культура народов Причерноморья |
| description |
Реалии как важная составляющая национально-культурного контекста уже достаточно долго привлекают внимание переводоведов. Предпринимались попытки выяснить природу реалий, систематизировать способы их перевода. Несмотря на это, реалии часто становятся камнем преткновения для переводчика-практика. |
| format |
Article |
| author |
Скорододько, С.А. |
| author_facet |
Скорододько, С.А. |
| author_sort |
Скорододько, С.А. |
| title |
Проблема сохранения оппозиции "свои"/ "чужие" реалии в переводном тексте |
| title_short |
Проблема сохранения оппозиции "свои"/ "чужие" реалии в переводном тексте |
| title_full |
Проблема сохранения оппозиции "свои"/ "чужие" реалии в переводном тексте |
| title_fullStr |
Проблема сохранения оппозиции "свои"/ "чужие" реалии в переводном тексте |
| title_full_unstemmed |
Проблема сохранения оппозиции "свои"/ "чужие" реалии в переводном тексте |
| title_sort |
проблема сохранения оппозиции "свои"/ "чужие" реалии в переводном тексте |
| publisher |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
| publishDate |
2002 |
| topic_facet |
Проблемы современной лексикологии и фразеологии |
| url |
https://nasplib.isofts.kiev.ua/handle/123456789/108613 |
| citation_txt |
Проблема сохранения оппозиции "свои"/ "чужие" реалии в переводном тексте / С.А. Скорододько // Культура народов Причерноморья. — 2002. — № 29. — С. 75-79. — Бібліогр.: 5 назв. — рос. |
| series |
Культура народов Причерноморья |
| work_keys_str_mv |
AT skorododʹkosa problemasohraneniâoppoziciisvoičužierealiivperevodnomtekste |
| first_indexed |
2025-11-24T18:29:06Z |
| last_indexed |
2025-11-24T18:29:06Z |
| _version_ |
1849697445622054912 |
| fulltext |
1
СКОРОХОДЬКО С. А.
ПРОБЛЕМА СОХРАНЕНИЯ ОППОЗИЦИИ “СВОИ” / “ЧУЖИЕ”
РЕАЛИИ В ПЕРЕВОДНОМ ТЕКСТЕ
Реалии как важная составляющая национально-культурного контекста уже достаточно долго
привлекают внимание переводоведов. Предпринимались попытки выяснить природу реалий,
систематизировать способы их перевода. Несмотря на это, реалии часто становятся камнем преткновения
для переводчика-практика. 5
Перевод обычно определяют как диалог культур, а реалии рассматривают как элементы оппозиции
культура языка / культура перевода. Между тем особый интерес представляет случай, когда диалог
культур происходит в самом переводимом тексте (далее – ИТ). В результате такого диалога реалии
оказываются в отношениях контраста, которые нужно сохранить в переводном тексте (далее – ПТ).
Именно с такой проблемой сталкивается переводчик романа М.Ю. Лермонтова “Герой нашего времени”.
По мнению Ю.М.Лотмана, антитетичность была устойчивой константой лермонтовского мира,
многие основополагающие для М.Ю.Лермонтова понятия выстраивались как непримиримые, полярные [1,
231]. Одной из таких лермонтовских антитез была антитеза Запад / Восток, культура западная / культура
восточная. С помощью этой антитезы М.Ю.Лермонтов пытается выявить сущность русской культуры.
Столкновение в романе западной и восточной культур и особое положение (промежуточное между
ними) русской культуры находит свое отражение в том, каким рисует автор национально-культурный фон
событий, а вместе с ним - какие реалии вводит в ткань повествования.
Анализ реалий романа М. Ю. Лермонтова “Герой нашего времени” показал, что в самом общем виде
их можно разделить на “свои” и “чужие”. “Свои” реалии мы будем понимать расширительно, включая
сюда как собственно русские реалии (Благородное собрание, щи, титулярный советник), так и реалии
западноевропейские, называющие предметы и понятия, характерные для жизни русского общества в 30-е
годы XIX века (денди, мсье). Под “чужими” реалиями в данном случае понимаются реалии кавказские,
широко используемые в романтической “кавказской литературе”, распространенной в России в 1830-х
годах (абрек, мирной князь, духанщик ).
Указанные две группы реалий резко контрастируют друг c другом в тексте романа, характеризуя два
разных мира, создавая два разных образа.
С одной стороны, это мир свой - христианский, православный, русский. В этом мире (даже если мы
его находим на Кавказе) есть множество примет, близких русскому сердцу. Это и “усталая почтовая
тройка” с ямщиком и “побрякиванием русского колокольчика”, мерящая горные кавказские дороги
“верстами”, и каменный крест на вершине кавказской горы, и гостиница, где проезжающий русский
путник может заказать щи и посидеть у затопленной печи с бутылкой кахетинского. Эта последняя деталь
обращает на себя внимание именно в данном контексте, для которого характерно переплетение русского и
кавказского колорита: бутылка кахетинского может быть подана и в московской или петербургской
гостиной, однако значение этой детали здесь будет уже совершенно иным.
С другой стороны, реалии второй группы - кавказские - рисуют иной мир: чуждый и непонятный
русским, в котором живут “оборванные, грязные” “разбойники”, смелые до отчаяния (“отчаянная башка”)
и гордые люди, главное сокровище которых - конь и кинжал, однако они же - “жалкие люди” и
“преглупый народ”. Автор уделяет достаточно много внимания быту горцев. При этом переводчику
важно осознавать, что изображаемый Лермонтовым мир - это уже не традиционное романтическое
противопоставление естественного человека и человека, испорченного цивилизацией, поэтому
используемые автором кавказские реалии не служат здесь для создания декоративного восточного фона:
они рисуют мир горцев намеренно сниженно, иронически. Интерпретационная установка переводчика
должна учитывать такую функцию кавказских реалий.
По-другому функционируют в тексте романа восточные реалии, если они являются деталями мира
русских. В этом случае они выступают в декоративной орнаментальной функции, например, “пестрые
персидские туфли” на ногах у княжны Мери или “чудесный персидский ковер”, который перекупает
Печорин у княгини Лиговской .
В связи с выделением указанных двух групп реалий представляется важным отметить следующие два
факта, существенные с точки зрения перевода.
Во-первых, Лермонтов не увлекается чрезмерно описанием жизни горцев, этнографическими
деталями их быта, как, например, Марлинский в своих повестях. Хотя “Бэла” была напечатана впервые в
“Отечественных записках” с подзаголовком “Из записок офицера о Кавказе”, главным для Лермонтова и
здесь, и в других повестях романа, было другое. Его роман - исповедь “современного человека”, не
случайно первоначальное заглавие романа, известное по рукописи, - “Один из героев начала века”, оно
было связано с появившимся в 1836г. и сразу ставшим знаменитым романом А. Мюссе “Исповедь сына
века”. Поэтому функция кавказских реалий в “Герое нашего времени” - не столько создать экзотический,
яркий восточный фон, сколько способствовать проявлению основного конфликта романа и обрисовке
характера главного героя.
Во-вторых, по нашему мнению, чрезвычайно важным с точки зрения перевода является учет того, в
каких отношениях находятся “свои” и “чужие” реалии романа. Особенно это касается повести “Бэла”, где,
2
сравнительно с другими повестями, доля кавказских реалий наиболее велика. Историю Бэлы и Печорина
рассказчик узнает из уст Максима Максимыча, русского армейского офицера, много лет прослужившего
на Кавказе. Поэтому все, что касается жизни горцев, их обычаи и т.п. видится глазами иной, в данном
случае - русской культуры. Отсюда - такой специфический способ подачи “чужих” реалий в авторском
тексте, как замена их русским аналогом или толкованием.
Говоря об осетинах, Максим Максимыч называет их “молодцами”, а, описывая черкесскую свадьбу,
замечает, что “когда смеркнется, в кунацкой начинается, по-нашему сказать, бал” [2, 463]. Здесь
переводчику важно обратить внимание на две детали: на замену кавказской реалии, называющей один из
элементов свадебного обряда черкесов, русским словом “бал”, а также на форму реалии “кунацкая”. Эта
реалия образована от существительного “кунак”, достаточно хорошо знакомого русским читателям, т.к.
оно широко употреблялось в произведениях, сюжеты которых были связаны с Кавказом, и обозначает
комнату, где собираются для празднеств и дружеских застолий. У Лермонтова эта реалия приобретает
“дважды русскую” форму: от существительного образовано прилагательное и это прилагательное
склоняется.
Таким образом, можно говорить о разной степени освоенности “чужих” (кавказских) реалий в романе:
элементарная, когда заимствованная реалия не подчиняется грамматическим нормам принимающего
языка, например, “пери”; более высокая, когда заимствование начинает изменяться в соответствии с
грамматическими правилами языка перевода (далее – ПЯ) , например, “напиться бузы”, “в бешмете” и,
наконец, наиболее высокая степень ассимиляции, при которой вокруг заимствованного слова
формируется словообразовательная парадигма, т.е. она получает способность присоединять к себе
аффиксы, например, “кунацкая”, “джанечка”. Разная степень освоенности “чужих” реалий требует от
переводчика разного к ним подхода.
Переводя Печорину слова из песни Бэлы, Максим Максимыч говорит, что “у черкесских молодых
джигитов кафтаны серебром выложены ” [2, 463]. Мы видим, что Максим Максимыч, который, по его
собственным словам, хорошо знает “по-ихнему”, тем не менее предпочитает называть одежду черкеса
русским словом “кафтан”. Это слово, хотя оно и персидского происхождения , относится к числу старых
заимствований русского языка, его иноязычное происхождение не ощущается и обнаруживается лишь с
помощью этимологического анализа. Русский читатель обратит внимание на столкновение в одном
предложении двух слов (реалий): чужой (“джигит”) и своей (“кафтан”), для англоязычного читателя обе
реалии будут одинаковыми - восточными: “кафтан” (“caftan”, “kaftan”) определяется английскими и
американскими словарями преимущественно как восточная одежда. Нам удалось обнаружить дополнение
“одежда, которую носили на Руси” только в специальном издании словаря Хорнби для СССР [3, p.118].
Такая ситуация создает дополнительные трудности для переводчика, поскольку для того, чтобы перевод
был адекватным, необходимо, чтобы реакция читателя ПТ была сходной с реакцией читателя ИТ, а это
значит, что англоязычный читатель должен почувствовать разный колорит двух реалий - русской и
кавказской.
Еще один используемый Лермонтовым способ введения “чужих” реалий в авторский текст - это
толкование, например:
“а шашка его -настоящая гурда: приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется” [2, 466].
“Гурда” - это старинный сабельный клинок наилучшего качества, и слова Азамата достаточно точно
передают смысл данной реалии. Реалии в тексте романа могут толковаться как в речи персонажей, так и в
речи рассказчика. Некоторые реалии толкуются автором в постраничных сносках.
Мы обращаем внимание на способы подачи реалий в авторском тексте, поскольку это помогает
переводчику не только верно понять место и роль реалии в контексте, но и подсказывает ему те
переводческие приемы, которыми можно воспользоваться для передачи реалии. Иными словами,
толкование, аналог, объяснение в сноске, упомянутые выше при анализе реалий исходного текста,
собственно и являются способами перевода, это объективная подсказка переводчику на английский язык.
Анализ показал, что в романе “Герой нашего времени”, в целом, преобладают “свои” реалии. На наш
взгляд, это объясняется следующими факторами.
“Чужие”, особенно - далекие, каковыми являются кавказские реалии для русского читателя,
достаточно сильно привлекают внимание получателя текста. Вследствие эффекта иррадиации -
способности единиц, представленных в отрезке текста в малом количестве (одно-два слова в длинном
высказывании), придавать соответствующую окраску всему высказыванию [4, 51], кавказские реалии,
число которых в романе относительно невелико, способны достаточно ярко окрасить весь текст.
Второй важной причиной преобладания в тексте романа своих реалий является то, что обрисовка
экзотического восточного фона не относится к первостепенным задачам автора, все художественные
средства, используемые в романе, подчинены созданию особого характера, человеческого типа - героя
своего времени.
Отметим еще один фактор, значение которого с точки зрения перевода нельзя преуменьшать. Будучи
важнейшим средством создания национального колорита, реалии не являются единственным таким
средством. В формировании национально-культурного контекста участвуют, наряду с реалиями, имена
собственные (антропонимы и топонимы): Азамат, Максим Максимыч, Тифлис, Казбек; просторечные
слова (словосочетания): по-ихнему, маленько; народнопоэтические: вольная волюшка, буйная головушка;
иноязычные вкрапления: валлах, йок, monsieur. Являясь дополнительным источником национального
3
колорита, перечисленные элементы могут быть использованы для компенсации потерь при передаче /
пропуске реалий. Если не ограничиваться упоминанием только средств языкового уровня, то здесь же
следует отметить роль пейзажа, описания образа жизни и традиций народа.
В духе романтических традиций (и подчеркнем - развенчивая псевдоромантическое) Лермонтов
рисует пейзаж Кавказа. Роман начинается пейзажным описанием. Уже само помещение его на ударную
позицию, каковой является начало текста, заявляет о той роли, которую пейзаж будет играть в романе.
Затем Лермонтов противопоставляет кавказскому пейзажу русский пейзаж - его образы рождаются в
сердце рассказчика, путешествующего по Кавказу. Пейзаж выполняет в романе ряд функций. Важнейшие
из них - углубленное разъяснение образа героя, выявление основной антитезы романа, а также создание
фона повествования. В обрисовке пейзажа большую роль играют ассоциативные реалии. Рассмотрим
следующий фрагмент, описывающий переезд через Крестовую гору:
“…дорога была опасная […] Между тем тучи спустились, повалил град, снег; ветер, врываясь в
ущелье, ревел, свистал, как Соловей-разбойник […] метель гудела все сильнее и сильнее, точно наша
родимая, северная; только ее дикие напевы были печальнее, заунывнее. “И ты изгнанница, - думал я, -
плачешь о своих широких раздольных степях! Там есть где развернуть холодные крылья, а здесь тебе
душно и тесно, как орлу, который с криком бьется о решетку железной своей клетки” [2, 477-478].
Ни о ветре, ни о метели или о снеге нельзя сказать, что это природные явления, характерные только
для России, тем не менее, “заснеженные степи”, “метель в степи”, “ветер, воющий как Соловей-
разбойник” - образы, ассоциирующиеся с Россией, им присущи яркие национально-культурные
ассооциации. Следовательно еще одним важным элементом культурного контекста романа, который ни в
коей мере не должен игнорировать переводчик, являются пейзажные описания.
Итак, мы видим, что антитеза “своих” и “чужих” реалий в романе помогает формированию образа
России, образа современного Печорину общества и, наконец, образа главного героя. Это означает, что
при переводе реалий обеих групп не должно произойти стирания или подмены колорита - только в этом
случае будет сохранена важная для понимания идейного замысла романа антитеза своего и чужого .
С точки зрения перевода с русского языка на английский реалии второй группы (“чужие”)
представляют для переводчика большую трудность, чем реалии первой группы. Это вызвано следующими
причинами. Большинство русских реалий, встречающихся в тексте романа, достаточно хорошо известны
англоязычному читателю: они вошли в английский язык через непосредственные контакты (торговые,
дипломатические и т.д.) и через перевод, фиксируются словарями, некоторые из них освоены английским
языком (например, verst, rouble, sazhen, steppe, сossack и др.). Это означает, что снимается проблема
распознавания реалии и, кроме того, переводчик может воспользоваться уже существующей традицией ее
перевода. Что касается кавказских реалий, то в большинстве своем это не те реалии, которые создают
восточный колорит в произведениях английских авторов периода романтизма и поэтому хорошо знакомы
и понятны английскому читателю. Следовательно переводчику нужно суметь найти такие средства,
которые помогли бы выявить для читателя перевода различия между реалиями рассматриваемых групп и
адекватно передали бы функции единиц каждой группы.
Наиболее часто для передачи как “своих”, так и ”чужих” реалий романа использовался
функциональный аналог. Этот прием нельзя признать адекватным для подавляющего большинства
реалий, поскольку он обычно не позволяет сохранить главный компонент содержания реалии –
национальный колорит и поэтому пригоден только для передачи стертых реалий. Кроме того в этом
случае противопоставление между “своими” и “чужими” реалиями, как правило, снимается, ср.:
черкесский “бешмет” - “tunic” и русский “кафтан” - “coat”. Обе реалии при таком переводе теряют свой
колорит. Подобный результат мы наблюдаем и в том случае, когда аналогичные кавказская и русская
реалии оказываются переданными при переводе одним и тем же словом, например:
“сакля”, “хата” - “hut”;
“кафтан”, “бешмет” (Азамата) - “coat”;
“трактир”, “духан” - “tavern”.
Еще одним нежелательным последствием замены аналогом является утрата или подмена коннотаций
и ассоциативности. Покажем это на следующем примере. Русскую реалию “крепость” переводчик
заменяет аналогом “fort”. Слово “крепость”, не обладая ярко выраженной ассоциативностью, может тем не
менее, ассоциироваться с войной на Кавказе, освоением Сибири, Пугачевским бунтом и т.д. Что же
касается использованного переводчиком английского аналога “fort”, то он, вероятно, будет
безассоциативным для британского читателя, но для американца наполнится ассоциациями, связанными с
американской историей: жизнью первопоселенцев, движением фронтира с востока на запад и освоением
Америки; борьбой с индейцами; войной за независимость. В американской топонимике довольно много
имен, включающих слово “fort”: Fort McHenry, прикрывавший с моря Балтимор, где Френсис Ки,
воодушевленный стойкостью защитников форта, написал стихотворение, ставшее впоследствии
американским гимном; Fort Samter, где прозвучали первые выстрелы гражданской войны; Fort
Nashborough, куда в 1779 году прибыли первопоселенцы. Подмена ассоциацией, которая может
возникнуть при замене “крепость” - “fort” в переводе, адресованном американскому читателю, делает
такую замену неправомерной.
Перевод не был адекватным и в том случае, когда нейтральным аналогом аналогом переводились
ласково-фамильярные обращения. Замена реалии, обладающей экспрессивностью, нейтральным аналогом
4
является нежелательной, однако довольно часто встречающейся в практике перевода: “батюшка” - “Sir”.
Как переводческая проблема особый интерес представляют кавказские реалии-обращения. В тексте
романа мы обнаружили две таких реалии. Оба случая - обращение Печорина к Бэле: “пери” (“в персидской
мифологии - добрая фея в образе прекрасной крылатой женщины, охраняющей людей от злых духов;
пленительно красивая женщина” ) и “джанечка”. Второй апеллятив представляет собой авторский
неологизм, образованный от слова “джан” (“дорогой”) с помощью русского уменьшительно-ласкательного
суффикса -ечк-.
Обе реалии потеряли в переводе свой восточный колорит:
“Послушай, моя пери ” [2, 472] - “Listen, my fairy” [5, 34];
“Я здесь, подле тебя, моя джанечка (то есть по-нашему душенька)” [2, 486] -
“I am here beside you my djanechka (that is, “darling” in our language)” [5, 41].
Рассмотрим каждый случай отдельно. При замене реалии “пери” словом “fairy” теряется
национальный колорит, но сохраняется колорит сказочный, т.к. “пери” - фея восточных сказок, а “fairy” -
добрая волшебница из английской волшебной сказки и легенды. Таким образом, переводчику удается
передать часть коннотаций исходной реалии: положительную оценочность, эмоциональность и
экспрессивность, возникающие в результате метафорического употребления обоих - русского и
английского - слов. Однако мы полагаем, что не менее важным в данном случае было сохранить реалию
«пери» в ее «восточной оболочке», а это можно было сделать по меньшей мере двумя способами:
воспользовавшись прямым соответствием - существующим в английском языке заимствованием из
персидского “peri”, либо другими заимствованиями из восточных языков, близкими по значению, сфере
употребления и функции к “peri” (например, “gouri” и т.п.).
Что касается авторского неологизма «джанечка», то здесь важно передать соединение в этом слове
«своего» и «чужого» для героя. Печорин был искренне увлечен прекрасной черкешенкой. Пусть это
длилось недолго, пусть он очень скоро пришел к заключению, что «любовь дикарки немногим лучше
любви знатной барыни» [2, 369], на какое-то короткое время он был предан черкешенке всей душой
(разумеется, настолько, насколько он вообще был к этому способен) и в его обращении к Бэле
обнаруживается повышенная, двойная экспрессивность, создаваемая эмоциональностью и оценочностью
тюркского корня и русского суффикса. Здесь видна романтическая попытка уйти в другой мир - мир Бэлы,
мир естественных людей, и для понимания образа героя важно осознавать, что его разочарование было не
столько разочарованием в любви “простосердечной дикарки”, сколько романтическим разочарованием
вообще, романтической неудовлетворенностью целым миром и собою. Видна здесь и попытка соединения
двух противоположных миров, хотя невозможность такого соединения и была понятна заранее, и
подтвердилась дальнейшим ходом событий. Переводчик транскрибировал реалию “джанечка” и выделил
ее графически. Контекст (пояснение Максима Максимыча) дает толкование реалии и позволяет
предположить, что слово “djanechka” - черкесское, однако таким образом содержание слова не
раскрывается полностью, важные коннотации остаются непереданными.
Способом перевода, наиболее полно выражающим антитезу “свое” / “чужое” оказывается
описательный перевод. Этот способ передачи реалий опирается на уже отмеченную нами характерную
особенность подачи «чужих» (кавказских) реалий в авторском тексте: замена реалии перифразом, русским
аналогом или (реже) сопровождение таких реалий пояснением, толкованием. Это связано с тем, что
рассказчик, глазами которого мы видим описываемые события, герои, с которыми он общается и чьи
истории описывает, - русские люди на Кавказе. Отсюда - и специфика осмысления «чужих» реалий в
тексте романа. Приведем несколько примеров:
татарская баранья шапка;
черкесская мохнатая шапка;
бедный старикашка бренчит на трехструнной…забыл, как по-ихнему…ну, да вроде нашей
балалайки[2, 463].
Такие способы подачи кавказских реалий в романе объективно указывают на возможность
воспользоваться для их передачи в переводе описанием, толкованием: “лезгинка” - “Lezgian dance”;
“станица” - “Cossack station”. При этом, если в описание включаются соответствующие маркеры,
указывающие на местные, национально-специфические характеристики предмета или явления (Lezgian,
Tatar, Persian, Russian), в ПТ сохраняются и национальный колорит реалии, и противопоставленность
“своих” и “чужих” реалий в ИТ.
ЛИТЕРАТУРА
1. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь: Кн. для учителя. – М.:
Просвещение, 1988. – 352с.
2. Лермонтов М.Ю. Сочинения в двух томах.– Т. 2. – М.: Правда, 1990. – 704 с.
3. Hornby A.S. Oxford Advanced Learner’s Dictionary of Current English. – Vol. 1. – Moscow; Oxford
University Press, 1982. – 544 p.
4. Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка: Стилистика декодирования. – М.:
Просвещение, 1990. – 352 с.
5. Lermontov M. Hero of our time. – N.Y.: Ballantine Books, 1978, 173 p.
|