История исследования южной части Горного Крыма римского времени
В пределах Крымского полуострова выделяется две физико-географические провинции – Крымская степная (на севере) и Горный Крым (на юге) (Подгородецкий 1988, рис. 8: А, Б) (рис. 1: 1). Однако при определении границ Горного Крыма, несмотря на кажущуюся очевидность решения этой задачи, исследователи, в з...
Gespeichert in:
| Datum: | 2015 |
|---|---|
| 1. Verfasser: | |
| Format: | Artikel |
| Sprache: | Russian |
| Veröffentlicht: |
Інститут археології НАН України
2015
|
| Schriftenreihe: | Археологический альманах |
| Online Zugang: | https://nasplib.isofts.kiev.ua/handle/123456789/181826 |
| Tags: |
Tag hinzufügen
Keine Tags, Fügen Sie den ersten Tag hinzu!
|
| Назва журналу: | Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| Zitieren: | История исследования южной части Горного Крыма римского времени / А.В. Лысенко // Археологический альманах. — 2015. — № 33. — С. 55-107. — рос. |
Institution
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine| id |
nasplib_isofts_kiev_ua-123456789-181826 |
|---|---|
| record_format |
dspace |
| spelling |
nasplib_isofts_kiev_ua-123456789-1818262025-02-09T13:45:47Z История исследования южной части Горного Крыма римского времени Історія дослідження південної частини Гірського Криму римського часу History of Research of the Southern Mountain Crimea in Roman Period Лысенко, А.В. В пределах Крымского полуострова выделяется две физико-географические провинции – Крымская степная (на севере) и Горный Крым (на юге) (Подгородецкий 1988, рис. 8: А, Б) (рис. 1: 1). Однако при определении границ Горного Крыма, несмотря на кажущуюся очевидность решения этой задачи, исследователи, в зависимости от своей специализации, демонстрируют различные взгляды на проблему. В большинстве географических справочников и других работ географов в это понятие объединяется территория, занимаемая всеми тремя субпараллельными грядами (Главной, Внутренней и Внешней) Крымских гор. Робота присвячена історії вивчення Південного Криму римського часу. Свій внесок у цей процес внесла і О.О. Паршина, ювілею якої присвячена ця збірка, ставши одним з перших дослідників Кутлакського укріплення – одного з найбільш інформативних архітектурно-археологічних об'єктів регіону. У статті обґрунтовано кордони Південної частини Гірського Криму відповідного періоду як окремого об'єкту дослідження, наведено дані греко-римської наративної традиції про географічні особливості та етно-політичну ситуацію в регіоні. The Southern Mountain Crimea represents a particular cultural-economic zone characterized by a small size and a low agricultural potential. In Roman times (from the 2nd half of the 1st c. BC to the late 4th and early 5th c. AD) this territory is associated by many antique authors with the historical Taurica situated between Bosporus, Chersonesos, and ‘Scythia’. The Greek-Roman literary tradition knew here six locations: Kriu Metopon cape, Charax, Lampad harbour, Trapezus mountain (?), Lagira, port of Atheneon (?). All these places were apparently connected with the maritime business as navigational landmarks and populated areas with harbour. 2015 Article История исследования южной части Горного Крыма римского времени / А.В. Лысенко // Археологический альманах. — 2015. — № 33. — С. 55-107. — рос. 2306-6164 https://nasplib.isofts.kiev.ua/handle/123456789/181826 ru Археологический альманах application/pdf Інститут археології НАН України |
| institution |
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| collection |
DSpace DC |
| language |
Russian |
| description |
В пределах Крымского полуострова выделяется две физико-географические провинции – Крымская степная (на севере) и Горный Крым (на юге) (Подгородецкий 1988, рис. 8: А, Б) (рис. 1: 1). Однако при определении границ Горного Крыма, несмотря на кажущуюся очевидность решения этой задачи, исследователи, в зависимости от своей специализации, демонстрируют различные взгляды на проблему. В большинстве географических справочников и других работ географов в это понятие объединяется территория, занимаемая всеми тремя субпараллельными грядами (Главной, Внутренней и Внешней) Крымских гор. |
| format |
Article |
| author |
Лысенко, А.В. |
| spellingShingle |
Лысенко, А.В. История исследования южной части Горного Крыма римского времени Археологический альманах |
| author_facet |
Лысенко, А.В. |
| author_sort |
Лысенко, А.В. |
| title |
История исследования южной части Горного Крыма римского времени |
| title_short |
История исследования южной части Горного Крыма римского времени |
| title_full |
История исследования южной части Горного Крыма римского времени |
| title_fullStr |
История исследования южной части Горного Крыма римского времени |
| title_full_unstemmed |
История исследования южной части Горного Крыма римского времени |
| title_sort |
история исследования южной части горного крыма римского времени |
| publisher |
Інститут археології НАН України |
| publishDate |
2015 |
| url |
https://nasplib.isofts.kiev.ua/handle/123456789/181826 |
| citation_txt |
История исследования южной части Горного Крыма римского времени / А.В. Лысенко // Археологический альманах. — 2015. — № 33. — С. 55-107. — рос. |
| series |
Археологический альманах |
| work_keys_str_mv |
AT lysenkoav istoriâissledovaniâûžnojčastigornogokrymarimskogovremeni AT lysenkoav ístoríâdoslídžennâpívdennoíčastinigírsʹkogokrimurimsʹkogočasu AT lysenkoav historyofresearchofthesouthernmountaincrimeainromanperiod |
| first_indexed |
2025-11-26T10:33:39Z |
| last_indexed |
2025-11-26T10:33:39Z |
| _version_ |
1849848730670333952 |
| fulltext |
А.В. Лысенко.
ИСТОРИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ ЮЖНОЙ ЧАСТИ ГОРНОГО КРЫМА
РИМСКОГО ВРЕМЕНИ
Дефиниция «Горный Крым»: географический,
«культурно-исторический» и археологический аспек-
ты. В пределах Крымского полуострова выделяется
две физико-географические провинции – Крымская
степная (на севере) и Горный Крым (на юге) (Подгоро-
децкий 1988, рис. 8: А, Б) (рис. 1: 1). Однако при опреде-
лении границ Горного Крыма, несмотря на кажущую-
ся очевидность решения этой задачи, исследователи, в
зависимости от своей специализации, демонстрируют
различные взгляды на проблему. В большинстве гео-
графических справочников и других работ географов
в это понятие объединяется территория, занимаемая
всеми тремя субпараллельными грядами (Главной,
Внутренней и Внешней) Крымских гор (6,64 тыс. кв.
км, 25,5% общей площади полуострова) (см. напр. Кор-
женевский, Клюкин 2000: 9). Традиция такого подхода
восходит еще к 1 пол. XIX в. Так П.И. Кёппен упоми-
нает о «Высочайше утвержденном в 5-й день мая 1835
года мнении Государственного совета» (Российской
империи) о «черте, отделяющей степную часть Крыма
от горной», которая проходит «от устья р. Булганака
(Западного) до города Феодосии» (Кёппен 1836: 11).
Сходной («широкой») точки зрения придерживаются
и некоторые специалисты, изучающие историю и ар-
хеологию региона (см. напр. Фирсов 1990: 15; Айбабин
1999: 8-9 и др.). В то же время в пределах этого «Гор-
ного Крыма» исследователи выделяют 3 ландшафт-
ные зоны: «Предгорье», «Главная гряда (Яйла)», «Юж-
нобережье» (Буров 1991: 17) (см. также Шульц 1959:
235). Дефиниция «Предгорье» – «Предгорный Крым»
используется довольно широко. Её содержание наибо-
лее четко отражено в статье М.Е. Кострицкого и В.Н.
Тереховой: «Вторая и Третья гряды вместе с двумя
продольными депрессиями составляют предгорную
часть Крымского горного поднятия – Крымское пред-
горье. Вторая гряда … является внутренней предгор-
ной грядой, а Третья – внешней предгорной грядой...
Крымское предгорье резко отличается от Главной
гряды и... геологическим строением и... рельефом. Это
отличие отмечено еще Палассом, выделившим Крым-
ское предгорье под названием «Второго ряда Тавриче-
ских гор» (1957: 489). В археологической литературе
этот термин часто употребляется как понятие того же
масштаба, что и «Горный Крым» (см. напр. Пуздров-
ский 2007: 15-16, 198-199), под которым в этих случа-
ях имплицитно подразумевается «Главная гряда» и
«Южнобережье». За условную границу между «Гор-
ной» и «Предгорной» частями полуострова в таких
работах принимается межгрядное понижение между
Главной и Второй грядами (Веймарн 1955: 16, прим.
2; Веймарн 1968: 7; Лесков 1965: 5; Соломоник, Дом-
бровский 1968: 30; Крис 1981: 56; Масленников 1990:
187-188, рис. 17: VIII, IX; Колтухов 1991: 77, 88 и др.).
Такие взгляды порождены, очевидно, не столько гео-
графическими особенностями «Горного» и «Предгор-
ного» Крыма, сколько различиями, прослеженными
при картографировании и исследовании расположен-
ных в этих регионах археологических объектов раз-
ных эпох (см. напр. Буров 1991). Объясняя это явление,
специалисты чаще всего усматривают в Главной гряде
существенную преграду, способствовавшую культур-
ной изоляции населения Южного берега, в частности,
от влияния кочевых племен Степи (Кондараки 1883: 9;
Веймарн 1951: 202; Домбровський 1961: 161; Якобсон
1970: 11; Колтухов, Вдовиченко 1997: 24; иное мнение
см.: Новиченкова Н. 2000: 42). В связи с этим, вероятно,
следует считать справедливым замечание А.К. Амбро-
за о том, что верховья реки Салгир не входят в «Горный
Крым», так как её долина служила коридором, по которо-
му кочевники могли проникать в горы (Амброз 1994: 31).
Видимо, ту же роль могли выполнять и долины других
относительно крупных рек полуострова (напр. Альмы).
Таким образом, при «культурно-историческом» подходе
к геграфическому районированию Крыма в пределах его
обособленной горной части окажутся лишь платообраз-
ные безлесные вершины Главной гряды (Яйла, ширина –
0,5 – 6-10 км, высота – до 739-1545 м н. у. м.) и её южный
макросклон (соединенный с Предгорьем несколькими
перевалами) с побережьем от мыса Айя до Судакской до-
лины (1,3 тыс. кв. км, 5% общей площади полуострова).
«Обыкновенно, историю делят всегда хронологически
от такого-то до такого-то периода. С древней историей
так поступить нельзя, потому что, во-первых, никто
ничего о ней не знает, а во-вторых, древние народы
жили бестолково, мотались из одного места в другое, из
одной эпохи в другую и все это без железных дорог, без
порядка и цели. Поэтому учеными людьми придумано
рассматривать историю каждого народа отдельно. Иначе,
так запутаешься, что и не выберешься».
Всеобщая история, обработанная
«Сатириконом» (С.-Пб., 1912)
56 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
Северо-западную условную границу этой территории,
видимо, следует проводить по перевалам и Яйле, а с
юго-запада она естественно ограничена Черным морем.
Культура населения южной части Горного Крыма, ве-
роятно, в той или иной мере отличалась от распростра-
ненной в Предгорном Крыму как в связи с возможной
этнической и политической спецификой этих регионов,
так и по причине отличия хозяйственно-культурных ти-
пов, сформировавшихся в различных географических
условиях (см. напр.: Кёппен 1837: 407; Шульц 1959: 236-
237; Буров 1991; Храпунов 2004: 56-58; Буров 2008: 196
и сл.). Видимо, рассматриваемая территория представ-
ляет собой отдельную «культурно-хозяйственную зону»
(Колпаков и др. 1990: 94), в целом характеризующуюся
малыми размерами и незначительным аграрным потен-
циалом (Фирсов 1979: 108-109). Обособленность Южной
части Горного Крыма как объекта археологического
исследования проявляется в специфичности геологиче-
ских условий залегания археологических комплексов.
На крутых склонах, занимающих большую её часть,
многие памятники, сформировавшиеся до рубежа 1 и
2 тыс. н.э., оказались либо разрушенными и переотло-
женными экзогенными склоновыми процессами либо
перекрытыми мощными напластованиями коллювия,
деляпсия, солифлюксия, делювия, пролювия и проч.
Эти обстоятельства существенно влияют на степень
успешности решения полевых археологических задач и,
как следствие, на возможности и степень сложности ме-
тодики общей объективной интерпретации результатов
исследований.
Римское время как отдельный период для рассматри-
ваемой территории, как и для всего Северного Причер-
номорья, датируется 2 пол. I в. до н.э. – рубежом IV–V вв.
(Блаватский 1959: 30). Нижняя дата отмечена началом
активного влияния Римской империи на политические
процессы в Крыму (Зубарь 1998: 7), в частности, завер-
шением эллинистической эпохи на Боспоре. Верхний ру-
беж обозначен значительными изменениями в культуре
и, видимо, этническом составе населения Южной части
Горного Крыма (появление некрополей типа «Суук-Су –
Лучистое»), знаменовавшими собой начало эпохи Вели-
кого переселения народов и Средневековья в целом.
Горный Крым римского времени у представителей
местных центров античной цивилизации (в частности
Боспора), а также наиболее информированных древних
авторов, видимо, ассоциировался с исторической Таври-
кой (лит. см. Ольховский 1981: 52-53; Ольховский 1990:
32; Зубарь 2001-2002: 127-128; Зубарь 2004: 130; Лысенко
2014: 102 и сл., 107-108, 116). Достоверных сведений об
этом регионе в греко-римской нарративной традиции не-
много. В них содержится информация как чисто геогра-
фического, так и этнополитического характера.
Исторические источники о географии Южной Тав-
рики римского периода. В «Географии» Страбона (ок. 63-
64 гг. до н.э. – ок. 20 г. н.э.) сообщается, что Таврическое
побережье тянулось от бухты Символов (Балаклавская),
в которой «тавры (скифское племя) обычно собирали
свои разбойничьи банды», до Феодосии (Strabo, VII, 4, 3;
Страбон 1964: 282), указано, что Феодосия была прежде
границей боспорцев и тавров (Strabo, VII, 4, 4), а также
упоминается располагающаяся «в гористой области тав-
ров» гора Трапезунт (Strabo, VII, 4, 3; Страбон 1964: 283).
С кон. XVIII – нач. ХХ вв. она традиционно отождест-
вляется с горой Чатыр-Даг (Паллас 1999: 87 и мн. др.;
Лысенко 2014: 110-111), хотя это предположение далеко
не бесспорно (cм. напр. Сидоренко 1991: 110-111, 113; Лы-
сенко 2010: 261, прим. 26). В то же время возможно, что
под этим названием иногда воспринималась вся Главная
гряда Крымских гор (Сестренцевич-Богуш 1806: 26).
В «Естественной истории» Плиния Старшего
(23/24 – 24.08.79 гг.) при описании Таврики отмечено, что
«самый хребет» занимают «скифотавры», которые на
западе граничат с Херсонесом, а на востоке – со скифа-
ми-сатавками. За мысом Криу Метопон находятся «мно-
гие гавани тавров» (Plin., NH, IV, 85-86; Cкржинская 1977:
96-97). Этот мыс известен по крайней мере с IV в. до н.э.
Многие путешественники, краеведы и исследователи
XIX в. локализовали его на горе Аю-Даг (лит. см. Дом-
бровский, Столбунов, Баранов 1975: 31-34), С. Сестренце-
вич-Богуш – на мысе Айя (Сестренцевич-Богуш 1806: 27).
М.В. Агбунов соотнес топоним с мысом Ай-Тодор (Агбу-
нов 1992: 209-210). В.Г. Зубарев предлагает понимать под
Криу Метопоном весь участок побережья от мыса Сарыч
до горы Аю-Даг (Зубарев 2005: 213) (рис. 1: 2).
В «Географическом руководстве» Клавдия Птоле-
мея (II в.) фигурируют Харакс, а на побережье между
ним и Феодосией такие пункты как Лагира, мыс Ко-
ракс и устье реки Истрианы (Ptol., III, 6, 2; Латышев
1948: 240). Харакс, ориентируясь на координаты Пто-
лемея, пытались расположить к западу или востоку от
Бараньего лба (Ореанда, Никитский мыс, Аю-Даг, Ка-
стель) (лит. см. Репников 1941: 125-126), однако вскоре
практически общепризнанным стало его отождествле-
ние с городищем на мысе Ай-Тодор (Латышев 1899:
94 сл., прим.; Ростовцев 1900: 158 и др.). Остальные
топонимы локализовать сложнее. П.И. Кёппен упомя-
нул традицию помещения Лагиры на месте средневе-
ковой Сугдеи, исходящую от географа XVI в. Бодрана
(Кёппен 1837: 134, прим. 213). В.В. Латышев предлагал
искать этот пункт у современной Ливадии (Латышев
1948: 240, прим. 5). В.Г. Зубарев, проанализировав-
ший сведения Птолемея по оригинальной методи-
ке, привел два варианта локализиции Лагиры: район
современного поселка Малый Маяк и горы Кастель;
район современного села Приветное – Карасубазар-
ская балка (Зубарев 2005: 218, 221-222, 224, 226, 442,
№ 68), причем первый, по мнению автора, предпочти-
тельнее (рис. 1: 2). В связи с этим следует отметить,
что на указанном отрезке побережья сохранился то-
поним, довольно близкий к Птолемеевому: «Агира»
(cм. Сестренцевич-Богуш 1806: 28). Такое название
носит прибрежная скала (на современных картах мыс
Башенный) в 4,8 км к северо-востоку от устья Карасу-
базарской балки (речка Ускут). На ней располагаются
остатки крепости 2 пол. XV в., известной под назва-
нием Чобан-Куле. Н.И. Репников полагал, что здесь
могло находиться римское сторожевое укрепление
(Репников 1941: 124), однако каких-либо материалов
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 57
I–III вв. на памятнике, который в начале 90-х гг. ХХ в.
подвергался раскопкам, обнаружить не удалось (Ки-
рилко, Мыц 2004: 205-206). В то же время сама скала
могла служить навигационным ориентиром при ка-
ботажном плавании с юго-запада на северо-восток (в
дневное время хорошо видна на темном фоне берега)
(Кирилко, Мыц 2004: 221-222, прим.). В этом же на-
правлении «ориентировано» описание Птолемея. Мыс
Коракс С. Сестренцевич-Богуш помещает у Судака
(Сестренцевич-Богуш 1806: 29), В.В. Латышев пред-
положительно локализует на мысе Аю-Даг (Латышев
1948: 240, прим. 6), а В.Г. Зубарев – на мысе Меганом
(Зубарев 2005: 221) (рис. 1: 2). Реку Истриану С. Се-
стренцевич-Богуш считает впадающей в море у Фео-
досии (Сестренцевич-Богуш 1806: 29), В.В. Латышев
предлагает искать среди речек в окрестностях совре-
менного города Алушта (Латышев 1948: 240, прим. 7),
В.Г. Зубарев обоснованно помещает её северо-восточ-
нее мыса Меганом (возможно, на современных картах
обозначена как Отуз) (Зубарев 2005: рис. 4) (рис. 1: 2).
В «Перипле Понта Эвксинского» Арриана Фла-
вия (II в.) перечислены прибрежные «покинутый порт
скифо-тавров», «Лампада в Таврической земле» и
«порт Символов», а также указаны расстояния между
ними в стадиях (Arr., PPE, 30; Латышев 1948а: 272).
В более позднем (VI в.) перипле Анонимного автора
содержится практически та же информация, лишь
указано название «порта тавро-скифов» – «Афинеон»
и добавлены расстояния в римских милях, а также со-
общается, что у Лампады есть стоянка для кораблей
(Ps.-Arr., PPE, 78; Латышев 1948б: 235). Лампаду обыч-
но локализуют в окрестностях современных поселков
Кипарисное (Утес) и Малый Маяк (бывш. Кучук-Лам-
бат и Биюк-Ламбат) (Кёппен 1837: 163-165, прим. 246;
Латышев 1948а: 272, прим. 11; Зубарев 2005: 221 и др.)
(рис. 1: 2). Афинеон Ф. Дюбуа де Монпере (2009: 102),
М.И. Ростовцев (1925: 67) и В.В. Латышев (1948а: 272,
прим. 10) помещали на месте современного г. Судак
(хотя согласно достаточно достоверной заметке 1292 г.
на полях Судакского синаксаря город был основан
лишь в 212 г. [Хапаев 2008: 91]), П.Н. Шульц – в районе
Судака (Онайко 1961: 293), А.Фабр (1859: 54) и В.П. Ба-
бенчиков (1958: 90-92) – на месте средневекового горо-
дища Тепсень, а М.В. Агбунов – у современного пос.
Курортное Судакского горсовета (Агбунов 1992: 211).
С.Б. Ланцов отождествил этот пункт с Кутлакским
укреплением рубежа эр (Ланцов 1997: 73). В.Г. Зубарев
предлагает искать Афинеон у современного пос. При-
брежное (северо-восточнее мыса Меганом) (Зубарев
2005: 221) (рис. 1: 2).
В целом следует констатировать, что греко-рим-
ская нарративная традиция отмечает шесть пунктов,
которые с большей или меньшей долей вероятности
могут быть соотнесены с рассматриваемым регионом
(Криу Метопон, Харакс, Лампад, Трапезунт, Лагира,
Афинеон). Все они, видимо, так или иначе связаны
с морским делом: три – природные объекты (мысы,
гора), возможно, использовавшиеся в древности как
навигационные ориентиры; три – населенные пункты
с гаванями. Это в какой-то мере отражает как основ-
ную направленность интереса представителей от-
даленных центров античной цивилизации к Таврике
римского времени (как к побережью, вдоль которого
осуществлялся каботаж), так и общий уровень их ин-
формированности.
Исторические сведения о этнополитической си-
туации в Южной Таврике римского времени. В боль-
шинстве произведений древних и средневековых ав-
торов, касавшихся этнографических особенностей
населения региона, воспроизводятся устаревшие дан-
ные о диких нравах аборигенов (тавров), обнародован-
ные еще Геродотом (ок. 484-425 гг. до н.э.) в контексте
описания перипетий войны персидского царя Дария
со скифами (VI в. до н.э.) (Herod., IV, 99, 100, 102, 103,
119; cм. Пиоро 1990: 12-17; Пиоро 1998: 139), а также
фантастические сведения, содержащиеся в трагедии
Еврипида (485/84-480 – 406 гг. до н.э.) «Ифигения в
Тавриде» (см. Колотухин 1996: 83-86). Среди трудов,
авторы которых пользовались, возможно, независи-
мыми от этой традиции источниками, необходимо
упомянуть следующие. В «Землеописании» начала
I в. до н.э., приписываемом Скимну Хиосскому, отме-
чается, что тавры, многочисленный народ, ведут об-
раз жизни горцев и кочевников (Ps.-Scymn., 831-832;
Псевдо-Скимн 1893-1900: 88-89). Та же информация
содержится в перипле VI в. Псевдо-Арриана (Латышев
1948б: 235). В «Анналах» Тацита (ок. 55 – ок. 120 гг.)
сообщается о том, что в 49 г. несколько римских кора-
блей, возвращавшихся с Боспора, выбросило к берегу
тавров, и варвары убили «префекта когорты и множе-
ство воинов вспомогательного отряда» (Tac. Ann. XII,
17). В восстановленной Иосифом Флавием (37 – ок.
100 гг.) речи иудейского царя Агриппы 66 г. фигуриру-
ют сведения о том, что «народ таврийский», наряду с
другими «племенами на Понте и Меотийском море…
удерживается тремя тысячами тяжеловооруженных
воинов и сорока военными кораблями» (Ios. Flav. Bell.
Jud., II, 16, 4). По контексту складывается впечатление,
что в источнике повествуется о активности римлян в
районе Боспорского государства (Сарновски 2000а:
206-208). Аммиан Марцеллин («История», IV в.) поми-
мо пересказа сведений Геродота характеризует тавров
как «разделенных на различные царства» и называет
три таврских племени, отличающиеся «чрезмерной
грубостью»: арихи, синхи и напеи (XXII, 8, 33; Латы-
шев 1949: 288). Привязка последних этнонимов к Кры-
му вызывает у некоторых исследователей обоснован-
ные сомнения (cм. Пиоро 1990: 14). Кроме того, некие
«тавроскифы» упоминаются как субъект межгосудар-
ственной политики в контексте сообщений о пленении
римского императора Валериана царем персов Шапу-
ром I летом 260 г. Они якобы обещали Риму помощь
в освобождении Валериана. Видимо, в данном случае
под этниконом понимается Боспорское государство
(SHA, Jul. Capit., Valer. Duo, 6; Анохин 1999: 166).
Скептицизм некоторых специалистов в отноше-
нии адекватности используемых в источниках рим-
ского времени и раннего средневековья этниконов
58 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
«тавры», «скифотавры» и «тавроскифы» (cм. Пиоро
1997: 96-97; Пиоро 1998: 139) в большинстве случаев,
видимо, оправдан лишь отчасти (в отношении вклады-
ваемого в них смысла: этнический, географический,
«профессионально-нарицательный» [см. Лысенко
2014: 104-107]), так как реальность их употребления в
первых веках н. э. подтверждается местными эпигра-
фическими документами (cм. Пуздровский 1999: 208;
Храпунов 2004: 63), в которых упоминается Таврика
как конкретная территория с особым населением (cм.
Ольховский 1981: 53 и др.). В двух посвятительных
надписях боспорскому царю Аспургу (10/11-37/38 гг.),
одна из которых датируется 23 г., сказано, что он под-
чинил тавров и скифов (КБН: №№ 39, 40). В энкомии
неизвестного боспорского государственного деятеля
времени царя Савромата I упоминается поход, совер-
шенный чествуемым через Таврику к Херсонесу, а
также сообщается о подчинении им тавров, в част-
ности, видимо, дипломатическим путем – «обратив в
страх» их дерзость и образ мыслей (Сапрыкин 2005:
46). Комментаторы усматривают здесь информацию о
двух различных акциях, случившихся, соответствен-
но, в 93-96 и 105-110 гг. (Виноградов, Шестаков 2005:
43; Сапрыкин 2005: 65, 73), хотя по сохранившейся
части текста определенно можно судить лишь о воен-
но-политической активности Боспора на рассматрива-
емой территории в 90-х гг. I – нач. II вв. В то же вре-
мя некоторые исследователи относят этот документ к
194-195 гг. (Bowersock, Jones 2006: 127-128) или кон.
1 – нач. 2 третей III в. (Иванчик 2013: 64). Из Херсоне-
са происходит надгробие двух вольноотпущенников и
в тексте эпитафии указано, что по крайней мере один
из них убит таврами. Специалисты датируют этот
памятник временем экспедиции Тиберия Плавтия
Сильвана (Ростовцев 1908: 55 и сл.), кон. I (Соломоник
1983: 43-44) или 2 пол. II вв. (Зубар 1990: 108-109) (лит.
см. Сарновски 2000а: 209). Кроме того, в обнаружен-
ном в Африке cursus honorus Тиберия Плавтия Фер-
рунтиана упомянута его служба в кон. II в. «препози-
том понтийских вексилляций в Скифии и Таврике» в
ранге военного трибуна (хотя в этом случае под «Тав-
рикой», возможно, подразумевается весь Крымский
полуостров) (CIL, VIII, 619; лит. см. Соломоник 1983:
17, Зубарь 2003: 140). В надписи времени Савромата
II (174/175-210/211 гг.), установленной в Танаисе в фев-
рале – марте 194 г., сообщается о том, что он завоевал
сираков и скифов, а Таврику «присоединил по дого-
вору» (КБН: № 1237). По мнению исследователей это
случилось около сер. II в. (Шевченко 1989: 144-145),
около 175 г. (Пуздровский 2001: 114), в 186–193 гг. (Зу-
барь 1998: 112) или в 193 г. (Зубарь 1994: 112; Колту-
хов 1999: 98; Анохин 1999: 154 и др.). В более позднем
эпиграфическом документе времени одного из Рес-
купоридов (II, III или IV) (лит. см. Зубарь 2003: 145,
прим. 2) правитель назван не только царем Боспора,
но и тавро-скифов (КБН: № 1008). С обеспечившими
«присоединение» военными действиями иногда отож-
дествляют некую «Боспорскую войну», известную по
латиноязычному посвящению, поставленному в 1 пол.
III в. на территории современной республики Болга-
рия её участником – ветераном I Италийского легиона
(лит. см. Зубарь 2003: 141-147). В то же время суще-
ствуют мнения о том, что надпись свидетельствует о
военной помощи Рима боспорским правителям про-
тив «готов» во 2 четв. III в. (Овчаров, Овчаров 1988:
127, 129), а также о том, что упомянутая война могла
произойти в 196-235 гг. и, возможно, велась против
Боспорского государства или неизвестных врагов на
его территории, в том числе и вооруженными силами
самого Боспора с участием римских подразделений
(Сарновски 2000: 248; ср. Зубарь 2003б).
Помимо этого, многочисленные позднеантичные и
раннесредневековые источники сообщают о морских
походах «скифов» («готов») в пределы Римской импе-
рии, осуществлявшихся во 2 пол. III в. с территории
Северного Причерноморья, в частности, Боспорского
государства (лит. см. Буданова 1990: 72-82; Хайредино-
ва 1994а: 517-518; Айбабин 1999б: 242-243 и др.). О про-
никновении в рассматриваемый период этих варваров
в Горный Крым не упоминается (первое сравнитель-
но достоверное свидетельство присутствия в регионе
«готов», сообщение о населенной ими «стране Дори»,
относится к VI в. [Proc. Aed. III, VII, 10-17]), однако ве-
роятность такого хода событий полностью исключать
нельзя. Во всяком случае, информация о готах и Го-
тии в Крыму в целом и на Южнобережье в частности
содержится в более поздних средневековых текстах.
Так, некая «область готов» или «Готия» фигурирует
в перечне древних городов «Босфоританской страны»
(кон. VII в.) Равеннского Анонима («Getho Githorum»),
в «Бревиарии» Никифора под 704/705 гг. в рамках по-
вествования о бегстве Юстиниана II из Херсонеса в
Дорос и в 9-й главе «Жития Иоанна Готского» (1 пол.
IX в.) при описании антихазарского восстания 787 г.
(«крепость Готии») (лит. см. Пиоро 1990: 63-65). В том
же агиографическом источнике в контексте событий
VIII в. сообщается, что Иоанн «происходит из… земли
тавроскифов, которая находилась под властью готов,
а именно из торжища, которое носит название Парфе-
ниты…» (Васильевский 1912: 396). В кон. VIII – нач.
IX – кон. XVIII вв. на территории региона существует
Готская епархия Константинопольского патриархата
(лит. см. Могарычев, Сазанов, Шапошников 2007: 177-
182; Юрочкин 2007), а во 2 пол. XV в. – генуэзская
оффиция «Капитанство Готия» (лит. см. Мыц 2009:
348-349). Западные позднесредневековые путеше-
ственники, священнослужители и дипломаты (Гийом
Рубрук, 1253 г; Джованни Монтекорвино, 1305 г.; Ио-
сафат Барбаро; Бусбек, сер. XVI в.; Матвей из Мехова,
1578 г.), описывая в своих сообщениях население Гор-
ного Крыма, по крайней мере часть его называют «го-
тами» и свидетельствуют о распространении в регионе
диалекта «немецкого» языка (Рубрук 1911: 68; Хенинг
1962: 140; Барбаро 1971: 157; Равдоникас 1932: 10-11;
Малицкий 1933: 44; Могарычев, Сазанов, Шапошников
2007: 304-314). В то же время, видимо, нельзя исклю-
чать некоторой предвзятости этих авторов (cм. Конда-
раки 1883: 23-24).
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 59
Для подтверждения факта присутствия в пределах
рассматриваемой территории в позднеантичное время
германцев-иудеев иногда привлекается одно из обна-
руженных в Партените надгробий с изображением ме-
норы и выполненной ивритом надписью. По мнению
Д.А. Хвольсона в тексте упоминается священник-коэн
с готским именем Herfidil, написанным еврейскими
буквами. В связи с этим высказывались предположе-
ния о том, что первые еврейско-германские языковые
контакты состоялись в Крыму, коэн Херфидил был
готом-иудеем, а идиш является крымско-готским
языком, позднее искаженным европейскими евреями.
Однако современные гебраисты считают подобные
надгробия элементами погребальных комплексов
этнических евреев, а германисты не находят имени
«Херфидил» ни в германском ни в готском ономасти-
коне (лит. см. Кизилов 2011: 43-47).
Еще менее определенны сведения о возможном
проникновении в римское время в Южную Таврику
аланов. Исследователи, допускающие вероятность
такого хода событий, основываются на предполага-
емом времени основания населенного пункта (212 г.)
и этимологии ойконима Судак (от иран. «чистый»,
«святой»), этимологии упомянутого Псевдоплутар-
хом «местного» варианта названия мыса Криумето-
пон (помещен этим автором за пределами Крыма) –
Вриксава (Ps-Plut. Fluv, XIV, 4; лит. см. Шапошников
2004: 106) (от иран. «бараний рог» или «древесный»,
«поросший деревьями»), а также на следующих дан-
ных анонимного перипла Понта Эвксинского (2 пол.
VI в.): Феодосия «на аланском или таврском языке»
называлась Ардабда (Annon. PPE, 77) (от иран. «се-
мибожный»); готы, переселившиеся из Крыма на кав-
казскую сторону Босфора Киммерийского и получив-
шие название евдусиан, говорили готским и таврским
языком. Принимая во внимание эту информацию
некоторые специалисты отождествляют упомянутые
«аланский» и «таврский» языки и полагают, что упо-
требление «готами» этого наречия наравне с родным
было возможно лишь при условии обитания «готов» и
«аланов» по соседству друг с другом (во II-III – IV вв.,
в пределах рассматриваемой территории?) (лит. см.
Брун 1880: 122; Миллер 1888: 122-123).
Также, учитывая географическое положение Тав-
рики, можно предполагать, что на этнополитической
ситуации в этом регионе так или иначе отразились от-
дельные эпизоды римско-боспорских, боспоро-херсо-
несских и римско-херсонесских отношений, в связи с
которыми могло осуществляться перемещение более
или менее значительных групп населения. В течение
рассматриваемого периода Херсонес (видимо, как от-
носительно слабое в военном отношении государство)
периодически пребывал под протекторатом Боспора
или непосредственно Рима (cм. Ростовцев 1900: 141).
После гибели Митридата VI Евпатора (63 г. до н.э.) ко-
мандовавший тогда римскими войсками на Востоке
Помпей оставил Боспорское царство (кроме Фанаго-
рии) вместе с Херсонесом сыну Понтийского царя
Фарнаку (63-56/5; 55/4-51/50; 50/49-48/7 гг. до н.э.) (App.
Mithr., 113). После смерти последнего Херсонес в ре-
зультате посольства Гая Юлия Сатира (IPE, 691) (май
46 – январь 45 гг. до н.э. [Ростовцев 1917: 3]) получил
от Цезаря свободу. Наследовавший Фарнаку на
боспорском престоле Асандр, видимо, пытался вер-
нуть полис под свою власть, но потерпел неудачу
(Const. Porph., De adm. Imp., 53, лит. cм. Анохин 1999:
121-122). Впоследствии, после захвата власти на
Боспоре у царицы Динамии неким Скрибонием (15-
14 г. до н.э.), военачальник Августа Марк Випсаний
Агриппа послал против него Понтийского царя Поле-
мона I, который после непродолжительной вооружен-
ной борьбы взял в жены Динамию и занял боспорский
престол (Dio Cass., LIV, 24). При этом он, вероятно,
получил прямую военную помощь от Херсонеса (IPE,
419, 704) а также, возможно, от Агриппы и иудейского
царя Ирода (Ios. Ant. XVI.2. 2; Oros. VI.21.28; Панов
2002). В кон. I в. до н.э. – 1 пол. I в. н.э. правители
Боспора (Динамия и Аспург), видимо, поддерживали с
Херсонесом некие взаимовыгодные дружественные
отношения (IPE, 354. 573; лит. см. Анохин 1999: 131-
133). В дальнейшем, в рамках борьбы за власть между
Митридатом VIII, проводившим независимую от
Рима политику и его братом Котисом I, поддержан-
ным Империей, весной-летом 46 – 48/9 гг. состоялась
экспедиция на Боспор проконсула провинции Азия
Авла Дидия Галла, в которой, возможно, участвовало
и херсонесское ополчение (лит. см. Зубарь 2001-2002:
11-12; Зубарь, Шмалько 1993: 225-230). На завершаю-
щей стадии конфликта, как уже упоминалось, не-
сколько римских кораблей потерпели крушение у бе-
рега тавров (FHG, IV, 185, fr. 3; Tac. Ann., XII, 15, 17, 20,
62-63; лит. см. Анохин 1999: 137-141). В 60-х гг. I в. ле-
гат провинции Мезия Тиберий Плавтий Сильван Эли-
ан защитил Херсонес от осадивших его варваров (ски-
фов) (CIL, XIV, 3608 = ILS, 986; лит. см. Сарновски
2006). В кон. I – нач. II вв., при Савромате I, Боспор
оказывал Херсонесу помощь против тавров, скифов и
аланов (см. Сапрыкин 2005: 65, 73). Есть основания по-
лагать, что именно этого царя по постановлению деку-
рионов удостоила статуей римская колония Юлия
Счастливая Синопа (CIL III. 783), хотя некоторые
специалисты считают этот памятник вотивом в честь
Савромата II (Зубарь 2003а: 43, 44). Кроме того, ряд
исследователей приписывает Савромату I неудачную
попытку выступить против Рима, но эта гипотеза не-
достаточно аргументирована (лит. см. Парфенов 2011).
Позже, на протяжении II – 1 пол. III вв., на Боспоре
эпизодически пребывали части римских войск (флота
и сухопутных подразделений) (лит. см. Сапрыкин, Ер-
молин 2010: 79-82). Судя по эпиграфическим памятни-
кам нельзя исключать того, что в 1 пол. II в. они пери-
одически стояли и в Херсонесе (cм. Зубарь 2001-2002:
19-23). В то же время из свидетельства вольноотпу-
щенника Флегонта Траллийского следует, что импе-
ратор Адриан передал Херсонес в подчинение боспор-
скому царю Котису II (123-132 гг.) (Phlegon Trall.
Olymp. 15, fr. 20 [XXII]). Исходя из нумизматических
и эпиграфических источников можно предполагать,
60 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
что такое положение установилось не ранее 125 г. и
сохранялось до 142-145 гг. (лит. см. Сидоренко 2001:
447-453). В этот период по крайней мере дважды Хер-
сонес направлял успешные посольства царю Реметал-
ку (IPE, 423), а боспорские войска принимали участие
в римской операции против аланов в Каппадокии
(136 г.) (Arr., Acies c. Alanos, 3, 18). В кон. 40-х гг. II в. –
2 – нач. 3 четв. III в., судя по многочисленным эпигра-
фическим документам и другим данным, римские
вой ска на постоянной основе дислоцировались в Хер-
сонесе и его окрестностях (лит. см. Зубарь 2001-2002:
24-134), а затем, видимо, были выведены. Впослед-
ствии пребывание римских регулярных формирова-
ний фиксируется в городе в кон. III – 1 четв. IV вв.
(эпиграфика) и в нач. 70-х гг. IV – кон. 60-х гг. V вв.
(эпиграфика, «Жития св. епископов Херсонских»)
(лит. см. Цукерман 1994). С кон. 30-х гг. III в. по нумиз-
матическим данным отмечается ослабление влияния
Римской империи на Боспорское государство (Катю-
шин 2009). Возможно вследствие этого позже, во вре-
мя Рескупорида IV, в период примерно c 250 по 275 гг.,
Боспор периодически служил исходным пунктом (ба-
зой) для походов готов в пределы Империи (Zosim., I,
31, 33; SHA, Fl. Vopisc., Div. Aurel., 16). Также к поздне-
римскому времени относятся сведения о трех войнах
между Херсонесом и Боспором, изложенные Констан-
тином Багрянородным в главе 53 трактата «Об управ-
лении империей» (948-952 гг.). Первый конфликт со-
стоялся при императоре Диоклетиане и херсонесском
«венценосце и протевоне» Фемисте, сыне Фемиста.
Некий Савромат «из боспориан», сын Крискорона, со-
брал войско из «сарматов» с берегов Меотиды и вы-
ступил против римлян, захватил страну лазов и до-
шел до р. Галис (провинция Понт). Преградивший ему
путь трибун Констант I предложил Диоклетиану на-
править на Боспор войско Херсона, чтобы заставить
Савромата отказаться от войны. Херсониты, при вен-
ценосце и протевоне Хресте, сыне Папия, собрав «му-
жей из соседних крепостей», захватили город Боспор,
что вынудило Савромата отступить из Малой Азии.
Впоследствии, при Константине Великом, в Скифии
случился антиримский мятеж. В боевых действиях на
Истре военную помощь империи вновь оказал Херсо-
нес, за что получил подтверждение данной ранее «сво-
боды», освобождение от налогов, золоченую статую
императора, а также пайки и материалы на содержа-
ние подразделения баллистариев. Через некоторое
время Савромат, внук Савромата, воевавшего в Лази-
ке, желая отомстить за поражение, выступил против
Херсонеса. Сражение, выигранное херсонитами, про-
изошло в местности Кафа (возможно, между Феодоси-
ей и Судакской долиной [cм. Катюшин 1994]), где
были установлены пограничные столбы. Третью вой-
ну вел другой Савромат. Боспорское войско перешло
границу в области Кафы. Херсонитов возглавлял про-
тевон Фарнак. Судьба противостояния решалась в по-
единке между командующими, в котором победил
Фарнак. Граница Боспора была отодвинута к «Кивер-
нику» (городище Киммерик на горе Опук?). Фарнак
«удержал» часть плененного войска («людей из Боспо-
ра, у которых «была отнята земля»») для занятия зем-
леделием (Const. Porph., De adm. imp., 53, сткк. 124-
161). Исследователи, признающие историчность
изложенных сведений полагают, что Константин VII
при составлении своего труда пользовался некими не
сохранившимися позднеантичными или раннесредне-
вековыми хрониками Херсонеса Таврического. Сопо-
ставляя с этими данными исторические и археологи-
ческие источники, специалисты датировали
упомянутые конфликты по-разному. Большинство в
качестве основного хронологического ориентира при-
нимает имена римских императоров Диоклетиана
(284-305 гг.) и Константина Великого (306-337 гг.).
Ранние комментаторы, видимо воспринимая рассма-
триваемый текст, помимо прочего, как источник по
династической истории Боспора, нумеровали фигури-
рующих в нем Савроматов IV, V и VI (cм. Сестренце-
вич-Богуш 1806: 306, 307; Сестренцевич-Богуш 1806а:
17) или V, VI и VII (cм. Ашик 1848: 112-116). При этом
А. Ашик полагал, что причиной 1-го конфликта были
действия Савромата – соправителя Фофорса, а 3-й
конфликт датировал 330 г. П.И. Кёппен указал, что
первое столкновение произошло «около 304 г.» (Кёп-
пен 1837: прим. 143). Современные исследователи имя
«Савромат» считают нарицательным и «Савромата
сына Крискорона» обычно отождествляют с боспор-
ским правителем Фофорсом. Они относят 1-й кон-
фликт к 284-285/6 (Сидоренко 1994: 66-67; Сидоренко
1994а: 12), 291 (Харматта 1967: 204-206), 292 (Сестрен-
цевич-Богуш 1806: 300) или 303 (Сестренцевич-Богуш
1806а: 17) гг.; 2-й – 318-319 – 318-320 (Сидоренко 1994:
67; Сидоренко 1994а: 12), 328 (Юрочкин 1999: 281), 331
(Анохин 1999: 176) или 340 (Сестренцевич-Богуш
1806: 306) гг.; 3-й – 328-333 (Сидоренко 1994: 67; Сидо-
ренко 1994а: 12), 337 (Юрочкин 1999: 281) или 344 (Се-
стренцевич-Богуш 1806: 307) гг. Предполагается так-
же, что результаты этой борьбы отражены в
географическом тексте Исторического музея, где
Херсонес упоминается в одном административном
контексте с Кафой и Симболоном. При публикации
документ датировали 360-386 гг. (Шангин 1938: 252-
255), однако есть основания полагать, что он был соз-
дан не ранее Х в. (Цукерман 1994: 560, прим. 47). Сто-
ронники более ранней датировки рассматриваемых
событий исходят из того, что Константин Багряно-
родный, руководствуясь общими геополитическими
соображениями, мог умышленно вставить в пове-
ствование имена соответствующих римских импера-
торов как напоминание об основателях Византии, а
также о легитимности присоединения к ней Херсоне-
са и таким образом исказить хронологию использо-
вавшихся источников. Тогда под именами боспор-
ских царей «Савромат сын Крискорона», «Савромат
внук Савромата» и «другой Савромат», возможно,
подразумеваются соответственно Савроматы II
(174/5-210/11), III (229/30-231/232) и IV (275/76 гг.).
В этом случае, принимая во внимание содержание
херсонесского декрета 174 г., в котором упомянуты
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 61
первый архонт Фемист, сын Стратона и Хрест
(Христ), сын Папия, по именам схожие и, видимо, яв-
ляющиеся предками херсонесских правителей сооб-
щения Константина, первый херсоно-боспорский
конфликт следует датировать концом правления
Савромата II (Грацианская 2004).
Определенное значение для рассматриваемой
темы имеют сведения о христианизации Северного
Причерноморья. Все они содержатся в трудах авто-
ров-христиан (Квинт Септимий Флорент Тертулли-
ан (ок. 160-220 гг.), Епифаний епископ Констанцский
(ок. 314-367 гг.), Афанасий Александрийский (ок.
330-373 гг.), Иоанн Златоуст (ок. 347-407 гг.), Евсевий
Иероним (ок. 30-40-х гг. IV в. – 420 г.) и др.) и носят
панегирический характер – повествуют об успехах в
распространении новой веры. В этом контексте фи-
гурирует историческая область «Скифия», а среди
новообращенных упоминаются «скифы», «сарматы»
и «готы». По свидетельствам нарративной традиции
(напр. Филострогий) первыми миссионерами среди
восточноевропейских варваров были пленные-хри-
стиане, захваченные в ходе готских (скифских) войн
III в. в основном в Малой Азии (Каппадокии) (лит. см.
Брайчевский 1989: 13-18). Кроме того, «Жития св. епи-
скопов Херсонских» сообщают о прибытии в Херсо-
нес Таврический во времена императора Диоклетиана
палестинского епископа Василея, а при Констанине
Великом – Капитона. В связи с этим сформировалось
по крайней мере два традиционных взаимодополняю-
щих(?) взгляда на обстоятельства и время начала хри-
стианизации населения Крыма – через Боспор в 50-х
гг. III в. и через Херсонес в нач. IV в. (лит. см. Васильев
1921: 2-25; Могарычев 2014).
В целом можно заключить, что по представлени-
ям античных историков, а также граждан Боспора и
Херсонеса в I в. до н.э. – сер. III в. в рассматриваемом
регионе обитали «тавры», «скифо-тавры», «тавро-ски-
фы» – «племена», вероятно, не обладавшие государ-
ственностью (рис. 2: 1, 2). По крайней мере до кон. II в.
они иногда занимались пиратством и, видимо, напа-
дали на представителей античных государств Крыма
(в основном, граждан Херсонеса). Среди других их
занятий отмечено горное подвижное скотоводство и,
возможно (судя по наличию «гаваней»), морские про-
мыслы. По крайней мере с 1 четв. I в. борьбу с этим на-
селением вели боспорские правители и части римских
войск. После её завершения (кон. II – нач. III вв.) Тав-
рика оказалась «присоединенной» к Боспору. В кон.
III – 1 пол. IV вв., после серии боспоро-херсонесских
военных конфликтов, эта территория перешла под
контроль Херсонеса (см. Лысенко 2014: 107-108). По
мнению некоторых раннесредневековых авторов, в
позднеантичный – раннесредневековый период реги-
он «находился под властью готов», которые принесли
в Северное Причерноморье христианство.
Археологические источники и историография.
В истории изучения Южной Таврики римского време-
ни по характеру и динамике накопления фактическо-
го материала, а также методическим подходам к его
обработке, обобщению и интерпретации выделяется
4 этапа.
I этап (кон. XVIII – нач. XIX – 1 четв. XX вв.).
Начало изучению расположенных в регионе архео-
логических объектов римского времени было положено
в первой половине XIX в. В 1837 г. в книге П.И. Кёппена
«О древностях Южного берега Крыма и гор Тавриче-
ских» охарактеризованы местоположение и сохран-
ность укрепления на мысе Ай-Тодор в окрестностях
Гаспры, а также приведен его «шагомерный план»
(Кёппен 1837: 190-193). Первые раскопки здесь произ-
ведены в 1849 г. графом Шуваловым (Кондараки 1873:
169, прим. 1) и, в кон. 80-х гг. XIX в., вел. кн. Ольгой Фе-
доровной (ИТУАК № 10: 150), однако результаты этих
работ остались неопубликованными. Во 2 пол. XIX –
нач. XX вв. при различных земляных работах вблизи
укрепления периодически находили остатки древних
кладок и отдельные артефакты (Дьяков 1930: 44; Реп-
ников 1941: 121). Иногда на этих местах проводились
раскопки (Виноградов 1910: 5). Так были обнаружены
остатки святилища у восточного фланга внешней обо-
ронительной стены крепости (Ростовцев 1911: 4), ре-
льефы с изображением Артемиды у западного фланга
(Ростовцев 1911: 12), известняковый алтарь с посвяти-
тельной надписью (Ростовцев 1911: 5), части гончарно-
го водопровода (Виноградов 1910: 5), остатки древней
дороги (Орлов 1988: 21). В 1873 г. В.Х. Кондараки издал
латинскую надпись «на раковистом камне», найденную
смотрителем Ай-Тодорского маяка, и упомянул другой
подъемный материал с мыса Ай-Тодор, а также кратко
описал расположенные здесь остатки древних постро-
ек (Кондараки 1873: 86-88). До 1892 г. в музей Ялтин-
ского отделения Крымско-Кавказского горного клуба
поступили найденные тут же «погребальная урна»,
«горлышко погребальной урны», «кусок мраморной
плиты» и «кусок мраморной колонны», а также 6 рим-
ских монет (Отчет… 1894: 19, 21). Регулярные раскопки
памятника (вел. кн. Александром Михайловичем) нача-
лись в 1896 г. В 1900 г. вышла посвященная публикации
полученных материалов статья М.И. Ростовцева, со-
провожденная «общим планом раскопок в Ай-Тодоре»
(Ростовцев 1900). Позже этот автор продолжил издание
результатов исследований (Ростовцев 1911; Rostowzew
1902). Ученый констатировал, что здесь располагалась
«укрепленная стоянка римских войск», которая может
быть отождествлена с «Хараксом» Птолемея и, прини-
мая во внимание особенности техники кладки её внеш-
ней оборонительной стены, предположил, что римский
форт возник на месте oppidum á тавров, схожего с укре-
плением на г. Аю-Даг. За время функционирования
крепости у её стен, видимо, сформировался небольшой
посад. В целом за 15 лет раскопок Харакса было получе-
но общее представление о его оборонительной системе,
водоснабжении, застройке, хронологии, этническом и
количественном составе гарнизона, определены назва-
ния базировавшихся в укреплении воинских частей.
В 1838-1843 г. издан капитальный труд швей-
царского путешественника Ф. Дюбуа-де-Монпе-
ре «Voyage autor du Caucase, ches les Tcherkesses et
62 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
les Abkhases; en Colchide, en Géorgie, en Arménie et
en Crimée, avec un atlas géographique, pittoresque,
archéologique, géologique, etc., ouvrage qui a remporté
le prix de la Société de Géographie à Paris en 1838. Ав-
тор кратко описал остатки поселения («ruines très
anciennes») в верхней части Кучук-Ламбатского Хаоса
(Сунун-Кая, Чугунун-Кая), отнес его к «эпохе диких
тавров» и отождествил с упомянутым в исторических
источниках «городом или селением Лампады» (Дюбу-
а-де-Монпере 2009: 148-149, 151, л. XXIII).
В 1905 г. в урочище Селим-Бек (Аутка) выше г.
Ялты при подъеме плантажа было найдено большое
количество монет римского времени. Доследование
места произвел А.Л. Бертье-Делагард. В последовав-
шей вскоре публикации исследователь охарактери-
зовал местоположение объекта, привел некоторые
сведения о его стратиграфии и планиграфии, про-
анализировал обнаруженный археологический ма-
териал и предположил, что памятник представляет
собой остатки святилища, посвященного женскому
божеству, функционировавшего в нач. I – 1 пол. IV вв.
(Бертье-Делагард 1907: 19-27).
В 1890 г. опубликована информация о случайно
открытом в 1877 г. на южном склоне г. Чатыр-Даг по-
гребальном комплексе, содержавшем одиночное тру-
поположение, сопровождавшееся инвентарем римско-
го времени. По одной из входивших в его состав монет
(«истертой») объект отнесен к V в. (Третья…, 1890:
199-200), хотя не исключена и более ранняя датировка
памятника (Лысенко 2010: 275, прим. 92).
В XIX в. в Партените были обнаружены четыре
надгробия с изображениями семисвечников и надпи-
сями на иврите. Д.А. Хвольсон датировал их II и VII–
IX вв. (Хвольсон 1884: 138-143, № 190-192).
В 1886 г. действительный член ИМАО В.Ф. Мил-
лер в деревне Алушта осмотрел «плиту из серого гра-
нита…» (возможно, местный диабазовый порфирит)
«…с… изображением семисвечника и… еврейской
надписью из 13 букв» (Миллер 1888: 132-133, табл. II:
1), стилистически сходную с иудейскими надгробия-
ми II–IV вв., происходящими с территории Азиатского
Боспора (Могаричев 2003: 292, рис. 2; Кашовская, Ка-
шаев 2002: 136-137; Кашаев, Кашовская 2008: 340-349).
В 1896 г. издан фрагмент грекоязычной посвяти-
тельной(?) надписи на плите, «вставленной в… стену…
церкви монастыря св. Георгия… километрах в трех
от пос. Судак» (Латышев 1896: 130, № 73а, прим.) (на
хребте Манджил в левом борту Судакской долины).
Впоследствии издателями КБН она предположительно
отнесена к боспорским (КБН: № 954). По мнению не-
которых исследователей, в документе читаются имена
Деметры и Гермеса (Саприкін, Баранов 1995: 138).
В 1907 г. при раскопках Партенитской базилики
(Х в.) Н.И. Репниковым найдены переотложенные об-
ломки беломраморной плиты с почетной надписью,
представляющей собой, видимо, запись о посвяще-
нии, совершенном боспорским царем (Савромат II?) в
честь римской императрицы(?) (Репников 1909б: 114;
КБН: № 955).
В 1909 г. опубликована происходящая из Гурзуфа
и хранившаяся в Берлинском музее бронзовая фибу-
ла (по формальным признакам – I в.) с нанесенной на
нее тамгой (Ebert 1909: 69-71; Драчук 1975: 19-20, 140,
табл. XIV, рис. 5-6) – знаком (гербом) боспорского
царя Тиберия Юлия Евпатора (Латышев 1892: 64).
В нач. ХХ в. на шельфе напротив Симеиза ры-
баками выловлена позднеэллинистическая амфора
(с «двуствольными» ручками?) (Кузьменко 1913: 48-
49), возможно, происходящая из остатков корабле-
крушения.
Были сделаны также отдельные нумизматиче-
ские находки. В музей Ялтинского отделения Крым-
ско-Кавказского горного клуба до 1892 г. поступили
«медная монета какого-то римского императора»
из Ялтинской долины, «Босфорская… неизвестного
царя» из Верхней Аутки, императора Веспасиана из
Ай-Даниля, «по-видимому Босфорская…» из Алуп-
ки, серебряная императора Антонина Пия из Гурзуфа
(Отчет… 1894: 20, 21). Разрозненные античные моне-
ты обнаружены в Кикенеизе («медная римская… II–III
столетия») (Данилевич 1907: 60), Кореизе («римская…
Адриана») (Кропоткин 1961: № 607), на холме Дарсан
близ Ялты (1911 г., «серебряная… времен Митридата
Понтийского»). Некие римские монеты были найде-
ны при строительстве дачи Жуковского в Кастрополе
(Дьяков 1930: 49). В 1909 г. в печати появилась инфор-
мация о кладе боспорских и римских монет (около
2000, удалось собрать 582) 2 пол. III – 1 пол. IV вв.
из села Малый Таракташ (Судакская долина) (Стевен
1909: 99).
В числе обобщающих работ – экскурсы обще-
ственных деятелей, путешественников, краеведов и
историков, отражающие наиболее распространенные
в кон. XVIII–XIX – нач. XX вв. взгляды на историю
Таврики, а также немногочисленные научные труды.
Первый всплеск интереса к рассматриваемой теме
наблюдается после присоединения Крыма к Россий-
ской империи. Тогда, еще до начала археологического
изучения Южной Таврики, появились произведения,
формирующие общее представление о её истории. По
полноте хронологического охвата выделяются иссле-
дования католических священнослужителей поль-
ского происхождения, несколько различные по мето-
дическим подходам. Профессор А.С. Нарушевич при
создании своего практически научного очерка, види-
мо стремясь к сбалансированности и корректности
использования нарративной традиции, привлекает
лишь сведения древних историков, пренебрегая дан-
ными менее достоверных (литературных) источников.
Автор воспринимает тавров и скифо-тавров как один
этнос (Нарушевич 1788: 8), считает их дикими граби-
телями и пиратами (Нарушевич 1788: 24-25), обитав-
шими в горной Таврике по крайней мере с эпохи Геро-
дота до времени Прокопия Кесарийского (Нарушевич
1788: 26) и периодически нападавшими на античные
государства Крыма (Нарушевич 1788: 32). Для римско-
го времени он констатирует общую власть Империи
над всем полуостровом (Нарушевич 1788: 35), воен-
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 63
но-политическую силу Боспора и претензии его пра-
вителей на доминирование над всей Таврикой (Нару-
шевич 1788: 28, 31, 32), наличие на её территории зон
влияния Херсонеса и Боспора (Нарушевич 1788: 36), а
также установление контроля Херсонеса над Крымом
после боспоро-херсонесских конфликтов (Нарушевич
1788: 36-39). Роль готов в истории рассматриваемого
региона незначительна и автору, видимо, не ясна (На-
рушевич 1788: 40-41). В энциклопедическом труде
С. Сестренцевича-Богуша содержится реконструкция
истории Крыма с XVIII в. до н.э. до 1783 г., созданная
по информации широкого круга источников (библей-
ских и эллинских мифов, греко-римских античных,
а также более поздних разнообразных литературных
и научных трудов). Этот автор считает тавров древ-
нейшим населением полуострова, пришедшим сюда
во время патриарха Иакова (ок. 1800 г. до н.э.) через
Малую Азию (массив Тавр) из Персии, со склонов
горы Арарат, к которой причалил ковчег Ноя во время
Всемирного потопа (Сестренцевич-Богуш 1806: 46-47,
53-54). В 1700 г. до н.э. Таврию завоевали амазонки,
установившие здесь традицию жертвоприношений в
честь Марса и Дианы (Сестренцевич-Богуш 1806: 46,
101). До 1514 г. до н.э. эту территорию занимали ким-
мерийцы (кельтский народ, «строили города и жили
обществом») (Сестренцевич-Богуш 1806: 47, 116, 119,
131-132), после чего пришли скифо-тавры (Сестрен-
цевич-Богуш 1806: 54, 119). В 1254 г. до н.э. Тавриду
посетили аргонавты (Сестренцевич-Богуш 1806: 56), в
1250-1206 гг. до н.э. ею управлял прибывший с о. Лем-
нос царь Фоас, привнесший в ритуальную культуру
скифо-тавров элементы греческой обрядности (Се-
стренцевич-Богуш 1806: 55, 61, 64-65, 76). В 1219 г. до
н.э. на полуостров переместилась Ифигения (Сестрен-
цевич-Богуш 1806: 72-73, 87). В 380 г. до н.э. скифов
истребили сарматы, которые затем покорили и горы
(Сестренцевич-Богуш 1806: 88-91). До установления
над Таврикой протектората Понтийской державы Ми-
тридата VI ею владели Боспор и Херсонес, а после ги-
бели царя эта территория стала «римской областью».
При этом на Боспор была возложена охрана границ
империи от скифов. Тавров победили аланы, которые
начали терроризировать Боспор и Херсонес. Но або-
ригены, укрывшись за Главной грядой, вскоре усили-
лись и уже в сер. I в. н.э. вновь начали пиратствовать
(Сестренцевич-Богуш 1806: 90-91, 209, 246). В целом
автору ясно, что после рубежа эр скифо-тавры подраз-
делялись на три части: аланы, зихи и готы (Сестренце-
вич-Богуш 1806: 241-242, 248). Около сер. III в. (после
214 г.?) скифы, известные под именем готов, покорили
тавров, а в кон. IV в. «другое колено готфов» (трапе-
зиты) проникло в Юго-Западный Крым и основало
там республику, а затем княжество со столицей на
Мангупе (Сестренцевич-Богуш 1806: 92, 247, 257, 276).
Очевидно, все упомянутые этносы автор считает род-
ственными и по сути являющимися готами. Так, по
его мнению «…наидревнейший народ, пришедший с
берегов Аракса и поселившийся в окрестностях Чер-
ного и Азовского моря, назывался Гог. Он поклонялся
всевышнему под именем Gott» (Сестренцевич-Богуш
1806: 249, 262). Название «гот» произошло от имени
этого народа (Сестренцевич-Богуш 1806: 139-140). Гер-
манцы продвинулись в Причерноморье из Персии, где
были известны еще в V в. до н.э. (Сестренцевич-Бо-
гуш 1806: 248). «Готы» – истинное имя «скифов» (Се-
стренцевич-Богуш 1806: 217, 253). Митридат VI после
поражения от Лукулла приказал им идти к нему в
Азию, но они под предводительством Одина ушли в
Скандию и впоследствии наводнили всю Европу (Се-
стренцевич-Богуш 1806: 207-208, 255-256, 262-264. Ср.
Стюлегар 2010). После смерти понтийского царя этно-
ним «скифы» (греческого происхождения) стал исче-
зать и история этого народа продолжалась под именем
«гетов» и «готов» (собственное имя, возвращенное
им римлянами) (Сестренцевич-Богуш 1806: 210, 250-
251, 258). Аланы – соотечественники готов, говорили
по-скифски и тавро-скифски. Готский язык – древнее
немецкое наречие (язык скифский) (Сестренцевич-Бо-
гуш 1806: 242, 261). В христианство готов обратили
католические священники в кон. III – нач. IV вв. (Се-
стренцевич-Богуш 1806: 227, 265).
В составленном во многом на базе этого экскурса
очерке В.Х. Кондараки указано, что так как дочь Ага-
мемнона «не нашла ничего противного своим верова-
ниям служить в их храме», то тавры по языку и про-
исхождению были народом греческим, проникшим в
Крым из Малой Азии. Уже тогда они строили города
и храмы, знали монархическую форму правления, а
впоследствии сохраняли свою идентичность вплоть
до позднего средневековья (в составе Османской им-
перии были известны как «таты»). Основным местом
их обитания был Южный берег Крыма. Длительность
существования этноса объясняется плохой проходи-
мостью Главной гряды и неудобством края для кочев-
ников, а также организованной таврами «мастерской
системой укреплений». На протяжении своей истории
они пребывали в зависимости от сарматов, а также
под номинальной властью Митридата Понтийского
и Римской империи, но затем «окрепли и пользова-
лись независимостью» (Кондараки 1883: 6-9, 30-32,
41). Тавроскифов автор локализует «на северо-запад-
ных пригорных долинах». Этот народ, «единопле-
менный» таврам, создал многочисленные замки и пе-
щерные города, постоянно воевал с «гераклеотами»,
основавшими Херсонес, владел «обоими склонами
гор» (cм. также Кеппен 1837: 105, 326). Первый царь
тавро-скифов – Скилур. После поражения от Диофан-
та (полководца Митридата Понтийского) их царство
номинально было присоединено к Боспору и Херсо-
несу, но вскоре распалось на независимые княжества
(Мангупское, Судгайское и Дорийское (город Феодо-
ро на мысе Ай-Тодор), платившие Митридату дань.
Впоследствии они сохраняли самостоятельность либо
до образования Восточно-римской империи, либо до
утверждения в Крыму христианства и перехода его
под эгиду Константинопольского патриархата. Доль-
ше всех (до присоединения к Оттоманской Порте в
кон. XV в.) просуществовало Мангупское княжество
64 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
(Кондараки 1883: 19-20, 31-32, 41). Оценивая в целом
римское присутствие в Таврике автор отмечает, что
оно было вызвано, в основном, необходимостью про-
тиводействия Митридату (Кондараки 1883: 77), а за-
тем стремлением воспрепятствовать созданию здесь
сильного государства, в том числе путем провоциро-
вания междоусобиц (Кондараки 1883: 79). Рассматри-
вая «готский вопрос» В.Х. Кондараки недоумевает по
поводу причин именования «туземцев Тавриды» «гот-
фами», а занимаемой таврами страны «Готфией» и
предполагает, что готы подступили к берегам Черно-
го моря в нач. III в. Часть их могла вступить в Таврию
и с позволения местных жителей поселиться с ними.
Пришельцы осели на юго-восточной части побережья
Крыма (между Алуштой и Судаком) (Кондараки 1875:
24; Кондараки 1883: 21). Ф.А. Браун также считал, что
готы продвигались в Таврику с юга и удерживались в
Крымских горах почти тысячелетие (Браун 1899: 18-
20, 325-331).
Методический интерес представляют попытки
определения происхождения тавров по элементам
обрядовой практики, приписываемой им древними
авторами. Ф. Дюбуа де Монпере, базировавшийся,
в основном, на сведениях Геродота, не обосновыва-
ет своего подхода, однако из изложения ясно, что он
считает комплекс ритуальных действий элементом
этнической культуры. Попутно в том же качестве при-
влекаются отдельные специфические особенности хо-
зяйственной деятельности (пиратство). Для решения
поставленной задачи исследователь подыскивает ана-
логии в известных ему исторических и этнографиче-
ских материалах Евразии, видимо, сообразно со сво-
ими представлениями об историческом процессе на
территории Восточной Европы эпохи раннего железа.
В итоге он делает вывод о том, что тавры родственны
населению Кавказа (чеченцы, лезгины, черкесы) и о
том, что и те и другие принадлежат к «финским» на-
родам, нашедшим в долинах Кавказа и Тавриды убе-
жище от оттеснивших их «индогерманских» племен
(Дюбуа де Монпере 2009: 155-157).
Среди научных работ следует отметить статью
М.И. Ростовцева о римском военном присутствии
в Крыму. В ней на основании комплексного анализа
исторических и археологических источников выде-
лено два периода оккупации Таврики, которую ав-
тор, видимо, считал практически тотальной (занятие
важнейших пунктов и гаваней Крыма римскими по-
стоянными гарнизонами) (Ростовцев 1900: 142). Цен-
тром первого, осуществлявшегося «легионерами из
Мезии» и Равеннским флотом, состоявшегося вскоре
после похода Т. Плавтия Сильвана Элиана, по мнению
автора, был Пантикапей (Ростовцев 1900: 142, 149).
Штаб-квартирой войск (солдаты I Италийского, а за-
тем XI Клавдиева легионов и вспомогательные части),
обеспечивавших второй этап (нач. II – сер. III вв.), был
Херсонес, освободившийся от протектората Боспора
(Ростовцев 1900: 144-149, 158).
Ю.А. Кулаковский в связи с публикацией обнару-
женного в Старом Крыму боспорского эпиграфическо-
го документа предположил, что в результате присое-
динения к Боспору Скифии и Таврики при Савромате
II (до 193 г.) граница царства переместилась западнее
Старого Крыма (Кулаковский 1899), т. е., возможно,
прошла по исследуемой территории.
А.Л. Бертье-Делагард, пытаясь интерпретировать
изученные им остатки святилища, предположил, что
возникновение культового комплекса связано с при-
ходом нового населения, а прекращение его использо-
вания – с христианизацией Южной Таврики. Исходя
из сопоставления нумизматического материала Аутки
и Харакса, а также особенностей местоположения и
взаиморасположения этих объектов исследователь
заключил, что крепость в сер.-кон. I – сер. III вв. слу-
жила пограничным пунктом владений Херсонеса, а
территория восточнее, по крайней мере до 1 пол. IV в.,
находилась под политическим и экономическим вли-
янием Боспора. Адепты святилища сохраняли незави-
симость и поддерживали торговые контакты с обоими
государствами (Бертье-Делагард 1907: 23-26).
Позже появились и популярные работы, состав-
ленные с учетом новейших достижений науки. Среди
них очерк А.С. Башкирова, который предполагал, что
ко времени прихода готов (сер. III в.) тавры (древней-
шие аборигены Крыма) и скифы (появились в Крыму
не позднее V в. до н.э.) слились «в одну этнографиче-
скую особь», затем были ассимилированы пришельца-
ми, которые захватили всю Таврику и стали её автох-
тонами, а уже в IV в. – православными христианами.
С ними исследователь связывает некрополь Суук-Су
и подобные ему объекты (Башкиров 1914: 171-176,
242-243). Римское военное присутствие он охаракте-
ризовал в соответствии с трудами М.И. Ростовцева
и А.Л. Бертье-Делагарда. При этом укрепление на
мысе Ай-Тодор названо «передовым ответственным
дозорным пунктом против Боспора» (Башкиров 1914:
215-216, 277-279). Кроме того автор предположил, что
в результате первого из упомянутых Константином
Багрянородным херсоно-боспорского конфликта хер-
сонеситы взяли под контроль побережье Таврики до
Алуштинской долины и г. Чатыр-Даг (cм. Башкиров
1914: 217). А.И. Маркевич считал, что тавры родствен-
ны киммерийцам, отличались дикостью, жестокостью
и кровожадностью, были носителями «каменной и
медной культур» (Маркевич 1923: 172-173). После того,
как их покорили скифы, население Тавриды стало на-
зываться тавро-скифами (Маркевич 1923: 174).
Детальный анализ исторических источников о
германских племенах в пределах Крыма предпринял
А.А. Васильев. Видимо, автор допускал обитание ча-
сти «готов» в Таврике в «догуннское» время (Васи-
льев 1921: 45), хотя и специально отметил отсутствие
ясности в этом вопросе (Васильев 1921: 49). Рассмот-
рев особенности написания названия части крымских
готов в различных списках труда Прокопия Кесса-
рийского «Война с Готами», исследователь выявил
два экзоэтнонима: «тетракситы» и «трапезиты». По
его мнению, второй вариант предпочтительнее и по-
зволяет, основываясь на сведениях Страбона о горе
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 65
Трапезунт и широко распространенном отождествле-
нии этого оронима с горой Чатыр-Даг, локализовать
место обитания «трапезитов» (как и город Трапезунт
римской картографии) в окрестностях Чатыр-Дага. Го-
род впоследствии (во 2 пол. V в.) мог быть полностью
разрушен гуннами, вследствие чего в дальнейшем в
источниках практически не упоминается (Васильев
1921: 75-79). Кроме того, автор отождествил «сарма-
тов»/«савроматов» сообщений Зосима и Константина
Багрянородного с готами и предположил, что после
362 г. «Боспор перешел» в их «руки», а Херсонес, за-
щищаемый Империей, оставался независимым от вар-
варов (Васильев 1921: 24-25).
В целом в течение I этапа исследование археоло-
гических объектов римского времени в Южной части
Горного Крыма осуществлялось, в основном, благода-
ря частной инициативе: либо в рамках освоения тер-
ритории под застройку или сельхозпользование, либо
исключительно для удовлетворения модного в то вре-
мя в российском обществе интереса к классическим
древностям (cм. Формозов 1986: 34-43). В связи с этим
раскопки обычно проводились эпизодически, без ос-
мысленного плана и с низким уровнем фиксации (см.
Блаватский 1938: 321; Клейн 2001: 54-55). Масштабные
работы выполнены на одном наиболее хорошо сохра-
нившемся и ярком объекте – римском укреплении,
отождествленном с Хараксом. Создан частный му-
зей его раскопок (Ростовцев 1911: 1-2). Осуществлено
обобщение добытых материалов. Сравнительно ре-
презентативные сведения получены при исследова-
нии Ауткинского святилища (Бертье-Делагард 1907:
24-26). Кроме того, изданы данные о других архео-
логических памятниках Горного Крыма I–IV вв. (по-
гребальные комплексы, клады и проч.), однако объем
этих сведений не был достаточен для обобщения.
Исторические источники о Таврике доримского и
раннеримского времени, очевидно, воспринимались
без особой критики. Под влиянием содержащейся в
них информации уже в кон. XVIII – нач. XIX вв. сфор-
мировалось мнение о том, что Горный Крым на про-
тяжении практически всего античного периода насе-
ляли тавры – скифо-тавры – тавро-скифы (см. напр.
Дюбуа-де-Монпере 2009: 154-160; Кондараки 1883:
6-9), а граница между владениями или зонами влия-
ния Боспора и Херсонеса пролегала где-то в районе г.
Чатыр-Даг(?) («montagna di Trapezunte») (Formaleoni
1789: 82; Кёппен 1837: 97; Ашик 1848: 16; Башкиров
1914: 217), западнее Феодосии и Старого Крыма (Ку-
лаковский 2002: 117), вблизи Феодосии (Маркевич
1923: 181). По археологическим данным в качестве
«пограничного района» указана Ялтинская долина
(Бертье-Делагард 1907: 24-26) (рис. 3: 1). Собраны
исторические источники, получены археологические
материалы и сформировано целостное представление
о римском военном присутствии в регионе. На осно-
вании сведений нарративной традиции о населении
всего Северного Причерноморья и рассматриваемой
территории позднеримского – раннесредневекового
времени многие исследователи XIX – нач. ХХ в. по-
лагали, что во II(?)–III – IV вв. на Южнобережье про-
никли готы, ставшие христианами и впоследствии
долго проживавшие здесь либо ассимилировавшись с
таврами (Кондараки 1883: 21, 23-24), либо сохраняя са-
мобытные язык и культуру (лит. см. Заморяхин 2003:
171-176, 178-182; Колтухов, Юрочкин 2004: 100). Про-
фессиональный комплексный анализ тех же материа-
лов (Васильев 1921) не дал оснований для столь одно-
значных выводов.
II этап (2 четв. – сер. ХХ в.).
Археологические исследования на этом этапе
также проводились, в основном, на мысе Ай-Тодор.
В начале 30-х гг. ХХ в. (1931, 1932 и 1935 гг.) здесь ра-
ботала экспедиция Московского отделения ГАИМК,
ГИМ, ГМИИ (рук. В.Д. Блаватский), возобновившая
раскопки Харакса. Выполнена топосъемка городища,
обмеры и фотофиксация вскрытых руин, получены
общие сведения о стратиграфии культурных отложе-
ний памятника (путем закладки траншеи через всю
его территорию), уточнено время возведения некото-
рых архитектурных сооружений, конкретизированы
данные о характере использования отдельных частей
укрепления. У стен крепости обнаружен и частично
изучен некрополь позднеримского времени с погре-
бениями остатков кремации. По инвентарю памятник
датирован кон. III – 1 пол. IV вв. (Блаватский 1933,
1938, 1951; Орлов 1988: 18). Погребенные определены
как представители местного населения (земледельцы,
рыбаки, ремесленники) – потомки жителей не выяв-
ленного пока поселка, связанного с Хараксом. Специ-
ально отмечено, что в памятнике нет ничего «специ-
фически готского». Господствовавший на некрополе
погребальный обряд В.Д. Блаватский связывал с тра-
дициями римских военнослужащих (Блаватский 1951:
274). В целом, исходя из особенностей местоположе-
ния памятника и общего характера нумизматических
находок из крепости и некрополя, он заключил, что
Харакс до сер. III в. являлся форпостом Херсонеса, а
позже «… могло появиться некоторое тяготение…»
его к Боспору (Блаватский 1938: 335).
Кроме того, исследовалось еще несколько объек-
тов, возможно, возникших в римское время. В 1927 г.
в городе Алушта «возле маяка» Н.Л. Эрнст раскопал
семь «готских» погребений «III–V вв. н.э.» (Дьяков
1942: 65). В 1947 г. Бахчисарайским горным отря-
дом Тавро-скифской экспедиции ИИМК АН СССР и
ГМИИ (рук. Е.В. Веймарн) изучались остатки укре-
пления (стены) на перевале Кебит-Богаз. Основыва-
ясь на технике кладки Е.В. Веймарн атрибутировал
памятник как фортификационное сооружение тавров.
В одном из шурфов было обнаружено «несколько об-
ломков керамического сосуда, исполненного на гон-
чарном круге» (Веймарн 1947: л. 44). О.И. Домбров-
ский датировал эту керамику первыми веками н.э.
(Домбровський 1961: 159). В 1950 и 1955 гг. КФ АН
УССР совместно с Ялтинским музеем краеведения ис-
следовали (рук. П.Н. Шульц) укрепление на г. Кошка.
В результате раскопок выделено пять основных «куль-
турных» и три строительных периода. Возведение
66 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
фортификационных сооружений, по мнению автора,
связано с «культурным» периодом «в» («средний тав-
рский»), который по керамике датируется 2 пол. I тыс.
до н.э. Первая реконструкция стен осуществлена в
период «г» («поздний таврский»), по «керамическому
материалу» (неорнаментированные лепные сосуды,
сходные с найденными в Херсонесе, среди которых
присутствуют не характерные для более раннего вре-
мени кувшины) отнесенный «скорее всего… к первым
векам нашей эры». Гончарной керамики римского
времени «почти» не найдено. Признаков присутствия
римских легионов не отмечено (Шульц 1957: 63-64).
В это же время было написано большое количе-
ство обобщающих работ.
Н.И. Репников предпринял попытку систематиза-
ции сведений о древностях тавров. Помимо некропо-
лей с «каменными ящиками» VI–V вв. до н.э. и исаров
X–XV вв. к ним причислено Ауткинское святилище и
внешняя стена «крепостцы на Ай-Тодоре» (Репников
1927: 137-140).
А.Н. Зограф в работе о античных причерномор-
ских святилищах включил в их число и Ауткинское.
Коснувшись особенностей формирования нумизма-
тического комплекса памятника исследователь отме-
тил его исключительно культовый характер и в связи
с этим предположил, что в его составе должны быть
представлены «…все категории монет, обращавших-
ся в Крыму, независимо от того, в сферу обращения
каких монет входит сама территория святилища» (Зо-
граф 1941: 156). Позже этот тезис вызвал обоснован-
ную критику (Голенко 1963: 111-112, прим. 11).
В 1946 г. вышла статья Г.И. Мосберг «К изучению
могильников римского времени Юго-западного Кры-
ма», в которой приведена археологическая карта всех
известных к тому времени погребальных памятников
региона VI в. до н.э. – IX в. н.э., составленная по ма-
териалам, собранным Н.И. Репниковым. Из объектов,
расположенных на Южном берегу, к разряду «ката-
комбные» могильники I–II вв. н.э.» отнесен ранне-
средневековый некрополь на горе Кошка, к «рядовым
могильникам I–IV вв. н.э.» – раннесредневековый не-
крополь в урочище Тоха-Дахыр («трупоположения в
грунтовых могилах») и памятник на мысе Ай-Тодор (с
остатками кремаций). Принимая во внимание разно-
образие погребального обряда, практиковавшегося на
этих некрополях, автор сделала вывод об этнической
неоднородности населения региона (Мосберг 1946:
118, рис. 1).
В 1930 г. опубликована статья В.Н. Дьякова
«Древности Ай-Тодора». Основываясь на материалах,
изданных М.И. Ростовцевым, высказанных им иде-
ях, а также на некоторых собственных наблюдениях,
автор привел общее описание руин Харакса и выдви-
нул ряд предположений относительно периодизации
крепости, её внутренней застройки, общего характера
укрепления, его места в системе древностей дорим-
ского и римского времени. Соглашаясь с мнением о
«таврской» подоснове крепости В.Н. Дьяков, исходя
из особенностей географического положения Харакса
и окружающих его средневековых «исаров» (интер-
претированных как «таврские»), определил памятник
как центр «укрепленного рубежа», ориентированно-
го на оборону с суши (закрывающего перевалы че-
рез яйлу) и созданного «народом, уверенным в своем
морском господстве и именно с моря оккупировавшем
эту… часть Крымского побережья». Прямую анало-
гию Южнобережному «укрепленному рубежу» автор
видит в «римском limes é Германии» (Дьяков 1930:
31-32, 47). По его мнению, в процессе своего суще-
ствования римская крепость «понемногу обращалась
в мирный… провинциальный город (civitas)». За пре-
делами укрепления располагался посад «(canabae)»,
населенный «ветеранами, солдатскими женами, ре-
месленниками,… замиренными туземцами», занимав-
шимися различного рода промыслами (рыболовством,
земледелием, гончарным производством) и торговлей
(судя по монетам, в основном, с Херсонесом) (Дьяков
1930: 43-44). На основании анализа найденных у стен
крепости вотивных рельефов и алтарей с посвящени-
ями божествам, почитавшимся солдатами гарнизона,
В.Н. Дьяков сделал вывод «о глубочайшей варвари-
зации миросозерцания солдат…» и высказал предпо-
ложение о возможной «культурной преемственности,
особенно религиозной» между местным варварским
населением (таврами, поклонявшимися некоему жен-
скому божеству на Ауткинском святилище) и римля-
нами (Дьяков 1930: 45-46). Эвакуирован «таврический
limes» около 245 г., а оставшиеся «колонисты» дожи-
ли здесь до начала морских походов готов и герулов.
Варвары заняли южное побережье Крыма и, возмож-
но, преднамеренно разрушили покинутые святилища
Харакса (Дьяков 1930: 47-48).
Впоследствии В.Н. Дьяков в специальных трудах
предложил варианты реконструкции этнополитиче-
ской ситуации в Таврике до появления здесь римлян
и в период их присутствия в регионе. В работе, посвя-
щенной «доримскому» времени, исследователь, обра-
щаясь к проблемам хозяйства, социальной структу-
ры и политической принадлежности тавров, видимо,
воспринимал их культуру как некое практически ста-
тичное явление, в связи с чем без особой критики ис-
пользовал для своих реконструкций разновременные
свидетельства древних авторов и археологические ма-
териалы, относящиеся, в основном, к VI–V вв. до н.э.
В итоге были сделаны следующие заключения. Тавры
«стояли на крайне низкой хозяйственной ступени –
несравненно ниже скифов», «в связи с неблагопри-
ятными условиями для земледелия и скотоводства,
для древних обитателей южного крымского побере-
жья оставались доступными… лишь охота и рыбо-
ловство». Предполагается также наличие «мелкого
скотоводства,… мотыжного женского земледелия» и
производства «грубой керамики». Регулярно практи-
ковалось пиратство и набеги на соседей. «Примитив-
ному хозяйству тавров соответствовал и общий низ-
кий уровень… материальной культуры». «Загнанные
в неудобные для хозяйства… горы, теснимые… вра-
гами, тавры… замкнулись и в культурном отношении.
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 67
Они сохранили старые обычаи, нравы, хозяйственные
приемы… Эта замкнутость их культуры приводила
лишь к дальнейшей её деградации». Таврское обще-
ство, по мнению автора, также было примитивным и
характеризовалось «клановой допатриархальной орга-
низацией с явными признаками матриархата» при на-
личии населявших укрепления «по-военному органи-
зованных коллективов» и отсутствии рабовладения.
«О существовании матриархата свидетельствует…
примитивный культ великого женского божества»,
предусматривавший человеческие жертвоприноше-
ния. В политическом отношении тавры сохраняли не-
зависимость «вплоть… до конца I в. н.э.», видимо, в
связи с неудобством их местообитания (Дьяков 1939).
В статье, посвященной оккупации Таврики Ри-
мом, В.Н. Дьяков реконструировал этот процесс опи-
раясь на аналогию – действия римских войск в Бри-
тании, описанные Цезарем и Дионом Кассием. Автор
предположил, что в 60-х гг. I в. римляне при отсут-
ствии организованного сопротивления тавров осуще-
ствили морской десант в Ялтинской долине (стратеги-
чески наиболее удобное место) и взяли штурмом все
таврские укрепления. Затем, «подойдя к вершинам
Яйлы, римские отряды могли встретить крупные со-
единения таврских воинов», консолидировавшихся
после первых поражений. Вследствие этого началась
затяжная война, «усложнявшаяся очень опасными для
римлян партизанскими действиями», что, в свою оче-
редь, вызвало «систематическое истребление непокор-
ного населения». Одновременно с этим римляне осва-
ивают захваченное побережье и закрепляются на нем
(строительство Харакса и других укреплений на ме-
сте разрушенных таврских). Отсутствие остатков мо-
нументальных архитектурных сооружений римского
времени среди руин южнобережных исаров автор
объясняет особенностями «бивуачной жизни» дисло-
цировавшихся в них римских воинов (Дьяков 1941).
В работе «Таврика в эпоху римской оккупации»
исследователь, в основном, развил и конкретизировал
свои идеи о «Таврическом лимесе» и тотальной окку-
пации Южного Крыма римлянами, сформулирован-
ные ранее (Дьяков 1942).
Н.И. Репников также осуществил обобщение ре-
зультатов изучения римского военного присутствия
в Южной Таврике. Рассмотрев итоги раскопок Харак-
са и обозначив основные аспекты их интерпретации
ученый уделил особое внимание определению обще-
го характера комплекса и выявлению обстоятельств
его появления. Привлекая сведения Арриана Флавия
о укреплении Фазис (совр. г. Поти, Грузия) исследова-
тель признал его подобным крепости на мысе Ай-То-
дор и предположил, что возведение обоих объектов
обусловлено сходными предпосылками. Исходя из
данных Иосифа Флавия о первом этапе римского во-
енного присутствия в Причерноморье сделан вывод
о том, что в качестве таковых следует рассматривать
необходимость осуществления охраны трасс кабо-
тажа вдоль берегов Черного моря без существенных
территриальных захватов на суше. По мнению автора
аналогичные по функциональному назначению ком-
плексы располагались по всему побережью (г. Кошка,
г. Аю-Даг, м. Сарыч, м. Ласпи, м. Айя-Бурун, Бала-
клавская скала, г. Кастель, Чабан-Куле, г. Караул-Оба)
(Репников 1941: 123-125).
В 1932 г. вышла статья В.И. Равдоникаса «Пе-
щерные города Крыма и готская проблема в связи
со стадиальным развитием Северного Причерномо-
рья», представляющая собой попытку применения к
крымским материалам «яфетической» теории Н.Я.
Марра, обладавшей в то время статусом официаль-
ной. Касаясь «готского вопроса» автор подверг кри-
тике миграционистские построения, основанные на
сведениях письменной традиции и на данных, полу-
ченных путем формально-типологического анализа
археологического материала, указал на проявление в
них «идеологии империалистического пангерманско-
го национализма». Сам В.И. Равдоникас, не отрицая
реальности исторических готов, полагал, что они «ав-
тохтонно и стадиально образовались из ранее здесь
бывших племен путем скрещения в период возник-
новения феодализма», т. е. в связи с «социально-хо-
зяйственной трансформацией». Как «сложившаяся
народность» готы по массовым археологическим па-
мятникам (некрополи типа Суук-Су и другие, более
поздние группы древностей) «пока известны только в
Крыму». Общность некоторых элементов западноев-
ропейской культуры с крымскими носит стадиальный
характер (Равдоникас 1932: 38-40, 44-45, 86-87, 92-93).
Во время Второй Мировой войны ученые и про-
пагандисты Третьего рейха активно занимались про-
блематикой крымских готов. Соответствующие пу-
бликации появлялись как в местной оккупационной,
так и в германской прессе. Так в статье А.А. Шевелева
«Готское государство в Крыму» утверждалось, что
Крым со II в. принадлежал предкам нынешних нем-
цев – готам, которые в течение длительного времени
сохраняли здесь свою культуру, независимость и го-
сударственность (Крымская Готия, существовавшая
во II–XV вв.). Последних представителей этого народа
некоторые исследователи (проф. Штампфус, «Рассвет
и закат одного германского племени») предлагали ис-
кать среди греков, депортированных из Крыма в При-
азовье в 1778 г. (cм. Андросов 2004: 174).
В мае 1952 г. в г. Симферополь состоялась объе-
диненная научная сессия Отделения истории и фи-
лософии АН СССР и Крымского филиала АН СССР,
посвященная истории Крыма. В ходе её работы под-
верглись критике взгляды ученых, использовавших в
своих разработках идеи Н.Я. Марра, уделено внима-
ние «разоблачению готских фальсификаций в исто-
рии Крыма», а также сформулированы основные зада-
чи дальнейшего исследования. В числе приоритетных
направлений – изучение культуры варварского населе-
ния полуострова и выявление ее взаимосвязей с куль-
турой земледельческого населения Русской равнины
(славянского) (cм. Колтухов, Юрочкин 2004: 108-119).
Вскоре выходят работы Е.В. Веймарна и С.Ф. Стрже-
лецкого (1952), а также А.П. Смирнова (1953), в кото-
68 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
рых авторы, анализируя погребальный обряд крым-
ских некрополей римского времени с захоронениями
остатков кремаций (в том числе и на мысе Ай-Тодор),
делают вывод о его близости погребальным традици-
ям носителей Черняховской археологической культу-
ры, оставленной славянами, и указывают на возмож-
ность миграции этого населения в Крым в III–IV вв.
Через некоторое время Е.В. Веймарн закончил ру-
копись обстоятельной статьи «Аборигенные культуры
Юго-Западного Крыма в эпоху раннего средневеко-
вья» (Веймарн 1951). В качестве исходных для работы
избраны материалы раскопок некрополей Горного и
Предгорного Крыма. Её хронологические рамки охва-
тывают II–VII вв. (Веймарн 1951: 6-11). В главе, посвя-
щенной письменным источникам по теме, исследова-
тель указал на слабую осведомленность большинства
древних авторов, особенно относительно поздних,
об этническом составе и культуре местного населе-
ния позднеантичной – раннесредневековой Таврики
(Веймарн 1951: 18-30). Здесь же значительное внима-
ние уделено всесторонней критике А.А. Васильева, в
частности, примененной им методики работы с источ-
никами (Веймарн 1951: 30-34). Исследователь считает,
что данные нарративной традиции не подтверждают
«тенденциозного, антинаучного положения А.А. Ва-
сильева о готах в Крыму в III–V вв. н.э.». По его мне-
нию, в это время о готах на полуострове можно гово-
рить только как «об отдельных, случайных дружинах,
пришедших… в первых веках нашей эры вместе с сар-
матскими и славянскими дружинами, которые с III в.
начинают проникать на берега всего бассейна Чер-
ного моря и далее в восточную часть Средиземномо-
рья» (Веймарн 1951: 38-39). В разделах, посвященных
южнобережным некрополям, автор привел сведения о
памятнике на мысе Ай-Тодор. По его мнению, отме-
ченный здесь обряд кремации «нельзя приписывать
влиянию римского гарнизона» Харакса, более всего
он схож с погребальными традициями, прослежен-
ными при исследовании Чернореченского некрополя
(Веймарн 1951: 109-111), а использовавшее это кладби-
ще население, пришлое из Восточной Европы – «ран-
ние славяне» (Веймарн 1951: 229-230, 288). В итоговом
очерке, касаясь политического и социально-экономи-
ческого аспектов жизни населения Горного Крыма в
первые века н. э., Е.В. Веймарн декларирует следую-
щее. «В горных частях полуострова, по-видимому, …
входивших в той или иной мере в состав Скифского
государства, обитали племена тавров. Судя по дошед-
шим до нас памятникам материальной культуры, здесь
развитие производственных отношений несколько от-
ставало от того, что уже развилось в степных районах
и в предгорьях. Надо полагать, что племена тавров на
рубеже нашей эры стояли на последнем этапе разло-
жения первобытнообщинного строя – на этапе воен-
ной демократии, с патриархальными формами семьи
и выделившейся родовой аристократией. Жили тавры
в открытых поселениях, во время опасности уходили
в специально сооруженные временные, но достаточно
хорошо укрепленные убежища. Основным их заня-
тием было земледелие и пастушеское скотоводство, а
на побережье – морской промысел. Горные условия,
а отсюда изолированность отдельных племен тавров
друг от друга, а также и от более развитых районов
скифского государства и греческих городов-полисов,
влияли на степень развития отдельных племен тав-
ров…». В «этническом отношении» автор признает
тавров «наиболее однородной массой» и считает, что
граница их обитания на северных склонах Крымских
гор «к I–II вв. не далеко отступала к югу от линии 2-й
гряды, заходя вглубь гор только по долине реки Сал-
гира» (Веймарн 1951: 267-269).
Видимо, к этому же этапу следует отнести рабо-
ту П.Н. Шульца (1959), посвященную комплексному
анализу и обобщению данных по истории тавров. По
методическим подходам и сделанным выводам статья
во многом повторяет труды В.Н. Дьякова, Н.И. Репни-
кова и Е.В. Веймарна. Выделено 4 хронологических
этапа развития «таврской культуры»: ранний (1 пол.
I тыс. до н.э.); средний (V–II вв. до н.э.); поздний (I в.
до н.э. – I–IV вв. н.э.); позднейший (раннее средневеко-
вье). Древнюю Таврику автор подразделил на 5 райо-
нов, различающихся по географическим особенностям
и предположил, что на их территории «проживали
различные таврские племена,... отличавшиеся по уров-
ню развития и локальным особенностям в хозяйстве и
культуре» (Шульц 1959: 236-237). Среди археологиче-
ских памятников, связываемых с таврами, помимо уже
фигурировавших в этом контексте Ауткинского святи-
лища, а также укреплений на Ай-Тодоре и г. Ай-Йори
в Алуштинской долине, упомянуты «длинные стены»
на перевалах Главной гряды (Шульц 1959: 241). При
рассмотрении позднего этапа истории тавров указано,
что он протекал, в основном, на Южном берегу Крыма
(в пределах района № 5) (Шульц 1959: 237-238, 251), «в
условиях понтийской, а затем и римской оккупации»,
а также «обострения борьбы таврских племен за свою
независимость». Последняя реконструирована по дан-
ным нарративной традиции, а также особенностям вза-
иморасположения и объемно-планировочного решения
находящихся в регионе средневековых укреплений
(Шульц 1959: 251-253). Констатировано усиление свя-
зи тавров с Херсонесом, выразившейся, в основном, в
«местном варварском облике» херсонесских надгробий
первых веков н.э., в наличии изображений на них «тав-
ров» и в установлении в Херсонесе эры царствования
Девы (Шульц 1959: 253-254). Отмечена, также, акти-
визация связей Таврики с Боспором, подтверждаемая
большим количеством боспорских монет в Ауткинском
святилище и лапидарными памятниками, свидетель-
ствующими о борьбе Боспора за овладение Таврикой,
«продолжавшейся долго и..., вероятно, с переменным
успехом» (Шульц 1959: 254). Зафиксированы суще-
ственные изменения в погребальном обряде тавров, в
частности, постепенное исчезновение «обычая хоро-
нить в каменных ящиках» (Шульц 1959: 255). Выска-
зано предположение о процессах «смешения тавров
и скифов», имевших место в «пограничных районах
скифских предгорий и горной области тавров», под-
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 69
тверждающееся помимо сведений нарративной тра-
диции и лапидарных источников наличием поздне-
скифской и позднетаврской лепной посуды в слоях
укрепленных поселений, возникших в пограничном
регионе в первые века н.э. Кроме того, указано на воз-
можность «слияния таврских и скифских культовых
представлений», примером проявления которого мо-
жет служить глиняная пластинка из Херсонеса, опу-
бликованная Н.В. Пятышевой (Шульц 1959: 256-257).
Таким образом, на II этапе археологические ис-
следования памятников Горного Крыма римского
времени также проводились эпизодически, однако
они осуществлялись государственными, в основном
столичными, научными учреждениями. Благодаря
этому были произведены более или менее планомер-
ные и профессиональные раскопки (экспедиция В.Д.
Блаватского на Ай-Тодоре), выполнявшиеся в рамках
решения чисто академических задач. Кроме того, по-
явились довольно многочисленные обобщающие тру-
ды, большинство из которых в целом было направле-
но на характеристику культуры «местного населения»
региона.
III этап (3 четв. ХХ в.).
Во 2 пол. ХХ в. археологическое исследование
Горного Крыма значительно активизировалось, в ос-
новном, в связи с началом масштабного курортного
строительства. Со 2 пол. 50-х гг. в регионе отрядами
ОАК ИА АН УССР проводились целенаправленные
разведочные работы.
В 1956 г. Горным отрядом (рук. О.И. Домбров-
ский) обследовались перевалы восточной части Глав-
ной гряды с целью выявления и изучения «длинных
стен», которые еще П.И. Кёппен соотнес с фортифи-
кационными сооружениями, упомянутыми в трактате
Прокопия Кессарийского («De aedificiis»), посвящен-
ном строительной деятельности Юстиниана I (Кёппен
1837: 108, 111, 140-150, 158). У одной из стен, на перева-
ле Чигинитра-Богаз (Караби-яйла), были обнаружены
«обломки позднетаврской посуды первых веков н. э.»
(Домбровський 1961: 160).
В 1959 г. в окрестностях г. Судак местными жи-
телями найден клад (более 1000 монет) – боспорские
статеры 238-292/3 гг. и римская монета Гордиана III
(Шульц 1960; Голенко 1963: 114; Фирсов 1990: 265-266;
Анохин 1999: 170, прим. 1).
В 1967 г. в Судакской бухте аквалангисты подняли
фрагменты амфор III–II вв. до н.э. и рубежа н.э., что
позволило М.А. Фронджуло предполагать наличие «у
восточного склона Крепостной горы» в античное вре-
мя пристани (Фронджуло 1971: 259).
В 1965-1969 гг. Южнобережным отрядом осущест-
влялись исследования, связанные со строительством
шоссе Ялта – Севастополь. При этом в нескольких ме-
стах (Ай-Даниль [Домбровский 1969а: 228], Ореанда
[Домбровский 1969: 42], Симеиз [Домбровский 1969:
41; Домбровский 1974: 29; Махнева 1971: 84], Форос
[Махнева 1969: 71]) были зафиксированы культурные
отложения и отдельные артефакты римского времени,
однако, в связи с незначительностью полученных дан-
ных, эти памятники не удалось определенно атрибу-
тировать. Более конкретными сведениями обеспечено
несколько объектов.
Над Верхней Массандрой выявлены следы посе-
ления эллинистического – римского времени. Изуче-
на часть одного жилищно-хозяйственного комплекса
(Кружилин 1968: 12-13; Махнева 1971: 83-84; Фирсов
1990: 194).
Восточнее, на левом берегу речки Яузлар, обсле-
дована «катакомба» (узкий коридор с вырубными ни-
шами в стенках), пройденная в мощных отложениях
известкового туфа. На полу сооружения отмечен золи-
стый грунт с мелкими фрагментами обожженных ко-
стей. Датирующего материала не обнаружено. Авторы
находки интерпретировали комплекс как колумбарий,
в нишах которого некогда были установлены урны с
прахом и a priori датировали его первыми веками н. э.
(Домбровский 1969: 21-22; Махнева 1971: 84).
При исследовании скалы Дженевез-Кая, на кото-
рой располагается средневековое укрепление Горзу-
виты, в одной из стратиграфических траншей вскрыта
могила с одиночным погребением и инвентарем рим-
ского времени, возможно, являющаяся частью некро-
поля (Домбровский 1969б: 204; Домбровский 1972: 83).
Предполагаемый могильник практически a priori от-
несен ко II–V вв. (Заключение... 1969: 233).
На территории пгт. Партенит обнаружены остат-
ки разрушенного культурного слоя римского времени.
Объект датирован I в. до н.э. – III в. н.э. (Домбровский,
Столбунов, Баранов 1975: 51) – II–IV вв. (Махнева
1972: 150-151).
В кон. 50-х – нач. 60-х гг. проведено дополнитель-
ное исследование ряда южнобережных укреплений.
Установлено, что они возведены в эпоху средневеко-
вья, чем существенно подорвана доказательная база
гипотез о «Таврическом лимесе» римского времени (в
частности, исторических реконструкций В.Н. Дьяко-
ва) и о наличии многочисленных укреплений тавров в
Южной части Горного Крыма (Домбровский, Столбу-
нов, Баранов 1975: 99-106; Фирсов 1990: 337-338).
В 1963 г. произведены раскопки (рук. П.Н. Шульц,
О.И. Домбровский, Л.В. Фирсов) участка нижней
(внешней) стены укрепления Харакс. Помимо проче-
го констатировано единообразие техники строитель-
ства внутренней и внешней линий обороны и опро-
вергнута гипотеза о существовании на месте Харакса
предримского укрепленного поселения тавров (Фир-
сов 1990: 258-259, 269-278). Кроме того, на западном
склоне горы Аю-Даг исследовался многослойный ар-
хеологический памятник в урочище Осман. Вскрыты
залегающие in situ культурные отложения, датиро-
ванные авторами работ эллинистическим и римским
временем (Домбровский 1969: 228) (IV–I вв. до н.э.
[Домбровский 1972: 41; Фирсов 1990: 130-131] или
IV в. до н.э. – IV–V вв. н.э. [Домбровский, Столбунов,
Баранов 1975: 51, 110]). Интерпретирован объект как
«таврское» поселение первых веков н.э. (Домбров-
ский 1969: 228; Домбровский, Столбунов, Баранов
1975: 51, 110).
70 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
В этом же году К.В. Голенко издал часть нумизма-
тического комплекса (21 монета, IV в. до н.э. – III в. н.э.),
обнаруженного в 1947 г. при земляных работах на за-
падном склоне горы Аю-Даг. Исходя из состава наход-
ки автор предположил, что она маркирует святилище
античной поры, прекратившее свое существование в
период готских морских походов в начале 2 пол. III в.
лишившись охраны Харакса, эвакуированного «около
245 г. н.э.» (Голенко 1963: 112, 115). К.В. Голенко прямо
не определил принадлежность оставившего памятник
населения, однако из текста как будто следует, что он
считал этих людей выходцами с территории Боспор-
ского государства и противопоставлял аборигенам.
В 1972 г. здесь же пионерами под руководством за-
ведующего музеем пионерлагеря «Артек» А. Фролова
собран выразительный подъемный материал римско-
го времени (в том числе статеры Рескупорида V) (Ор-
лов 1976: 5).
Среди вышедших в этот период обобщающих тру-
дов следует отметить следующие.
Э.И. Соломоник, рассмотрев особенности употре-
бления этнонимов «скифотавры» и «тавроскифы» в
нарративной традиции и эпиграфике, пришла к сле-
дующим выводам: эти этнонимы обозначают одно и
то же население; под ними следует понимать «тавров»
Горного и частично Предгорного Крыма, которые
находились под влиянием скифской культуры и, воз-
можно, в какой-то мере смешались со скифами (Соло-
монік 1962: 154-155).
К.В. Голенко опубликовал сводку известных к
тому времени монетных находок с Южного берега
Крыма (располагающегося, по мнению автора, «в ос-
новной области расселения тавров»), констатировал
их единичность и сделал вывод о том, что появление
здесь монет связано «с римской оккупацией части юж-
ного побережья Крыма» (Голенко 1963: 110). Исследо-
ватель согласился с мнением А.Л. Бертье-Делагарда о
границах зон влияния Херсонеса и Боспора на побе-
режье в римское время, а также привел подтверждаю-
щие эту версию данные эпиграфики о борьбе Боспора
за овладение Таврикой. Впоследствии эту точку зре-
ния принимали и другие специалисты (cм. напр. Со-
ломоник 1983: 19, карта 2).
О.И. Домбровский, обобщив данные о «длинных
стенах» на перевалах Главной гряды и принимая во вни-
мание находки обломков керамики римского времени
на Кебит-Богазе и Чигинитра-Богазе предположил, что
эти стены могли быть возведены еще в период «рим-
ской оккупации» и впоследствии частично отстроены
при Юстиниане I (Домбровський 1961: 166) для защиты
страны Дори Прокопия Кесарийского (Соломоник, Дом-
бровский 1968: 17-44). Позже Е.В. Веймарн, соглашаясь
с «Южнобережным» вариантом локализации страны
Дори, населенной готами, отметил, что последние, веро-
ятно, проникли в этот регион во 2 пол. III в. со сторо-
ны Боспора, возможно, морским путем, и не пересекали
Главную гряду Крымских гор (Веймарн 1971: 61-65).
В целом этап III ознаменован проведением в преде-
лах рассматриваемой территории целенаправленных
археологических разведочных работ. В процессе этих
исследований опровергнута гипотеза о принадлежно-
сти к эпохе раннего железа средневековых укреплений
Таврики. Кроме того, выявлено значительное количе-
ство разнородных объектов римского времени, однако
добытые при этом материалы не были должным обра-
зом обработаны, занесены в отчетную документацию
и опубликованы, что затруднило их дальнейшее ис-
пользование. Проанализированы исторические источ-
ники об аборигенном населении Южной Таврики в
раннеримское время. Выполнена обобщающая работа
по античным нумизматическим находкам в регионе.
IV этап (с посл. четв. ХХ в. по настоящее время).
На этапе IV археологические объекты римского
времени Южной части Горного Крыма подверглись
масштабным комплексным исследованиям.
В 1975 г. отрядом ОАК ИА АН УССР (рук.
О.А. Махнева и К.К. Орлов) проводились разведоч-
ные работы у юго-западного подножия г. Аю-Даг.
При этом в пределах таврского некрополя на холме
Тоха-да-Хыр, при зачистке одного из ограбленных в
древности «каменных ящиков» обнаружены облом-
ки красноглиняной амфоры римского времени (Орлов
1976: 4). Кроме того, производились сбор подъемного
материала и шурфовка в урочище Осман. Вскрытые
переотложенные культурные напластования К.К. Ор-
лов интерпретировал как остатки поселения I–III вв.,
погибшего в результате обвала, и отметил, что нет ос-
нований связывать его с таврами (Орлов 1976: 5-10).
При подготовке отчета впервые для объекта римского
времени рассматриваемого региона предпринята по-
пытка создания типологии лепной керамики.
С 1977 г. разноплановые исследования в Горном
Крыму осуществлялись Южнобережным отрядом ИА
АН УССР (рук. К.К. Орлов). В 1977-1985 гг. продол-
жилось систематическое изучение Харакса. Удалось
уточнить планиграфию, устройство и периодизацию
архитектурных комплексов укрепления, пополнить
сведения о внутрикрепостной застройке и стратигра-
фии культурных отложений памятника. Выдвинуто
предположение о том, что покидая крепость римляне
частично разрушили её, а также засыпали пристенное
пространство доставленным со стороны грунтом (Ор-
лов 1978а; Орлов 1980; Орлов 1982; Орлов 1983; Орлов
1983а; Орлов 1984; Орлов 1985 г; Орлов 1988). В 1977,
1982-1984 гг. продолжены раскопки некрополя на мысе
Ай-Тодор (Орлов 1978: 366-367; Орлов 1983; Орлов
1985в; Орлов 1987). В 1982-1984 гг. на юго-восточном
склоне г. Могаби, примерно в 2 км к северо-западу от
Харакса, на территории санатория «Ясная поляна» об-
наружен подъемный материал римского времени (Ор-
лов 1985: 19-20, рис. 35). В 1985 г. собран подъемный
материал на археологическом объекте того же периода
у пос. Симеиз, выявленном еще в 60-х гг. (Орлов 1985а:
36, 155-159; Орлов 1985б: рис. 160-164).
С начала 80-х годов активное исследование ан-
тичных памятников Южного берега Крыма ведется
Ялтинским краеведческим (впоследствии истори-
ко-литературным) музеем. В 1983-1993 гг. его археоло-
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 71
гической экспедицией (рук. Н.Г. Новиченкова) стаци-
онарно изучалось святилище на перевале Гурзуфское
седло (Гурбет-Дере-Богаз), в структуре которого вы-
явлены и культурные напластования римского време-
ни (Новиченкова Н. 1994: 55). В 1982 г. разведано не-
сколько памятников римского времени: на территории
пос. Форос, Ореанда и Ботаническое (совр. Никита),
а также на отроге горы Парагильмен (2 объекта), на
отроге горы Урага, в окрестностях г. Ялта (4 объек-
та). На всех памятниках собран подъемный материал,
автором работ они определены как «открытые поселе-
ния» (Новиченкова Н. 1984: 308). Позже исследование
объекта Урага произвел сотрудник ОАСА Крыма ИА
АН УССР К.К. Орлов (Орлов 1985а: 25-26). В 1985 и
2004 гг. его осмотр и сбор подъемного материала осу-
ществляли сотрудники соответственно Горно-Крым-
ской экспедиции ОАСА Крыма ИА АН УССР (Мыц
1987: 161; Мыц 1989: 77) и Алуштинского отряда Гор-
но-Крымской экспедиции КФ ИА НАНУ (Лысенко,
Тесленко 2006: 20-21, 104, рис. 56-57, 193: 2; Лысенко
2010: 267). В 1980, 1989 и 2001 г. сотрудниками ЯГО
ИЛМ осуществлялись сборы подъемного материала
на объекте «Верхняя Массандра» (Турова 2004: 71-75).
В начале XXI в. ими выполнено верификационное то-
пографическое исследование нижней оборонительной
стены Харакса. На основании новых данных и исто-
рико-архивных сведений уточнен её контур (Новичен-
ков, Новиченкова Н. 2002).
В 1991-1995 гг. подводно-археологической экс-
педицией Киевского университета им. Т.Г. Шевчен-
ко (рук. С.М. Зеленко) выполнено изучение шельфа
Южного берега Крыма. При этом северо-восточнее
мыса Плака был обнаружен подъемный керамиче-
ский материал эллинистического – римского времени
(в основном – I в. до н.э. – IV в. н.э.). Это позволило
автору работ присоединиться к мнению исследовате-
лей, локализующих у мыса Плака древний Лампад, а
также сделать вывод о том, что гавань этого поселе-
ния располагалась в бухте северо-восточнее мыса под
прикрытием скалистой гряды, которая в начале нашей
эры, возможно, значительно возвышалась над поверх-
ностью воды, образуя естественный мол (Зеленко
1999: 66-69). Здесь же зафиксированы остатки кораб-
лекрушения римского времени (Зеленко 2008: 88-89).
В 80-х гг. в процессе исследования Судакской кре-
пости в предматериковой части культурных напла-
стований памятника выявлен слой с лепной керами-
кой первых веков н. э. Здесь же найден побывавший в
огне(?) фрагмент мраморной плиты с боспорской гре-
коязычной строительной(?) надписью, в тексте кото-
рой восстанавливается сокращенная титулатура пра-
вителя (Савромата сына Реметалка?) и имена Папас,
Фарнак, Фарнакион. По палеографическим признакам
документ датирован временем Савромата II (Саприкiн,
Баранов 1995: 137-138). Некоторые исследователи, ос-
новываясь на созвучии имен из надписи и из рассказа,
содержащегося в главе 53 трактата «Об управлении
империей» Константина Багрянородного полагают,
что текст на плите мог быть каким-то образом связан
с боспоро-херсонесскими конфликтами позднерим-
ского времени (Юрочкин 2002: 282). В 2004-2005 гг.
в портовой бухте Судака Лимена-Кале экспедицией
(рук. В. Булгаков) ИА НАН Украины и Берлинского
свободного университета (Германия) обнаружены пе-
реотложенные артефакты позднеримского времени, в
частности довольно многочисленные монеты, среди
которых определены статеры Фофорса и Рескупорида
IV (Джанов 2006: 333; Зеленко 2008: 181-182). Также
опубликована информация о том, что специалистом
НИИ геохимии и рудообразования НАН Украины
Н.Н. Ковалюхом были выполнены работы по радио-
углеродному датированию остатков наиболее ранних
фортификационных сооружений городища (извест-
кового раствора из их субструкции), показавшие, что
две башни в портовом районе и оборонительная сте-
на на северном склоне Крепостной горы возведены во
2 пол. III – нач. IV вв. (Булгаков, Булгакова 2006: 42).
По археологическим данным эти объекты датируют-
ся временем не ранее Х в. (раскопки С.Г. Бочарова, не
опубликовано).
В 1982 г. обнаружено, и в 1983 г. (И.А. Баранов),
1984 г. (Е.А. Паршина), 1991-2001 гг. (С.Б. Ланцов) ис-
следовалось укрепление рубежа н.э. на западном от-
роге г. Караул-Оба над Кутлакской бухтой (Паршина
1986: 288-289; Баранов, Ланцов 1993; Ланцов 1999: 121-
136; Ланцов 1999а: 162-170; Ланцов 2004).
С конца 70-х – начала 80-х гг. целенаправленные
работы по выявлению и исследованию археологи-
ческих объектов римского времени в регионе осу-
ществляются отрядами Горно-Крымской экспедиции
ОАСА Крыма ИА АН УССР (с 1992 г. КФ ИА НАНУ).
В 1980 г. открыт (В.Л. Мыц), и в течение 1982,
1988, 1990, 1993, 1994 и 2002 гг. исследовался (рук.
В.Л. Мыц, А.В. Лысенко) некрополь 2 пол. III–IV вв.
на южном склоне горы Чатыр-Даг с захоронениями
остатков кремаций (Мыц 1981: 133-134; Мыц 1983: 153-
156; Мыц 1987: 144-164; Мыц 1991: 2-9; Мыц и др. 1994;
Мыц и др. 1997; Лысенко 2004: 36-39; Лысенко 2004а;
Мыц, Лысенко, Щукин, Шаров 2006).
В 1978–1984 гг. в Алуштинской долине картогра-
фировано (В.Л. Мыц) пятнадцать пунктов с отдель-
ными находками, массовым подъемным материалом
и культурными отложениями 1 пол. I тыс. н.э. (Мыц
1989; Лысенко 2010). Из них римским временем досто-
верно датируются следующие объекты: культурные
отложения в 0,5 км к востоку от с. Изобильное (ныне в
черте села) (Лысенко 2010: 269, рис. 1: II, 7, 9: 10-13), в
0,5 км к северо-востоку от с. Лаванда–I (Лысенко 2010:
268, рис. 1: II, 5, 9: 1), в 0,5 км к востоку от с. Лучистое
(ныне в пределах села) (Лысенко 2010: 268-269, рис. 1: II,
6, 9: 2-6) и у пос. Подсобное (вошел в с. Верхняя Куту-
зовка); подъемный материал в 1,5 км к северо-востоку
от с. Розовое, в 1 км к северо-востоку от с. Верхняя Ку-
тузовка; переотложенные фрагменты амфор и боспор-
ский статер 227 г. царя Иненфимея (Мыц, Адаксина
1999: 123) в средневековых культурных напластовани-
ях крепости Алустон. Впоследствии, в 1982, 1993, 1994
и 2002 гг., объект у пос. Подсобное (Чатыр-Даг – 2), ис-
72 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
следовался в процессе работ на Чатыр-Дагском некро-
поле, а в 1995-1996, 2001-2002 гг. изучался целенаправ-
ленно (совместно со Славяно-Сарматской экспедицей
ГЭ РФ) (рук. А.В. Лысенко, М.Б. Щукин) (Мыц 1987:
145; Мыц и др. 1997а: 218-221; Щукин 2001; Лысенко
2004: 37-38; Лысенко 2010: 261-267, рис. 1: II, 1, 2-4).
В 1983 г. обнаружен (В.Л. Мыц), а в 1987 г. досле-
довался (С.М. Жук) пещерный некрополь III в. на горе
Ай-Никола близ Ореанды (Мыц 1984: 16-19; Мыц, Лы-
сенко, Жук 1999; Мыц 1999).
В 1984-1988 гг. изучался (В.Л. Мыц, А.В. Лысенко)
пещерный некрополь III в. Глазастая (Бай-Су) на вос-
точном краю Караби-яйлы (Мыц 1984: 7-15; Мыц 1988:
299-300; Лысенко 2003: 90-92).
С 1994 г. в печати анонсируется открытие двух
некрополей с погребениями по обряду кремации в
Нижней Ореанде и в Партените (Сидоренко 1994а: 13-
14; Сидоренко 1994б: 68; Айбабин 1999: 14; Айбабин
1999а: 244-245; Піоро 1999: 76). О первом памятни-
ке известно лишь примерное местоположение и сам
факт его существования. Второй, расположенный на
скале Алигор, представляет собой святилище рим-
ского времени, исследованное Партенитским отрядом
(рук. С.М. Жук) Горно-Крымской экспедиции КФ ИА
НАНУ в 1994 г. (Мыц и др. 1997: 202-204).
В 1995 г. начаты раскопки (рук. В.Л. Мыц, М.Б. Щу-
кин) святилища I–IV вв. на холме Дегермен-Тепе у с.
Дачное (бывш. Таракташ). Здесь же обнаружены остат-
ки синхронного поселения (Мыц и др. 1998; Мыц, Лы-
сенко 2001; Мыц и др. 2007: 102-110; Щукин и др. 2003;
Щукин и др. 2003а; Щукин и др. 2004; Гарбуз 2005; Гар-
буз 2008; Потєхіна 2009; Шаров 2009).
В 1998 г. в урочище Осман выделен участок куль-
турного слоя III–IV вв., датированный помимо кера-
мического материала статерами боспорских прави-
телей Савромата IV и Фофорса (Лысенко 1999: 42-44;
Лысенко, Тесленко 2002: 63).
В том же году Южнобережным отрядом (рук.
С.А. Черныш) Горно-Крымской экспедиции КФ ИА
НАНУ выявлен и в 2001 г. обследовался культурный
слой римского времени на г. Кизил-Кая (Турова 2004:
76-77).
В 1997 г. на вершине г. Чатыр-Даг Эклизи-Бурун
обнаружено, а в 2000, 2002, 2005-2006 и 2010 гг. ис-
следовалось (рук. И.Б. Тесленко, А.В. Лысенко) святи-
лище, в структуре которого выявлены культурные от-
ложения римского времени (Тесленко, Лысенко 2002:
251; Лысенко, Тесленко 2006: 8-18, 69-98, рис. 13-47;
Лысенко, Тесленко 2009; Лысенко 2005-2009: 383-384;
Lysenko 2013).
В 2001 г. на восточном склоне г. Парагильмен за-
фиксированы остатки высокотемпературной (произ-
водственной?) печи (рук. И.Б. Тесленко). По обломкам
керамики, образующим под, объект датирован рубе-
жом II–III – нач. IV вв. (Тесленко, Лысенко 2002: 249-
251).
В 2004 г. произведено обследование с шурфовкой
поселения II–III вв. в пределах Кучук-Ламбатского ха-
оса (рук. И.Б. Тесленко). Установлено, что памятник
сильно разрушен в результате перманентных земле-
трясений (Тесленко, Лысенко 2005: 292-294; Лысенко
2005).
В 2005-2007 гг. обнаружены остатки и следы по-
селений римского времени в Алуштинской и Лимен-
ской долинах: на северо-восточном склоне г. Мутул
(Лысенко 2010: 267, рис. 1: II, 2, 5, 6); у северо-запад-
ной окраины г. Алушта (2 объекта) (Лысенко 2010:
271, рис. 1: II, 15, 16, 9: 7-9, 15-20); у северо-западной
окраины с. Изобильное (Лысенко 2010: 269, рис. 1: II,
8); на северо-западной окраине с. Верхняя Кутузовка
(2 пункта) (Лысенко 2010: 269, 271, рис. 1: II, 9, 10); у
северо-западной окраины с. Нижняя Кутузовка (Лы-
сенко 2010: 271, рис. 1: II, 11); у северо-западной окра-
ины пос. Красный Рай (Лысенко 2010: 271, рис. 1: II,
14, 9: 22-24); у пос. Голубой залив (Тесленко, Лысенко
2005а: 296). Выявлены признаки наличия святилищ
римского времени на гг. Ай-Петри и Пахкал-Кая (Те-
сленко, Лысенко 2005а: 295-296; Лысенко, Тесленко
2006: 56; Лысенко 2011).
В 2011, 2013-2014 гг. в Алуштинской долине обна-
ружен и частично изучен (рук. И.Б. Тесленко) некро-
поль римского времени у с. Лучистое (Лучистое-2).
Зафиксированные на его территории погребальные
комплексы образуют два культурно-хронологиче-
ских горизонта, кардинально различающихся между
собой по общим особенностям погребального обря-
да. «Нижний» представлен могилой с трупоположе-
нием, «верхний» – объектами, демонстрирующими
остатки комплекса ритуальных действий, предусма-
тривавшего кремацию тел умерших. Нижняя дата
(не позже 2 пол. I в.) и дислокация объекта «по пра-
ву времени и места» позволили предположить, что
«раннее» кладбище использовалось скифо-таврами
(Тесленко, Лысенко, Масякин 2014; Тесленко, Лы-
сенко, Масякин 2014а: 24-25). «Верхний» горизонт
по местоположению, нижней(?) дате (не позже 1 пол.
III вв.) и погребальному обряду сопоставим с Ча-
тыр-Дагским некрополем.
В кон. ХХ – нач. XXI в. в регионе распространи-
лась практика сбора подъемного материала (в основ-
ном металлических предметов) частными лицами.
Некоторые такие артефакты, обстоятельства находки
которых установлены с той или иной степенью досто-
верности, были опубликованы. В 2003-2004 гг. у мыса
Плака самодеятельные аквалангисты обнаружили два
свинцовых штока «греко-римских» якорей (Лысенко,
Герасимов 2008). Подобные предметы во 2 пол. ХХ в.
найдены, также, у мыса Ай-Тодор (Назаров 2003: 89)
и у скал Адалары напротив Гурзуфа (Назаров 2003:
87; Лысенко, Герасимов 2008: 120). На мысе Ай-То-
дор и на Гурзуфском Седле собраны элементы рим-
ского военного снаряжения (Дорошко 2005). В 2011 г.
на юго-юго- западном склоне г. Чатыр-Даг местными
жителями выявлен клад из 18 медных херсонесских
и римских(?) монет (Сидоренко 2013: 388-389, рис. 6).
Также в посл. четв. ХХ – нач. XXI вв. вышло
большое количество обобщающих трудов и разделов
в публикационных работах, посвященных археоло-
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 73
гии и этнополитической истории Херсонеса, Боспо-
ра и Крымской Скифии римского времени. Многие
из них представляют собой комплексные исследова-
ния, отличающиеся обстоятельной аргументацией
большинства выдвигаемых положений. В некоторых
из этих трудов затронута и история Таврики рассма-
триваемого периода, в частности, подведены некото-
рые итоги изучения таких её аспектов как «Римское
военное присутствие», «Готский вопрос» и «Культура
автохтонного населения». Опубликована монография,
посвященная построению модели этнической ситуа-
ции в Юго-Западном Крыму на рубеже античности и
средневековья, в которой проанализирована часть ма-
териалов по Южной Таврике позднеримского времени
(Ушаков 2010).
Проблема римского военного присутствия в Тав-
рике довольно полно и разносторонне (на основании
анализа эпиграфических, исторических и археологи-
ческих источников) разработана в многочисленных
трудах В.М. Зубаря, Т. Сарновского, К.К. Орлова и др.
(лит. см. Зубарь 2001-2002; Зубарь 2004а). Результа-
ты этих исследований в целом состоят в следующем.
Впервые в рассматриваемом регионе римляне, воз-
можно, появились в 49 г., когда, согласно сообщению
Тацита, команды выброшенных на побережье штор-
мом военных кораблей были уничтожены местным
населением. Видимо, это были солдаты вспомогатель-
ных войск из Малой Азии, которые во главе с Г. Юли-
ем Аквилой участвовали в заключительной фазе
римско-боспорской войны и после её завершения сле-
довали в Херсонес (Зубарь 2001-2002: 11-12). О време-
ни и обстоятельствах появления укрепления Харакс
сформулировано два мнения. Согласно одному из них
сооружение опорного пункта (и, возможно, маяка) на
мысе Ай-Тодор начато в 62-63 гг. в рамках экспедиции
Т. Плавтия Сильвана. Строительство осуществлялось,
вероятно, силами морских пехотинцев Равеннской
эскадры Римской империи с целью обеспечения без-
опасности каботажа вдоль побережья Таврики (как в
навигационном отношении, так и от пиратов). Моряки
и солдаты, видимо, пробыли здесь до конца 60-х гг.
I в. (Зубарь 2001-2002: 14-18; Дорошко 2005: 447-449).
Обычно эти даты обосновывают значительным коли-
чеством в слоях укрепления денариев Веспасиана и
Домициана, обнаружением ранних монет в нижней
части культурных напластований (Ростовцев 1900:
154; Блаватский 1951: 281), наличием в керамическом
комплексе памятника переотложенных(?) (в контексте
сер. II – сер. III вв.) обломков кровельной черепицы с
латинскими клеймами в виде аббревиатуры, содержа-
щей (по восстановлению М.И. Ростовцева) наимено-
вание Равеннской эскадры (Ростовцев 1900: 155-157),
а также сопоставлением этих материалов с данными
нарративной традиции (восстановленная Иосифом
Флавием речь Агриппы 66 г. [Ios. Flav. Bell. Jud., II, 16,
4]) и эпиграфики (элогий Т. Плавтия Сильвана Элиана
[CIL, XIV, № 3608]) о римском военном присутствии
в Понте Эвксинском и Таврике в 3 четв. I в. (лит. см.
Зубарь 2001-2002: 12-19). В то же время критики этой
точки зрения указывают, что строительные остатки и
массовый археологический материал 2 пол. I в. в Ха-
раксе пока не найдены (Орлов 1988: 24-26; Камелина
2012: 47, 57-58), новое прочтение упомянутых клейм
датирует их временем Антонина Пия – Коммода (Сар-
новски 2005: 124, № 13), некоторое количество рим-
ских денариев сер. I – 2 пол. II вв. н.э. стабильно при-
сутствует в кладах Центрального и Юго-Западного
Крыма кон. 1 четв. III в. н.э. (Филиппенко, Алексеенко
2000: 169-170), а интерпретация перечисленных исто-
рических источников может быть осуществлена и без
предположений о физическом присутствии римлян в
Южной Таврике в 3 четв. I в. (лит. см. Сарновски 2000а:
206-208; Сарновски 2006). Второй вариант нижней
даты укрепления – 20-30-е гг. II в., когда, по предполо-
жению исследователей, здесь могли находиться рим-
ские военнослужащие I Италийского легиона (Зубарь
2001-2002: 19-22). Свидетельством этого считается ал-
тарь «из местного твердого известняка» с посвящени-
ем Юпитеру от имени М. Геминия Фортиса, бенефи-
циария Уммидия Квадрата, случайно обнаруженный
в 1906 г. Контекст этой находки не ясен (примерно в
85 м к СЗ от внешней стены Харакса) (Ростовцев 1911:
4, 5), а датировка неоднозначна и варьирует в рамках
нач. 20-х гг. II в. (лит. см. Зубарь 2001-2002: 19) – 138-
155 гг. (Ростовцев 1911: 10-12). Наиболее надежно до-
кументированная нижняя дата строительной деятель-
ности римлян на мысе Ай-Тодор сейчас определяется
по эпиграфическому материалу в рамках кон. 60-х гг.
II в. (лит. см. Зубарь 2001-2002: 116-117, 164-165). В 3
четв. II – 2 четв. III вв., здесь постоянно дислоциро-
валась вексилляция, подчинявшаяся (по крайней мере
во 2 пол. II в.) препозиту всех воинских подразделе-
ний в Таврике с резиденцией в Херсонесе. Военная
часть состояла из солдат подразделений Мезийской
армии – XI Клавдиева легиона (в частности, кавалери-
стов I Фракийской когорты) и I Италийского легиона.
Вероятно в основном в этот период осуществлялось
возведение укрепления, отождествляемого с Харак-
сом Птолемея. Не исключено, что здесь же произво-
дилась и часть необходимых для этого керамических
стойматериалов (часть завозили из Балаклавы и, воз-
можно, Херсонеса) (лит. см. Сарновски 2005: 128-131).
Одна из прилегающих к мысу Ай-Тодор с юго-востока
бухт, вероятно, использовалась как гавань (см. Репни-
ков 1941: 121). Помимо военных в крепости, видимо,
проживало и некоторое количество гражданских лиц.
Перед эвакуацией вексилляции в 30-х – 40-х гг. – сер.
III в. оборонительные сооружения и водопровод го-
родища были намеренно разрушены (Орлов 1988: 22,
27; Зубарь 2001-2002: 102-120, 127). Исследователи
полагают, что в период своего существования век-
силляция Харакса контролировала прилегающую к
укреплению более или менее обширный район Горной
Таврики. Северо-восточная граница этой террито-
рии (во всяком случае с кон. II в., после упомянутой
в эпиграфических документах «Боспорской войны» и
раздела Таврики, часть которой оказалась под контро-
лем римской военной администрации и Херсонеса, а
74 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
часть перешла к боспорским правителям [Зубар 1991:
127-129; Зубарь 1994: 76-77, 111–112, рис. 11: 7]), ви-
димо, проходила по Алуштинской долине, где также,
возможно, располагался пункт дислокации римских
войск (Зубарь 2001-2002: рис. 119: 7) (рис. 3: 2). Рас-
пространена точка зрения о том, что для связи между
Херсонесом и Хараксом римляне, возможно, помимо
морских коммуникаций использовали сухопутную
дорогу (Ростовцев 1911: 9; Зубарь 2001-2002: 120-121),
но она недостаточно аргументирована (см. Сарновски
2000б: 272, прим. 16, 17).
Интерес специалистов к теме предполагаемого
присутствия германцев в Южной Таврике в поздне-
римское время обусловлен, в основном, наличием на
её территории некрополей с погребениями остатков
кремаций Ай-Тодор и Чатыр-Даг. Эти объекты по осо-
бенностям местоположения и погребального обряда
объединены М. Казанским в отдельную группу – па-
мятники типа «Ай-Тодор» (Казанский 1991: 56 и сл.;
Казанский 1997: 51 и сл.), хотя её гомогенность вызы-
вает у некоторых исследователей сомнения (Стрже-
лецкий и др. 2003-2004: 190). По поводу их происхож-
дения еще в 50-х гг. сформулировано два основных
мнения (В.Д. Блаватского и Е.В. Веймарна/С.Ф. Стр-
желецкого – В.Д. Смирнова).
Согласно первому прослеженный при исследо-
вании этих некрополей погребальный обряд мог рас-
пространиться в Таврике либо в результате влияния
на регион Херсонеса, часть жителей которого прак-
тиковала кремирование умерших по крайней мере
с эпохи эллинизма до III (а, возможно, и IV) в., либо
под влиянием традиций римских военнослужащих
(Блаватский 1951: 204; Высотская 1972: 99; Высотская
2000: 91; Масленников 1984: 57; Орлов 1987: 131; Ам-
броз 1994: 39-40; Юрочкин 1999: 280). В соответствии
со вторым обряд кремации привнесен мигрантами из
Восточной, Центральной, Северной Европы. Авторы
этой версии определяли их как носителей Черняхов-
ской культуры – славян (Веймарн, Стржелецкий 1952;
Смирнов 1953). Позже возобладала точка зрения о том,
что трупосожжения принадлежат германцам – участ-
никам «готских» походов (носителям Вельбарской,
Пшеворской, Черняховской культур) (Пиоро 1990: 89-
108; Піоро 1999: 76; Мыц 1987: 160; Айбабин 1987: 193;
Айбабин 1990: 66; Айбабин 1999: 36; Айбабин 1999а:
244-245; Казанский 1991: 57; Пуздровський 1992: 132;
Пуздровский 1994: 56; Айбабин, Герцен, Храпунов
1993: 215; Сидоренко 1994а: 13-14; Сидоренко 1994б:
66-68; Зубарь 1994: 124; Гей, Бажан 1997: 34; Ушаков
2001: 9-10; Ушаков 2004: 26 и др.).
В соответствии с этими взглядами разработаны
две концепции развития этнополитической ситуации
на полуострове в III–IV вв. В системном виде первой
сформулирована вторая (по времени появления) кон-
цепция, представленная несколькими схемами. В ос-
нове наиболее популярной из них, изложенной в тру-
дах И.С. Пиоро и А.И. Айбабина, лежит сопоставление
анализа хронологии (Айбабин 1999б: 244) и погребаль-
ного обряда (Піоро 1999: 76-77; Пиоро 1999: 231-233;
Айбабин 1999а: 244-245) некрополей с историческими
данными о вторжении в 1 пол. III в. в Северное При-
черноморье «готов» («скифов»). В общем виде рекон-
струируемая последовательность событий выглядит
следующим образом. Проникнув в Причерноморские
степи, германцы поселились у северных берегов Мео-
тиды, на землях алан. После того как римляне в 30-х –
40-х гг. III в. вывели свои войска из Таврики, варвары
(«готы» с примкнувшими к ним «аланами») прошли
по суше на Боспор, переправились через пролив и ра-
зорили хору неких городов. А.И. Айбабин полагает,
что они попали в пределы Боспора через Перекопский
перешеек, по пути разрушили позднескифские горо-
да, после чего проникли в Юго-Западный Крым (рис.
4: 2). Вследствие этого на Южном берегу и на грани-
це хоры Херсонеса в 252-256 гг. возникли некрополи с
погребениями остатков кремаций (Айбабин 1996: 296-
298; Айбабин 1999: 32-36, 38; Айбабин 1999а: 242-244).
На Южный берег, по мнению некоторых исследова-
телей, германцы прошли через Ангарский перевал
между горами Чатыр-Даг и Демерджи (Пуздровський
1992: 132; Пуздровский 1994: 56). По другому вариан-
ту развития событий они пришли на Боспор с востока
и впоследствии продвигались на запад по побережью
(в отличие от алан, перемещавшихся по предгорьям).
По пути варвары, видимо, расселялись, в результа-
те чего на Южном берегу возникли некрополи типа
Ай-Тодор (Храпунов 1995: 75-76).
Иная концепция представлена схемой, изложен-
ной в трудах В.Ю. Юрочкина и А.А. Труфанова. Она
построена на анализе хорошо датированных крым-
ских погребальных комплексов II–IV вв., а также на
информации Константина Багрянородного о рим-
ско-боспоро-херсонесских отношениях. В результате
изучения совстречаемости типов вещей в погребени-
ях авторам удалось разбить процесс развития мест-
ной культуры в III–IV вв. на 6 фаз протяженностью
20-40 лет. При наложении на эту периодизацию дан-
ных археологических, эпиграфических и историче-
ских источников получена следующая гипотетиче-
ская последовательность этнополитических событий
в регионе в позднеримское время. В эпоху «готских»
войн существенных изменений в этническом составе
населения Таврики не произошло. В то же время часть
жителей Крымской Скифии могла принимать участие
в этих походах, так как среди инвентаря захороне-
ний предгорных могильников появляются отдельные
вещи западноевропейского и балканского происхож-
дения. После победы боспорского правителя Тейрана
над «готами» Боспор вновь контролирует прежнюю
территорию. Более или менее существенные подвиж-
ки населения произошли в ходе трех боспоро-херсон-
ских войн. Во время первого конфликта боспорский
правитель (Фофорс?) использовал в качестве воинов
варваров с северного берега Меотиды, в культуре
которых сочетаются позднесарматские и германские
черты, а херсониты – жителей ближайших окрестно-
стей города, характерной чертой погребальной обряд-
ности которых по крайней мере с середины II в. был
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 75
«биритуализм». После победы Херсонеса в 293 г. Им-
перия возлагает на него охрану стратегически важных
пунктов побережья. Здесь размещаются гарнизоны,
сформированные из жителей Инкерманской долины –
участников войны 291-293 гг. Они и оставили памят-
ники типа «Ай-Тодор», сходные по обряду с некропо-
лями «Совхоз № 10» и Чернореченский. Новый этап
херсонесо-боспорского противостояния начинается
при Константине I. Херсонес побеждает в двух войнах
подряд, в результате чего граница территориальных
владений враждующих сторон отодвигается сперва
к местности Кафа (328 г.?), а затем до Узунларского
вала (337-341 гг.). Боспорских пленных (среди которых
были и меотийские варвары) победители расселяют
на запустевших землях Крымской Скифии. Здесь рас-
пространяются могильники типа Озерное-Инкерман
(Труфанов, Юрочкин 1999: 338-343; Юрочкин 1999:
279-281).
«Промежуточный» вариант объяснения наличия
на Южном берегу некрополей типа Ай-Тодор приво-
дится в диссертационной работе В.А. Сидоренко. Она
основана на сопоставлении всех исторических, ну-
мизматических, эпиграфических и археологических
источников по теме с упоминавшимися выше сведени-
ями Константина Багрянородного. По мнению автора,
готы и герулы проникают на Южное побережье и в
Юго-Западный Крым летом – осенью 268 г. и, види-
мо, частично оседают здесь (рис. 8). После окончания
правления Тейрана, победившего варваров (279 г.),
Боспор выходит из-под контроля Рима и приступает
к грабежу провинций Империи. По этой причине, на-
чиная со времени правления императора Диоклетиа-
на между Боспором и Херсонесом, выступившим на
стороне Рима, происходит серия военных столкнове-
ний, победы в которых одержали херсониты. Одним
из результатов последнего конфликта стало принуди-
тельное переселение части побежденного войска (го-
то-сарматов северного побережья Меотиды) на новые
земли херсонских владений, т. е. на Южный берег.
Контингент переселенцев влился в родственную им
среду уже находившихся здесь герулов, готов и сармат
Приазовья. Характерный обряд кремации доминирует
на южнокрымских некрополях вследствие главенство-
вания герулов в среде перемещенных варваров (Сидо-
ренко 1994а: 12-14; Сидоренко 1994б: 66-68).
В рамках этой же схемы, видимо, находится ва-
риант развития этнополитической ситуации в позд-
неантичной Таврике, предложенный В.М. Зубарем.
Не касаясь перипетий военно-политических событий
в эпоху «готских» походов исследователь указывает,
что могильники с захоронениями остатков кремаций
возникли уже после этих войн. Оставило их населе-
ние, входившее в готский союз племен. Вероятно,
варвары осели в стратегически важных пунктах по-
луострова в результате мероприятий, предпринятых
римской администрацией по согласованию с Херсо-
несом, в качестве военных поселенцев (квазифедера-
ты или symmachаrii) (Зубарь, Козак 1992: 130; Зубарь
1994: 124-126). Этому мнению в какой-то мере соот-
ветствует определение использовавших некрополи
людей как римских ауксилляриев (Stylegar 2011: 231).
Позже В.М. Зубарь, видимо, признал возможность
проникновения участников упомянутых походов в
Юго-Западную и Южную Таврику с севера в конце
60-х – начале 70-х гг. III в. Пришельцы поселились
здесь и вскоре «стали союзниками Империи» (Зубарь
1998: 145-146, 150, рис. 76) (рис. 4: 1).
При подготовке к публикации результатов изуче-
ния некрополя «Совхоз № 10», появился «композит-
ный» вариант объяснения сложной обрядности этого
памятника. По нему участники «готских» походов –
смешанные носители «аланской» и Черняховской
культур – в III–IV вв. н.э. проникли со стороны Боспо-
ра на территорию Юго-Западного Крыма и посели-
лись в округе Херсонеса. Здесь они восприняли обряд
кремации от местного романизированного населения.
Не исключается, также, возможность того, что эти
люди и ранее, до проникновения в Крым, сжигали
своих покойников (Высотская 2001: 173-174).
О возможных причинах исчезновения в среде
населения Таврики практики кремации существует
несколько мнений. Исследователи считают, что это
произошло в V в. «безусловно, под воздействием хри-
стианства» (Пиоро 1990: 109; Піоро 1999: 77; Амброз
1994: 39; Айбабин 1987: 194), в результате ассимиля-
ции «готов» «аланами» (Айбабин 1987: 194; Ушаков
2001: 11) или готами-христианами, перемещенными
в Таврику из Италии византийскими императорами в
качестве федератов (Сидоренко 1987: 137-139).
Попытки «узкой» этнической атрибуции некро-
полей типа Ай-Тодор предпринимались специали-
стами, считающими, что эти памятники оставлены
участниками «скифских» войн – германцами. Часто
авторы соответствующих работ вслед за древними
историками называют их «готами» (Айбабин 1987:
193; Айбабин, Герцен, Храпунов 1993: 215; Ушаков
2001: 10 и др.), хотя в большинстве случаев, вероят-
но, имеются в виду представители «союза племен»
вообще, вне зависимости от их этноса (Піоро 1999:
76). В источниках среди наименований народов, вхо-
дивших в состав этого объединения и, возможно, на-
ходившихся некоторое время в пределах Боспорского
государства, помимо готов упоминаются бораны, ге-
рулы, буругунды. На основании различных косвен-
ных исторических данных их считают германцами,
иранцами (или скифо-сармато-аланами), славянами
(лит. см. Хайрединова 1994а: 517-523). Этнос населе-
ния, оставившего рассматриваемые некрополи, ис-
следователи определяют в соответствии со своими
взглядами на хронологическую позицию памятников
и обстоятельства их появления на том или ином эта-
пе «скифских» войн. Сторонники версии о «раннем»
(сер. III в.) проникновении варваров на побережье и
о германском происхождении боранов, готов, герулов
считают носителями обряда кремации боранов и го-
тов (Айбабин 1996: 297; Айбабин 1999: 33; Айбабин
1999а: 245). В качестве дополнительного аргумента в
пользу этого предположения привлекаются строки из
76 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
трактата византийского историка VI в. Прокопия Кес-
сарийского «Война с готами», где при описании со-
бытий середины V в. сообщается о готах-тетракситах
или готах-трапезитах, а также построения А.А. Васи-
льева (Vasiliev 1936: 64-69; Мыц 1994: 44-45; Айбабин
1990: 67; Айбабин 1999а: 245-246). Исследователи, свя-
зывающие возникновение некрополей с погребениями
остатков трупосожжений с походом варваров 268 г.
указывают на герулов, как на возможных носителей
необычных для полуострова погребальных традиций
(Cидоренко 1994б: 67-68). В частности М.М. Казан-
ский, принимая во внимание наличие в погребальной
обрядности памятников типа «Ай-Тодор» североевро-
пейских черт, приписывает эти могильники варварам,
соответствующее (скандинавское) происхождение ко-
торых предполагается по тем же письменным источ-
никам – евдусианам или герулам (Казанский 2006: 29-
32). При этом указывается на присутствие в составе их
коллективов элемента негерманского происхождения
(Казанский 1997: 51). С этой версией перекликается
также мнение некоторых лингвистов о связи языка
герулов с «крымско-готским» (Топоров 1983: 240-241).
В то же время норвежские исследователи считают та-
кую точку зрения недостаточно аргументированной и
обращают внимание на аналогии в могильниках рим-
ского времени Саксонии, Мекленбурга и Померании
(Stylegar 2011: 231).
Проблема культуры местного населения Южной
части Горного Крыма в римское время оказалась наи-
менее разработанной. Некоторые исследователи счи-
тают, что археологические свидетельства наличия в
этот период на рассматриваемой территории како-
го-либо оседлого автохтонного населения вообще от-
сутствуют, а упоминаемые нарративной традицией и
эпиграфическими документами I–III вв. в контексте
Таврики тавры – тавро-скифы – скифо-тавры, ко II в.
до н.э. – I в. н.э. уже ассимилированные «поздними
скифами» (и утратившие свои этнографические осо-
бенности), входили в число жителей предгорных по-
селений (Ольховский 1981: 56, 64; Ольховський 1990:
32-33; Храпунов 2004: 63-65), хотя, судя по эпигра-
фическим источникам I–II вв., боспоряне и римля-
не четко различали «скифов» и «тавров» (Храпунов
2004: 63-64). Попытки более обстоятельной харак-
теристики «тавров» римского времени единичны.
Допускающие их существование современные ав-
торы, как и их предшественники, видимо считают,
что культура этого этноса практически не менялась
в течение всей эпохи раннего железа. Выводы, по-
лученные в результате реализации такого подхода,
мало отличаются от сделанных ранее и, в основном,
представляют собой довольно гипотетические логи-
ческие построения. Предполагается, что это населе-
ние занималось низкопродуктивным экстенсивным
производящим хозяйством (яйлажным отгонным
скотоводством и примитивным земледелием), а так-
же дополняющим его пиратством. Катализатором по-
следнего стало развитие сельскохозяйственной базы
Херсонеса на Гераклейском полуострове и торгового
каботажа вдоль Южного берега. Пиратские действия
осуществлялись сравнительно небольшими мобиль-
ными вооруженными отрядами, основное место жи-
тельства которых находилось достаточно далеко от
побережья (в предгорьях). На Южнобережье пира-
ты, скорее всего, использовали временные стоянки,
трудноуловимые археологически. Процесс диффе-
ренциации «таврского» общества практически еще
не начался и, следовательно, его можно рассматри-
вать как родовое, позднепервобытное, находившееся
на предклассовой стадии развития, на стадии родо-
вой общины или перехода к первобытной соседской
общине (cм. Зубарь 2004: 80-88). Из археологических
памятников римского времени Южной Таврики с
местным населением (в частности, с деятельностью
«подвижных» морских разбойников) ассоциируют, в
основном, расположенные в регионе культовые объ-
екты (Новиченкова Н. 2002: 174-177; Зубарь 2004: 86-
87). К настоящему времени более или менее полно
опубликованы и осмыслены лишь материалы святи-
лища у перевала Гурзуфское седло (Новиченкова Н.
2002). Автор его раскопок полагает, что этот объект
использовали «тавры», а затем «скифо-тавры», нахо-
дившиеся под культурным воздействием носителей
«позднескифской» археологической культуры (Нови-
ченкова Н. 1993: 231-232), в сфере политического вли-
яния Боспора, а в первых веках н.э. и Рима. Вопрос
о том, что стоит за этим определением – «самосто-
ятельный народ» или «военно-политический союз
разных племен и народностей» – оставлен открытым
(Новиченкова Н. 2002: 168-173). Однако отдельные
исследователи, принимая во внимание состав воти-
вов, обнаруженных на святилище и усматривая несо-
ответствие некоторых элементов прослеженной при
его исследовании ритуальной культуры (отсутствие
человеческих жертвоприношений) сведениям антич-
ной нарративной традиции о «диких нравах тавров»,
предполагают, что этот памятник мог быть и эллин-
ским (Храпунов 1995: 25; Русяева 2005: 63).
Методический интерес представляет предприня-
тая в рамках изучения населения Боспорского госу-
дарства первых веков нашей эры попытка комплекс-
ной объективной характеристики коренных жителей
Южной Таврики римского времени с применением ме-
тодов статистики (Масленников 1990: 171-216). В про-
цессе работы Крымский и часть Таманского полуостро-
вов были разделены (по естественно-географическим
и «культурным» («специфика поселений, некрополей,
плотность заселения») признакам) на девять зон (исто-
рико-географических областей) (Масленников 1990:
177). Рассматриваемая территория образует основную
часть зоны IX, признанной наименее археологически
изученным регионом Крыма (рис. 2: 2). Он охарак-
теризован предположительно (в основном по геогра-
фическим особенностям и данным нарративной тра-
диции) как сопредельный с Боспором, «варварский»,
населенный в основном тавроскифами (с отдельными
греческими поселениями и стоянкой вспомогатель-
ных римских войск), не знавшими государственности,
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 77
а также городов и усадеб, занимавшимися нетоварным
земледелием, скотоводством (овцеводство), прими-
тивным ремеслом, охотой, пиратством. «Религия» –
«примитивная система представлений и культов»,
основной вид погребальных сооружений – «плитовая
могила – каменный ящик» (Масленников 1990: 188,
202). Объектом исследования избраны погребальные
памятники. В его ходе предполагалось при помощи
многофакторного дисперсионного анализа опреде-
лить степень влияния на морфологические характе-
ристики некрополей различных факторов. В итоге (по
убыванию степени значимости) они выстроились в
следующей последовательности: «демографии» (форм
расселения), рельефа, форм хозяйства (производства),
«религии», ландшафта, «традиций древнего этноса»,
социального фактора («государственность»), наличия
водоисточников (Масленников 1990: 172-177, 206).
Автор работы указал на уникально сильное влияние
«фактора религии» в регионе, а его население предпо-
ложительно охарактеризовал как «отсталое общество
с неразвитой экономикой и большой зависимостью
хозяйства от природных условий, с сильными родо-
выми отношениями и несложившимися этническими
особенностями» (Масленников 1990: 206).
Таким образом, на IV этапе в южной части Гор-
ного Крыма активно работали постоянно действу-
ющие экспедиции местных научных учреждений,
целенаправленно занимавшиеся выявлением и иссле-
дованием комплексов римского времени (ЯГОИЛМ и
ОАСА – КФ ИА НАНУ). В результате их деятельно-
сти археологическая карта Таврики римского време-
ни по количеству выявленных объектов увеличилась
вдвое. Методический уровень изучения нескольких
памятников (2 некрополей с погребениями остат-
ков кремаций, 2 пещерных некрополей, 4 святилищ,
1 поселения, 2 укреплений) позволяет составить це-
лостное представление об этих объектах. Написан ряд
обобщающих работ, в которых подведены некоторые
итоги изучения основных аспектов истории Таврики
рассматриваемого периода.
Методические подходы к изучению истории Юж-
ной Таврики римского времени и основные результа-
ты их применения. Репертуар методических подхо-
дов, реализуемых при формировании общего взгляда
на исторический процесс в пределах какой-либо тер-
ритории на определенном хронологическом отрезке,
обусловлен, в основном, содержательным характером
исследовательской задачи (свойствами изучаемой ре-
альности), а также ассортиментом/объемом исходных
материалов (cм. Ковальченко 2003: 229-231). Их на-
бор и интерпретационные возможности в значитель-
ной степени зависят от местоположения, размеров и
границ изучаемого региона, хронологических рамок
рассматриваемого периода, уровня изученности ис-
следуемой и сопредельных территорий, состояния
методологии гуманитарных наук (см. Антонова 1990:
20). Кроме того, на принципах отбора подлежащих
анализу данных, а также на характере применения
избранных методов существенно отражаются не свя-
занные напрямую с предметом и объектом исследо-
вания факторы: степень хозяйственной освоенности
и развитости современной инфрастуктуры региона,
местоположение изучающих его научных центров,
мировоззрение, менталитет, уровень компетенции/
квалификации, место жительства и работы, психотип,
образ жизни и круг общения специалистов, полити-
ческая конъектура и её изменения в государствах,
гражданами которых они являлись и проч. (cм. напр.
Антонова 1990: 31; Тункина 2002: 8-10).
На различных стадиях изучения истории Южной
Таврики римского времени к работе в том или ином
объеме и сочетании привлекались данные древних
авторов и археологические материалы, а также раз-
нообразная дополнительная информация из области
эпиграфики, нумизматики, географии, топонимики,
лингвистики, этнографии и т. п.
Использовавшаяся специалистами, явно либо
имплицитно, нарративная традиция представлена
сохранившимися в более или менее искаженной фор-
ме, благодаря средневековым переписчикам, мифами,
легендами (библейские, эллинские), трудами геогра-
фов и историков эллинистического – средневеково-
го времени, содержащими связанные с изучаемым
регионом римского периода данные о местоположе-
нии (пределах) и географических особенностях тер-
риториальных политических образований и истори-
ческих областей, наименованиях, границах ареалов
и/или путях перемещения этносов и надэтнических
структур, а также сведения о происходивших здесь
исторических (в основном военно-политических) и
природных событиях. В связи с рассматриваемой
территорией и её ближайшими окрестностями в
различных источниках упоминаются: государства –
Херсонес и Боспор; исторические области – Таврика,
Скифия, Готия и страна Дори; пришлые и местные эт-
носы и надэтнические структуры – тавры, скифо-тав-
ры, тавро-скифы, скифы, римские войска, готы; со-
бытия и процессы – римское военное присутствие,
«скифские» (готские) войны, боспоро-херсонесские
конфликты, появление и «утверждение» христиан-
ства в Крыму. Эта информация практически полно-
стью была доступна специалистам уже на начальном
этапе исследования (cм. Кулаковский 2002: 219-220)
и при отсутствии других (в частности, археологиче-
ских) материалов использовалась независимо от них.
Это обусловило специфику ранних работ по истории
Крыма, представляющих собой компилятивные исто-
рические экскурсы, построенные на пространствен-
но-временной локализации упомянутых явлений,
субъектов и объектов исторического процесса. В них
впервые выполнено обобщение нарративной тради-
ции, причем по принципам подбора и осмысления
материала прослеживается два основных взаимодо-
полняющих направления, несколько различающих-
ся по целям и, соответственно, методическим под-
ходам – политическая история и этногенетические/
этноисторические построения. В исследованиях, ха-
рактеризующихся преобладанием первого вектора,
78 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
заметна некоторая избирательность по отношению к
исходному материалу, что выразилось в стремлении
использовать произведения наиболее объективных
(по мнению специалистов) древних и средневековых
историков (Нарушевич, Васильев). Трудам, преиму-
щественно или в значительной степени ориентиро-
ванным на этническую историю, присуще отноше-
ние с высокой степенью доверия, как к целостной,
непротиворечивой, полной и достоверной, ко всей
легендарной и исторической информации. При этом
объективная критика источников обычно либо не
предпринимается, либо подменяется тенденциозным
(часто в связи с конфессиональной принадлежностью
и, видимо, политическими убеждениями писателей)
сопоставлением и толкованием различных сведений
(наиболее яркие и полные по хронологическому ох-
вату труды – С. Сестренцевич-Богуша и В.Х. Конда-
раки).
В результате реализации этих подходов в указан-
ном жанре проявилось несколько устойчивых тенден-
ций: к созданию полных (непрерывных, без «белых
пятен») схем развития этнополитической ситуации
в Таврике в целом, без её осознанного культурно-
исторического районирования (при этом Южная Тав-
рика, видимо, рассматривалась как географически
несколько изолированный и своеобразный [cм. напр.
Дюбуа-де-Монпере 2009: 87-88] регион); к оценке всех
встречающихся в источниках этниконов как эндо- или
экзоэтнонимов гомогенных этносов – субъектов меж-
дународной политики, т. е. достаточно крупных и раз-
витых социальных организмов; к восприятию Южной
части Горного Крыма как удобной (по природным ус-
ловиям) для постоянного проживания и в связи с этим
всегда плотно заселенной (занятой носителями осед-
лой культуры) (Миллер 1888: 120, 126; Репников 1904:
39-40; см. также Маслов, Миллер, Никольский 1930:
9-10); к априорному представлению о континуитете
культуры населения рассматриваемого региона с нача-
ла эпохи раннего железа до позднего средневековья и,
соответственно, к «размытости» (и/или невостребован-
ности) взглядов на периодизацию его истории (Нару-
шевич 1788: 26; Кондараки 1883: 19-20, 31-32, 41).
На базе «этноисторических» компиляций в рамках
перечисленных тенденций сформировалось несколько
противоречивых стереотипов, часть которых в даль-
нейшем существенно повлияла на взгляды исследо-
вателей. Наиболее примечательны среди них следую-
щие. Рассматриваемая территория являлась основным
местом обитания тавров (тавроскифов), населявших
регион с «незапамятных времен» до позднего средне-
вековья», уничтожая или ассимилируя пришельцев и
сохраняя в той или иной степени политическую не-
зависимость. Они строили крепости, города и храмы,
знали монархическую форму правления (Сестренце-
вич-Богуш, Кондараки). Длительность существования
этноса объясняется плохой проходимостью Главной
гряды и неудобством края для кочевников, а также
организованной таврами «мастерской системой укре-
плений» (Кондараки). Все упомянутые в источниках
этносы были родственными и по сути являлись гота-
ми. Готы появились в Южном Крыму в римское время
(II – сер. III вв.), заняли его тотально (ассимилировали
или уничтожили тавров–тавроскифов), и проживали
здесь до позднего средневековья, сохраняя свои язык
и культуру (Сестренцевич-Богуш, Тунманн). Римское
присутствие в Таврике было вызвано необходимостью
противодействия Митридату Евпатору, а затем стрем-
лением воспрепятствовать созданию здесь сильного
государства, в том числе путем провоцирования ме-
ждоусобиц. В целом влияние на регион со стороны
античных государств (Римский империи, Боспора и
Херсонеса) было несущественным (номинальным)
(Кондараки).
В трудах, более или менее свободных от эт-
но-конфессиональной предвзятости, были сделаны
такие заключения. В римское время власть Империи
над Крымом была практически тотальной (Наруше-
вич). Боспор в течение большей части этого периода
являлся наиболее значительной местной военно-по-
литической силой, и его правители претендовали на
доминирование над всей Таврикой (Нарушевич). На
её территории существовали зоны влияния Херсоне-
са и Боспора (Формалеони, Нарушевич). После херсо-
но-боспорского и боспоро-херсонесских конфликтов
кон. III – нач. IV вв. над полуостровом установился
контроль Херсонесского государства (Нарушевич).
Роль готов в истории Таврики римского времени не
ясна (Нарушевич, Васильев).
Таким образом, в процессе изучения нарративной
традиции определились практически все направле-
ния исследования, применительно к рассматривае-
мому региону ставшие впоследствии традиционны-
ми («Культура автохтонного населения», «Римское
военное присутствие», «Боспоро-херсонесские отно-
шения», «Проникновение на полуостров северных
варваров»). Связанным с ними проблемам посвящено
большинство всех последующих работ, касавшихся
истории Горного Крыма.
Существенное значение для изучаемой темы име-
ют данные эпиграфики (палеографии) и нумизматики
(cм. Кулаковский 2002: 219, 220). Их количество по-
стоянно увеличивается, в прямой зависимости от мас-
штабов археологических исследований Южной части
Горного Крыма и всего Циркумпонтийского региона.
Эпиграфические памятники римского времени, каса-
ющиеся рассматриваемой территории, по характеру
причастности к ней подразделяются на две группы:
а) содержащие упоминания Таврики, ассоциируе-
мых с ней этносов или относящихся к ней событий;
б) найденные (и иногда, возможно, изготовленные)
непосредственно в Южной Таврике. По происхожде-
нию среди них выделяются связанные с Боспором
и Римской империей, по содержанию – «частные» и
«официальные». Боспорские документы сравнитель-
но немногочисленны, найдены как в «традиционных»
пределах Боспора, так и в Южной части Горного Кры-
ма (строительная надпись, энкомий выдающегося го-
сударственного деятеля, посвящения боспорским пра-
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 79
вителям и представителям высшей римской власти,
еврейское надгробие, а также условно, по значению
семантической нагрузки в рамках данного исследова-
ния, причисляемые к этой группе источников знаки
боспорских царей на металлических элементах во-
енного костюма). Римские памятники более широко
представлены, выявлены на изучаемой территории,
в Херсонесе, а также по всему Римскому миру (напр.
Преслав, Дура-Европос и проч.) (итинерарий, строи-
тельные надписи, клейма на керамических строймате-
риалах, cursus honorum и элогий крупных военачаль-
ников, посвящения действующих военнослужащих
и ветеранов богам, надгробия). Вероятность обнару-
жения документов, содержащих новую информацию
о рассматриваемом регионе, достаточно высока (cм.
напр. Сапрыкин 2005; Зубарь 2005а: 68). Также из-
за специфики самого источника (фрагментирован-
ность/«испорченность» многих надписей, косвенный
характер оснований для датировки большинства из
них) периодически осуществляется пересмотр содер-
жания и хронологической позиции известных памят-
ников (cм. напр. Соломоник 1983: 15-16; Зубар 1990:
108-109; Зубарь 2003: 141-144; Сарновски 2005; Сар-
новски 2006: 126-128; Bowersock, Jones 2006; Иванчик
2013).
В процессе исследования Южной Таврики рим-
ского времени боспорские эпиграфические материалы
лишь иногда применялись (путем картографирования
находок) для определения западной границы Боспора
или зоны его влияния (Кулаковский 1899 и др.), а так-
же для конкретизации представлений о хронологии и
характере военно-политической активности боспор-
ских царей в пределах рассматриваемого региона (Са-
прыкин 2005). В то же время, на информации римских
эпиграфических документов построены довольно мно-
гочисленные обобщающие труды, посвященные реше-
нию широкого круга проблем, связанных с изучением
военного присутствия Рима в Таврике (Ростовцев, Зу-
барь, Сарновски). Возможно, это отчасти связано с об-
условленными спецификой функционирования импе-
рии многочисленностью и идеоматичностью текстов,
в которых часто использовались «стандартные» фор-
мулы и сокращения, что расширяет возможности их
понимания на основе сравнительного анализа. Кроме
того, некоторые из упомянутых эпиграфических па-
мятников используются как дополняющий нарратив-
ную традицию сравнительно объективный источник,
позволяющий уточнить смысл некоторых топонимов
и этнонимов (Соломонік 1962).
Особенно существенно значение эпиграфики для
понимания эволюции содержания хоронима (назва-
ния исторической области) «Таврика» и связанных с
ним этниконов (см. Лысенко 2014: 102-108). При рас-
смотрении возможностей их атрибуции необходимо
принимать во внимание следующие обстоятельства.
Названия исторических областей, вне зависимости от
особенностей происхождения (напр. из оронимов или
этнонимов), часто являются/становятся этнотопони-
мами (см. напр. Соломонік 1976) и свидетельствуют о
пребывании на той или иной территории какого-либо
этноса (Соломонік 1962: 153; лит. см. Моця 2011: 10).
Возникают они обычно в периоды достаточно продол-
жительной относительной политической стабильно-
сти, характеризующиеся континуитетом культуры в
обозначаемом регионе. В письменные тексты, создава-
емые в рамках доиндустриальных социумов, этнохо-
ронимы, как и другая информация, проникают, обыч-
но, с некоторым «запаздыванием» (после своего
появления в устной речи) (см. напр. Подосинов 2002:
27-28) и сохраняются до полного исчезновения форми-
рующейся в таких условиях нарративной традиции
(см. напр. Rostowzew 1931: 4). После дезинтеграции
«титульного» социума (cм. Моця 2011: 11-12) они при-
нимают чисто географический (причем часто во всех
существовавших вариантах) смысл, в то же время ино-
гда провоцируя перенос «старого» этнонима на «но-
вое» для региона население и таким образом в ка-
кой-то степени меняя взгляды последующих авторов
и позднейших исследователей на этническую исто-
рию (о таких свойствах нарративов см. напр.
Rostowzew 1931: 4). «Таврика» – один из наиболее
древних известных для Крымского полуострова этно-
топонимов. В различных источниках он, видимо, не-
сет разную смысловую нагрузку (Соломонік 1962:
155). В хронологическом порядке (по времени появле-
ния) её варианты можно расположить следующим об-
разом. В большей части греко-римской нарративной
традиции, вероятно, отражены представления, сфор-
мировавшиеся на основании информации, содержа-
щейся в «Истории» Геродота, где приведено описание
Таврики (территории, населенной «таврами») с до-
вольно четким определением её границ (в целом – Гор-
ный Крым, Предгорье и южная часть Степи) (Колоту-
хин 1996: 71-80). В текстах, более близких к местным
реалиям римского времени («География» Страбона
[Strabo, VII, 4, 3, 5]), «Таврика», похоже, воспринима-
ется как часть Малой Скифии (Strabo, VII, 4, 1, 5).
В боспорских официальных надписях II в. (Сапрыкин
2005: 46; КБН: № 1237) это, видимо, некая территория,
расположенная между Херсонесским и Боспорским
государствами. В некоторых римских эпиграфиче-
ских документах общеимперского значения 1 пол.
III в. (напр. CIL, VIII, 619), судя по контексту, «Таври-
кой» считается или весь Крымский полуостров или
его горная часть (лит. см. Зубарь 2001-2002: 127-128).
В историко-археологических трудах представлены
все перечисленные варианты трактовки топонима.
Наиболее обоснованным выглядит мнение о том, что
к началу рассматриваемого периода аборигенное и
пришлое население Крыма вкладывало в термин «Тав-
рика» в основном довольно узкий географический
смысл, и понимало под ним либо Южную часть Гор-
ного Крыма (лит. см. Ольховский 1981: 52-53; Зубарь
2001-2002: 127-128; Зубарь 2004: 83, 130), либо участок
Предгорного и Горного Крыма между Херсонесским и
Боспорским государствами (см. Лысенко 2014: 107-
108). Взгляды на значение дефиниции «Таврика» в ка-
кой-то мере связаны с топографической привязкой и
80 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
пониманием различных вариантов однокоренных эт-
нонимов. «Тавры» в позднеэллинистическое – ранне-
римское время, судя по описанию в нарративной тра-
диции их образа жизни (Ps.-Scymn., 831-832) и места
обитания, могут быть локализованы в пределах рас-
сматриваемой территории – в физико-географической
провинции «Горный Крым» в целом или в ландшафт-
ной зоне «Южнобережье» (Strabo, VII, 4, 3; Tac. Ann.
XII, 17). Из боспорских эпиграфических документов
следует, что в нач. I в. н.э. в Крыму «тавров» отличали
от «скифов» (КБН: №№ 39, 40), и еще в 1 пол. II в. счи-
тали, что они обитают в «Таврике» (между Боспором и
Херсонесом) (Сапрыкин 2005: 46). Позже термин «тав-
ры» часто использовался в широком хронологическом
диапазоне: в пересказах ранних авторов, а также для
обозначения различных социальных организмов (в
частности отличающихся особенностями образа жиз-
ни и «профессиональной» деятельности), связывае-
мых с Крымом или всем Северным Причерноморьем
(Пиоро 1997; Пиоро 1990: 12-17). В то же время для
некоторых периплов и периэгез I–II вв., как «направ-
ленных» от «области скифов» к «области тавров»
(Плиний), так и прочих (Птоломей, Плутарх, Арриан),
характерен сложный этноним «скифотавры» (Соло-
монік 1962: 153) (в эпиграфических документах пока
не зафиксирован). Исходя из содержащейся в источни-
ках информации (Plin., NH, IV, 85-86), подразумеваю-
щееся под ним население может быть локализовано в
Южной части Горного Крыма, в ландшафтной зоне
«Главная гряда (Яйла)» (Новиченкова Н. 2002: 171-172)
и у восточной границы ландшафтной зоны «Южнобе-
режье» (Arr., PPE, 30). Возможно, форма этнонима
объясняется тем, что его первая часть является с од-
ной стороны «географическим указателем» (cм. напр.
Шульц 1959: 262; Ольховский 1981: 54; Пуздровский
1999: 208), а с другой маркирует наличие достаточно
высокоорганизованной этносоциальной структуры, в
рамках или на территории, находившейся под контро-
лем которой существовал обозначаемый этнос. Таким
образом, в целом под «скифотаврами», вероятно, сле-
дует понимать «тавров», обитавших в «Скифии»
(«тавры, скифское племя» [Strabo, VII, 4, 3]), а появле-
ние и применение этнонима, возможно, связано либо с
восприятием Крыма как части «Малой Скифии»
(Strabo, VII, 4, 5; Пуздровский 1999: прим. 2), либо с
существованием позднеэллинистического Скифского
царства Скилура и Палака (лит. см. Зубарь 2002; По-
пова 2012: 13-14). Не исключено также, что форма эт-
нонима в какой-то мере обусловлена влиянием на гео-
графическое мышление древних авторов римской
хорографической традиции, например карты, изготов-
ленной по данным «Хорографии» Марка Випсания
Агриппы (составлена, вероятно, по материалам,
terminus ante quem которых – кон. I в. до н.э.), где два
слова Scythia Taurica, видимо, фигурировали рядом
(cм. Plin. NH. IV, 91; Подосинов 2002: 30, 58). Кроме
того иногда, путем сопоставления результатов попы-
ток пространственно-временной локализации различ-
ных этнонимов из разных источников, «скифотавров»
отождествляют с «тавриками» Помпония Мелы (Mela,
II, 3, 4), помещаемыми у причерноморского края за-
падной границы Боспора (Пуздровский 1999: 209).
Позже (2 пол. II – 1 пол. III вв.) в нарративах и боспор-
ских эпиграфических документах появляется слож-
ный этникон «тавроскифы», который впоследствии
использовался очень широко. В текстах начала позд-
неримского времени (II–III вв.) определенные указа-
ния на его локализацию в пределах Крыма отсутству-
ют (КБН: № 1008; SHA, Jul. Capit., Valer. Duo, 6;
Соломонік 1962: 153; Пуздровский 1999: 208), но по
содержанию некоторых из них можно предполагать,
что речь идет о населении, проживающем либо в пре-
делах Боспорского государства, либо на территории,
находившейся под его политическим влиянием (cм.
напр. Анохин 1999: 166). Кроме того, этноним фигури-
рует в значительной части посвященной Северному
Причерноморью греко-римской нарративной тради-
ции IV–XII вв. в значении «тавры» (в основном при
пересказе сведений более ранних авторов) (Соломонік
1962: 153-154; Пиоро 1990: 13-14) или «скифы обитаю-
щие в Таврике» (Соломонік 1962: 154). Последний ва-
риант представляется более адекватным позднерим-
скому времени. Возможно, в нем отражено «римское»
или «боспорское» понимание топонима «Таврика»
(весь Крымский полуостров или территория между
Боспором и Херсонесом) и политическая ситуация,
сложившаяся на полуострове после присоединения
«Таврики» к Боспору в кон. II – нач. III вв. (КБН:
№ 1237), а также присущий этому периоду и последу-
ющему времени собирательный (условный) характер
этникона «скифы», употреблявшегося для обозначе-
ния «аланов», «готов», «славян» и проч. (Миллер 1888:
122, 133; Хайретдинова 1994; лит. см. Буданова 1990:
13, 49, 68, 70-71; Хайрединова 1994а: 520-522; Пуздров-
ский 1999: 211; Ярцев 2011). В целом же среди исследо-
вателей, похоже, преобладает мнение (в системном
виде изложенное Э.И. Соломоник) о том, что под тер-
минами «скифотавры» и «тавроскифы» подразумева-
ется одно и то же население – тавры, находившиеся
под влиянием скифской культуры и, возможно, ча-
стично смешанные со скифами (Соломонік 1962: 153,
155; Новиченкова Н. 2001; Зубарь 2004: 82). Такой
взгляд, очевидно, порожден представлением о суще-
ствовании в ландшафтной зоне «Южнобережье» во
II–III вв. и позже неких независимых «тавров», а в
Степи и Предгорьях – Скифского государства, воевав-
ших с Римом и Боспором (Соломонік 1962: 154-156).
Античный нумизматический материал в Южной
Таврике представлен всеми основными категориями
находок (экономические, культовые и этнографиче-
ские, документировано 31, уверенно атрибутируется
18). Основная масса монет – выпуски Рима и других
центров Империи (в том числе отдельных удаленных
от побережья Восточно- и Центральноевропейских),
Боспора и Херсонеса. Образцы продукции других
Причерноморских и Средиземноморских эмитентов
единичны. Учитывая многочисленность и разнообра-
зие находок и их контекстов, видимо, можно полагать,
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 81
что доступная для анализа выборка позволяет соста-
вить целостное представление о характере использо-
вания и датирующих возможностях античных монет,
обнаруженных на изучаемой территории (см. Лысенко
2012: прим. 2, 16-22, 26, 27, 29, 30, 32, 35, 36). На этом
материале еще в 1 пол. ХХ в. предпринимались попыт-
ки установления хронологической позиции отдельных
памятников, выяснения пределов сфер денежного об-
ращения (зон политико-экономического влияния) в
рассматриваемом регионе Боспорского и Херсонес-
ского государств, а также определения местоположе-
ния границы между ними и, соответственно, поли-
тической принадлежности частей Южной Таврики в
римское время (см. Бертье-Делагард 1907; Блаватский
1938: 335; Голенко 1963). Несмотря на то, что при этом
использовалось сравнительно небольшое количество
нумизматических находок, сделанные выводы поныне
сохраняют свое значение, хотя и нуждаются в уточ-
нении (в основном в связи с существенным увеличе-
нием археологической базы данных по исследуемому
региону) (cм. Лысенко 2012: 86-91). В нач. XXI в. об-
новленные сведения о нумизматическом материале
Южной части Горного Крыма римского времени при-
влекались для характеристики денежного обращения
хоры Херсонеса, однако методические подходы к это-
му процессу не обосновывались и, видимо, не всегда
были достаточно корректны, что не позволяет адек-
ватно оценить полученные результаты (практически
не принимались в расчет особенности интерпретации
различных категорий монетных находок, не учитыва-
лась возможность длительного обращения некоторых
выпусков, все монеты, в том числе из кладов, часто
рассматривались как поступившие в место находки
непосредственно из государства-эмитента в период
или год чеканки, многие клады a priori считались ком-
плексами длительного накопления [cравн. Шувалов
1999: 377], а хронологические лакуны между датами
составляющих их монет воспринимались как периоды
отсутствия денежного обращения на территориях, где
эти комплексы были обнаружены и т. п.) (Сапрыкин
2005а).
Этнографические сведения при изучении рассма-
триваемой территории изначально использовались
эпизодически – для интерпретации данных нарра-
тивной традиции в рамках попыток определения
происхождения и конкретизации представлений об
образе жизни коренного этноса (тавров). В частно-
сти предпринималось сопоставление элементов их
этнической культуры (приписываемые аборигенам
древними авторами комплекс ритуальных действий
и особенности хозяйственной деятельности) с соот-
ветствующими этнографическими материалами Ев-
разии (Дюбуа-де-Монпере). Обнаруженные при этом
параллели расценивались как свидетельство единства
происхождения этносов, хотя они, очевидно, иллю-
стрируют лишь сходство хозяйственно-культурных
типов. Кроме того, на базе общей субъективной оцен-
ки географических условий места обитания тавров
выполнялась экстраполяция на них этнографических
данных по образу жизни и социальной структуре дру-
гих горных народов (Зубарь 2004: 85 и сл.). Более или
менее обоснованно этнографические материалы в свя-
зи с изучаемой темой применяются с кон. ХХ – нач.
XXI вв. – при интерпретации результатов исследо-
вания отдельных археологических объектов Южной
Таврики римского времени (Мыц, Лысенко, Жук 1999:
177; Лысенко 2003: 98-99; Мыц и др. 2007: 109; Лысен-
ко 2005-2009: прим. 11, 14, 27, 30; Лысенко 2012: 96-97).
Лингвистическая принадлежность дохристиан-
ского населения Южной части Горного Крыма также
реконструировалась по нарративной традиции: путем
логических построений на основе легендарной ин-
формации (Кондараки) и при помощи атрибуции не-
которых упомянутых в источниках топонимов (Мил-
лер 1888: 120, 122-123). Достоверность полученных
результатов, видимо, следует считать сомнительной,
в первом случае из-за специфичности источниковой
базы, во втором – по причине отсутствия обоснования
методики такого рода операций (не предпринимались
попытки установить взаимосвязь между политико-
экономическими обстоятельствами образования гео-
графической номенклатуры и культурной принадлеж-
ностью её создателей (см. напр. Бертье-Делагард 1920:
21, прим. 2; Фирсов 1990: 269 и т. п.).
Данные древней топонимики использовались,
также, в исторических реконструкциях или для ил-
люстрирования их результатов путем попыток лока-
лизации поименованных объектов (см. Лысенко 2014:
108-116). При этом применялись следующие основные
методы или их комбинации (с учетом всей сообщен-
ной древними авторами разнообразной дополнитель-
ной информации, которую можно воспринять как
пространственный ориентир). В случае присутствия
в источнике прямого указания на разновидность то-
понима (ороним, гидроним, хороним, ойконим, эккле-
зионим и т. п.) с ним, как правило, отождествлялись
наиболее аттрактивные элементы ландшафта или
археологические памятники соответствующей кате-
гории: г. Трапезунт – г. Чатыр-Даг (лит. см. Лысен-
ко 2010: 261. прим. 26); м. Криуметопон – м. Аю-Даг
(лит. см. Домбровский, Столбунов, Баранов 1975: 24-
25); порт Афинеон – Судак (Дюбуа де Монпере 2009:
102; Ростовцев 1925: 67; Латышев 1948а: 272, прим. 10;
Шульц 1961: 293) или Кутлакское укрепление (Лан-
цов 1997: 73); Лампада – поселение в Кучук-Ламбат-
ском хаосе (Дюбуа-де-Монпере 2009: 148-149, 151, л.
XXIII); стоянка для кораблей у Лампады – скальная
гряда, детали якорей и другие остатки кораблекруше-
ний у м. Плака (Зеленко 1999: 66-69); Харакс – кре-
пость на мысе Ай-Тодор (Ростовцев 1900: 158). При
наличии количественных сведений о расстоянии от
некоего известного (напр. Феодосия, Херсонес) до
рассматриваемого объекта или о его координатах
исследователи при помощи разноплановой критики
старались привести эти данные к современным вели-
чинам и на этой основе определить местоположение
искомого пункта (Афинеон, Лагира, Лампада) (Кёппен
1837: 165-166, прим. 246, 247; Домбровский, Столбу-
82 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
нов, Баранов 1975: 31-34; Фирсов 1990: 95-96; Зубарев
2005: 218, 221-222, 224, 226, 442). Некоторые топони-
мы приурочивались к тем или иным местностям по-
средством поиска соответствий с сохранившимися
созвучными географическими названиями (Лампа-
да – пос. Кучук-Ламбат (Кёппен 1837: 1-2), Лагира – м.
Агира и др.). Кроме того, в случае наличия в топони-
мах информации о характерных особенностях формы
обозначаемой реальности или вызываемых ими ассо-
циациях (Криуметопон – «Бараний Лоб», Трапезунт –
«Стол»), существует возможность топографической
атрибуции таких названий путем отождествления с
соответствующими этим сведениям элементами со-
временного ландшафта: Криуметопон – м. Аю-Даг;
Трапезунт – г. Чатыр-Даг (Васильев 1921: 76-77) или
г. Опук (Голенко 2007: 130). Наиболее достоверными,
видимо, следует считать варианты локализации, под-
твержденные совпадением результатов применения
различных подходов (Лагира, Лампад, Харакс), хотя
и к таким случаям необходимо относиться критиче-
ски, особенно когда в процессе аргументации выстра-
иваются длинные логические цепочки (напр. гора
Чатыр-Даг – гора Трапезунт, на склоне которой нахо-
дился город Трапезунт, готы-трапезиты – обитатели
расположенного на склоне горы Чатыр-Даг города
Трапезунт [Васильев 1921: 77], Чатыр-Дагский некро-
поль с погребениями остатков кремаций оставлен го-
тами-трапезитами, расположенное рядом с ним пятно
культурных отложений римского времени – остатки
города Трапезунт, верхняя дата этих памятников –
V в. н.э.) (лит. см. Лысенко 2010: прим. 26).
Изучение рассматриваемой территории археоло-
гическими методами началось несколько позже появ-
ления исторических работ по теме. Видимо в связи с
этим практически на всех его этапах проявилось вли-
яние на специалистов упомянутых выше тенденций
и стереотипов, сформировавшихся под воздействием
данных нарративной традиции.
Набор и объем привлекавшихся к исследованию ар-
хеологических материалов изменялись в зависимости
от целей проводившихся работ, а также в связи с эво-
люцией представлений об этнополитической – хроно-
логической принадлежности известных и выявлением
новых памятников. Количество картографированных
и изученных археологических объектов, достоверно
ассоциируемых с римским периодом, резко возросло
в кон. XX – нач. XXI вв. (лит. см. Лысенко 2005-2009:
377-388, прим. 4, 26, 32, 33). До этого времени они были
малочисленны и на различных стадиях исследования
помимо результатов изучения памятников 2 пол. I в.
до н.э. – IV в. н.э. использовались материалы распо-
ложенных в регионе разнородных и разновременных
комплексов (от некрополей эпохи раннего железа до
позднесредневековых укреплений). Формирование
археологической базы данных осуществлялось путем
эмпирических исследований с обобщениями и част-
ными интерпретациями (cм. Клейн 2005-2009: 43).
В этом процессе выделяется несколько основных фаз,
при реализации которых на различных этапах изуче-
ния Южной части Горного Крыма римского времени
проявились некоторые особенности.
При выявлении археологических объектов прак-
тиковались следующие подходы. Целенаправленный
поиск памятников: обследование элементов ланд-
шафта, морфологически соответствующих данным
нарративной традиции об особенностях местополо-
жения объектов определенной категории с учетом со-
ответствующего смысла связанных с этими местами
«поздних» топонимов (напр. мысы Аю-Даг, Ай-Тодор
и Айя иногда воспринимались как места расположе-
ния святилищ «тавров» [Дюбуа-де-Монпере 2009:
88, 96, 160, 167, 181, 195, прим. 94; Голенко 1963: 112;
Домбровский, Столбунов, Баранов 1975: 29-30]) (этап
I); ориентация на выраженные в наземных объемных
формах наиболее крупные и аттрактивные архитек-
турно-археологические комплексы, функциональная
принадлежность которых очевидна (этап I) (Кёппен
1837: 191-193); выявление скоплений массового подъ-
емного материала (этапы III–IV) (Новиченкова Н.
1984: 308; Паршина 1986; Джанов 2004: 50-51; Тес-
ленко, Лысенко 2005: 295-296; Лысенко 2005: 230-236;
Лысенко, Тесленко 2006: 21), в том числе на шельфе
с применением водолазного оборудования (этапы III–
IV) (Фронджуло 1971: 259; Зеленко 1999: 66-69) и при
помощи металлодетекторов (этап IV); попытки обна-
ружения остатков крупных архитектурно-археологи-
ческих структур методами аэрофоторазведки (этап
IV) (Karasiewicz-Szczypiorski 2011: 184-185). Фиксация
объектов, вскрытых случайно: при осуществлении хо-
зяйственных работ (этапы I, IV) (Третья… 1890: 199-
200; Бертье-Делагард 1907: 19; Ростовцев 1911: 12-13,
32, 35, 41; Кузьменко 1913: 48; Блаватский 1951: 252;
Махнева 1972: 150-151; Мыц 1983; Орлов 1985: 19-20;
Орлов 1985а: 36; Мыц и др. 1997: 202; Новиченкова Н.
2002: 5; Тесленко, Лысенко 2002: 249-251; Турова 2004:
76-77; Тесленко, Лысенко 2005а: 295-297; Мыц и др.
2007: 102, 110; Тесленко, Лысенко 2007: 26-27, 36-37;
Лысенко 2010: прим. 83; Тесленко, Лысенко, Масякин
2014: 84); в рамках любительской спортивно-тури-
стической деятельности (спелеология, дайвинг – этап
IV) (Мыц, Лысенко, Жук 1999: 169; Лысенко 2003: 90;
Лысенко, Герасимов 2008: 120); при научных раскоп-
ках комплексов более позднего периода (этапы II–IV)
(Домбровский 1972: 83; Саприкiн, Баранов 1995: 137-
138; Джанов 2006: 333; Домбровский 1969: 42; Мыц
1989: 78).
В процессе исследования объектов выполнялись
такие процедуры: а) картографирование – путем упо-
минания ближайшего населенного пункта или дру-
гого приметного географического объекта (этапы
I–III[?]) (Бертье-Делагард 1907: 19 и др.), с использо-
ванием крупномасштабных карт (этапы I, IV) (Кёппен
1836; Лысенко 2010: рис. 1 и др.), на мелкомасштабных
картах и схемах (этапы I–IV) (Дьяков 1930: рис. 3, 5,
7; Мосберг 1946: рис. 1; Мыц 1987: рис. 1 и др.), с при-
менением GPS- или других спутниковых навигаторов
(этап IV) (Адаксина и др. 1999: 29); б) изучение назем-
ных объемных форм памятников – осмотр, описание
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 83
и простейшие обмеры (этапы I–IV) (см. напр. Кеппен
1837: прим. 149), зарисовка (этапы I–III) (cм. напр. Дья-
ков 1930: рис. 10), фотофиксация, топографическая
съемка и сбор подъемного материала (этапы I–IV); в)
раскопки – расчистка архитектурных сооружений от
полностью или частично покрывающего их грунта
без изучения структуры культурных напластований
и фиксации хода работ с фотографированием и вы-
черчиванием планов отдельных строений (cм. Дьяков
1930: рис. 8, 13), а также отбором наиболее «ярких»
артефактов (этап I) (cм. напр. Ростовцев 1900: 151-152;
Ростовцев 1911: 1-4), вскрытие культурных отложений
с фотофиксацией и/или словесным описанием хода ра-
бот (в том числе стратиграфии напластований и мас-
сового археологического материала) (Бертье-Делагард
1907: 19-21), изготовлением общих планов раскопов
и отдельных архитектурных объектов, фотографи-
рованием, зарисовкой и описанием некоторых ярких
находок (этапы I–III) (cм. Блаватский 1951), раскопки
(иногда предваряемые магнитной съемкой [Смекалов
2007]) с полномасштабной фиксацией (в т. ч. архи-
тектурные обмеры, стратиграфические разрезы, по-
слойные планы расположения артефактов), отбор и
полная обработка всего археологического, антрополо-
гического и фаунистического материала (этап IV) (cм.
напр. Новиченкова Н. 2002: 9-18). Из отдельных «слу-
чайных» находок на этапах I–III регистрировались и
иногда публиковались в основном эпиграфические
(Кондараки, Ростовцев) и нумизматические (Крым-
ско-Кавказский горный клуб, Голенко, Шульц и др.).
При этом их связь с конкретными архитектурно-архе-
ологическими комплексами часто не устанавливалась
или не обосновывалась. Практика целенаправленного
сбора массового подъемного материала (обломков ке-
рамики) в отношении памятников римского времени
Южной части Горного Крыма, видимо, возникла на
этапе III, однако его фиксация в этот период выпол-
нялась крайне лаконично – путем общего краткого
словесного описания в отчетной документации (cм.
напр. Махнева 1969: 31; Домбровский 1969: 41). Эф-
фективное применение этого метода в исследуемом
регионе началось лишь на этапе IV (Орлов 1975: 10;
Орлов 1985а: 36, 155-159; Орлов 1985б: рис. 160-164;
Мыц 1989; Лысенко, Тесленко 2002: 61, 63-65, 78; Ту-
рова 2004; Лысенко 2010: 274).
Публикация и первичное обобщение добытого ма-
териала осуществлялись в работах, посвященных от-
дельным памятникам или их группам, выделенным по
функциональному назначению (укрепления [Кёппен
1837; Ростовцев 1900; Блаватский 1951; Фирсов 1990;
Орлов 1988; Ланцов 1994; Ланцов 1997; Ланцов 1999;
Ланцов 1999а; Ланцов 2004; Ланцов 2007; Зубарь
2000; Новиченков, Новиченкова Н. 2002 и др.], поселе-
ния [Махнева 1971; Мыц 1989; Лысенко 2005; Лысенко
2010 и др.], святилища [Ростовцев 1911; Бертье-Дела-
гард 1907; Зограф 1941; Мыц и др. 1997; Мыц, Лысен-
ко 2001; Новиченкова Н. 2002; Мыц и др. 2007; Нови-
ченкова Н. 2008; Лысенко 2005-2009; Лысенко 2011;
Лысенко 2012; Lysenko 2013 и др.], некрополи в целом
[Мосберг 1946], пещерные некрополи [Мыц 1988;
Мыц, Лысенко, Жук 1999; Мыц 1999; Лысенко 2003],
некрополи с погребениями остатков кремаций [Бла-
ватский 1951; Мыц 1983; Орлов 1987; Мыц 1987; Мыц
1994; Мыц и др. 1997; Лысенко 2004; Лысенко 2004а;
Мыц и др. 2006 и др.], якорные стоянки и кораблекру-
шения [Зеленко 1999]), по хронологической («позд-
няя античность» [Мыц 1989]) или предполагаемой
этнополитической (таврские [Репников 1927 и др.],
римские [Ростовцев 1900; Зубарь 2001-2002; Зубарь
2003; Зубарь 2004а и др.]) принадлежности. При этом
в публикационных частях большинства трудов этапов
I–III археологический материал иллюстрировался вы-
борочно, ракурсными фотографиями и рисунками не-
которых ярких находок (эпиграфические документы,
торевтика, отдельные металлические предметы воо-
ружения и орудия труда, целые керамические и сте-
клянные сосуды) (напр. Ростовцев 1911; Дьяков 1930;
Блаватский 1951 и др.). Лишь на этапе IV появились
работы, содержащие детальные чертежи планов и раз-
резов исследованных объектов, а также рисунки боль-
шинства обнаруженных предметов (Орлов 1987; Мыц
1987; Мыц, Лысенко, Жук 1999; Новиченкова Н. 2002;
Мыц и др. 2006 и др.). В этот же период вышли пер-
вые публикации, посвященные отдельным группам
артефактов, сформированным по функциональному,
хронологическому, технологическому признакам (Зу-
бар 1993а; Новиченкова Н. 1998; Новиченкова К. 2000;
Новиченкова Н. 2000а; Новиченкова К. 2001; Нови-
ченкова К. 2002; Щукин 2002; Новиченкова Н. 2004а;
Гарбуз 2005; Дорошко 2005; Сарновски 2005; Зубарь
2005а; Лысенко 2007; Шаров 2007; Гарбуз 2008; Лы-
сенко, Герасимов 2008; Новиченкова-Лукичева 2008;
Новиченкова М. 2009; Новиченкова Н., Новиченко-
ва-Лукичева 2009; Новиченкова Н., Новиченкова-Лу-
кичева 2009а; Новиченкова М. 2011; Новиченкова М.
2011а; Новиченкова-Лукичева 2011; Lysenko, Masyakin
2012 и др.), а также естественнонаучным исследова-
ниям (по изделиям из металла [Вознесенская, Левада
1999], керамическому [Дашкевич, Шнайдер 2005], ан-
тропологическому [Потєхіна 2009] и фаунистическо-
му [Гольдин, Старцев 2011] материалу).
Функциональная атрибуция памятников произ-
водилась чаще всего, видимо, по результатам оценки
соответствия их внешнего вида и структуры общим
представлениям исследователей об особенностях мор-
фологии и топографии объектов различных категорий
(«внеисточниковое знание» [см. Ковальченко 2003:
236], стереотипы, не связанные с практическим жиз-
ненным опытом [см. напр. Лысенко 2010: прим. 36,
42]), а также с использованием специально разрабо-
танных критериев (Лысенко 2005-2009: 377; Лысенко
2010: прим. 91). В отдельных случаях дополнительное
влияние на интерпретацию оказывали существую-
щие концепции развития этнополитической ситуации
в регионе в тот или иной период, сформированные по
данным нарративной традиции и материалам иссле-
дования археологических комплексов определенной
функциональной и культурно-хронологической при-
84 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
надлежности (напр. попытка рассмотрения святили-
ща Алигор как одного из некрополей типа Ай-Тодор,
которые по мнению авторов, видимо, должны быть
обнаружены по всему Южнобережью). При этом за-
труднения или разночтения возникали (этап IV), в
основном, в рамках предварительной характеристики
вновь выявленных и недостаточно изученных объек-
тов, лишенных хорошо выраженных архитектурных
форм (напр. святилище на скале Алигор) (Мыц и др.
1997; Сидоренко 1994: 68; Сидоренко 1994а: 13-14; Ай-
бабин 1999: 244-245; Айбабин 1999а: 14). Значительная
часть таких пунктов к настоящему времени оставлена
без четкой атрибуции (см. напр. Лысенко 2010: 274).
Кроме того, более или менее убедительная функцио-
нальная интерпретация ряда памятников может быть
выполнена лишь по результатам комплексного ана-
лиза особенностей их местоположения, морфологии
и археологического окружения с учетом этнографи-
ческих параллелей (напр. пещерный некрополь Гла-
застая [Лысенко 2003: 97-99]), а некоторые объекты
невозможно определить однозначно в связи с их слож-
ной «природой» и недостаточной разработанностью
терминологии (напр. пещерный «некрополь» Ай-Ни-
кола [лит. см. Лысенко 2005-2009: прим. 2]).
Обоснование хронологической позиции архео-
логических комплексов Южной Таврики римского
времени на этапах I–II для объектов, упомянутых в
нарративной традиции, осуществлялось по времени
создания соответствующих трудов (Лампад [Кёппен
1837: 1-2], Трапезунт [Васильев 1921: 78-79; Мыц 1989:
78-79], Харакс [Фирсов 1990: 261]), а для прочих ча-
сто во взаимосвязи с их предполагаемой культурной
атрибуцией, путем ассоциирования выявленных при
исследовании памятников ситуаций (напр. архитек-
турно-стратиграфических) с известными историче-
скими событиями (напр. запустение Харакса – нача-
ло «скифских» войн [Дьяков 1930: 48]), по «общим»
представлениям о морфологии различных объектов
(архитектурных сооружений, керамических сосудов)
той или иной эпохи (сформированным на основании
географически отдаленных аналогий) (см. напр. Фир-
сов 1990: 262-263), по особенностям местоположения
памятников и их взаиморасположения с более или ме-
нее датированными предположительно синхронны-
ми комплексами (см. напр. Домбровский, Столбунов,
Баранов 1975: 110-111), а также по отдельным наход-
кам и/или категориям артефактов (в основном нумиз-
матический материал) без учета их стратиграфиче-
ского положения и датирующего значения в данном
контексте (см. напр. Лысенко 2012: 88). В связи с этим
некоторые относительно ранние и поздние погребаль-
ные памятники (некрополи эпохи раннего железа из
каменных ящиков и раннесредневековые грунтовые
могильники) изначально иногда ассоциировали со-
ответственно с рубежом эр – первыми веками н.э.
(лит. см. Лесков 1965: 9) и позднеримским временем
(Мосберг 1946: 118, рис. 1), однако благодаря наличию
представительного инвентаря их общая хронологиче-
ская позиция вскоре стала очевидной. По той же при-
чине не возникло затруднений с датировкой (на уров-
не периода) известных реальных объектов римского
времени (крепость Харакс, Ауткинское святилище,
некрополь Ай-Тодор). Наиболее дискуссионной оказа-
лась проблема хронологической и этнополитической
атрибуции укреплений. В соответствии с упомянуты-
ми стереотипами исследователи считали их относи-
тельно синхронными (созданными по единому плану)
(Кёппен 1837: 45) – средневековыми (византийскими)
(Кёппен 1837: 46-61), таврскими (Шульц 1949: 64-
65; Шульц 1957: 65; Шульц 1959: 252-253), римскими
(Дьяков 1930: 47; Репников 1941: 124-126), изначально
таврскими, а затем захваченными и перестроенны-
ми либо римлянами (Ростовцев 1911: 9), либо в эпоху
средневековья (период «феодализма») (Шульц 1957:
65-66). Позже (этапы III–IV), благодаря хронологиче-
ским разработкам различных категорий артефактов,
связанным с увеличением масштабов раскопок в Кры-
му и всем Причерноморье, а также публикацией их
результатов, идентификация объектов римского вре-
мени Южной части Горного Крыма более или менее
удачно осуществлялась по археологическому матери-
алу. Попытки установления узких дат отдельных ком-
плексов и внутрикомплексных объектов характерны
для этапа IV, причем в зависимости от особенностей
морфологии памятников использовались различные
методические подходы к этой процедуре. Датировка
объектов, содержавших эпиграфические документы,
базировалась, в основном, на их всестороннем анали-
зе (cм. напр. Зубарь 2000: 190-198). Хронологическая
атрибуция «открытых» и некоторых «закрытых» ком-
плексов, при изучении которых эпиграфические па-
мятники не обнаружены, выполнялась по «широким»
датам найденных артефактов (Новиченкова Н. 2002:
134-135 и сл.; Мыц и др. 2006: 145-175; Лысенко 2010:
271, 273). К «закрытым» комплексам применялся ме-
тод «узких датировок» (с выбором хроноиндикаторов,
учетом случаев их взаимовстречаемости и выделени-
ем «фаз» развития материальной культуры в регионе)
(Гей, Бажан 1997: 31-35). Предпринимались попытки
применения метода радиоуглеродного датирования
(Булгаков, Булгакова 2006: 42).
В результате реализации всех этих процедур к
нач. XXI в. в пределах рассматриваемой территории
было выявлено порядка 60 археологических объек-
тов римского времени: 10 святилищ, 8 некрополей,
3 предполагаемых места кораблекрушения, 1 порт-
пункт, 1 производственный комплекс, 2 укрепления,
9 поселений и не менее 27 неидентифицированных
по функциональной принадлежности пунктов (боль-
шинство из них, видимо, представляет собой остатки
«поселений» различных типов [Лысенко, 2010]). Из
них 6 картографированы и/или атрибутированы лишь
по косвенным признакам, на 33 производился сбор
подъемного материала, 9 подвергались шурфовке,
13 – раскопкам. 26 объектов малоизучены, их страти-
графия и планиграфия не ясны. 12 (20,0%) обеспечено
репрезентативным количеством данных. Наиболее ка-
чественные и комплексные исследования выполнены
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 85
на этапе IV, однако существенная часть этих матери-
алов не введена полностью в научный оборот (Орлов
1976; Орлов 1983; Орлов 1985в; Жук и др. 1995; Мыц и
др. 1998; Лысенко, Тесленко 2006: 8-18, 69-98, 171-175,
217-242; Лысенко, Тесленко 2009; Тесленко, Лысенко,
Масякин 2014а).
Процесс исторической интерпретации археоло-
гических данных в целом сводится к выявлению и
картографированию «культурно значимых» призна-
ков (фиксируемых археологически элементов «этни-
ческой» культуры) (cм. напр. Смирнов 2010), выде-
лению на этой основе археологических культур и их
последующему комплексному изучению. При этом
обычно рассматривается возможность сопоставления
сведений о границах ареалов этих культур и упомя-
нутой выше исторической информации с целью опре-
деления этнической и/или политической принадлеж-
ности их носителей. Иногда результат таких штудий
закрепляется в названии культуры, что впоследствии
сказывается на объективности её интерпретации (cм.
Колтухов, Юрочкин 2004: 185). В дальнейшем может
проявиться неоднородность (напр. надэтнический/
мультикультурный характер либо сложная социаль-
но-политическая структура) изучаемого явления и,
как следствие, тренд к его дроблению, обычно сдер-
живаемый историографической традицией и «школой
исследователей» (cм. напр. Труфанов, Юрочкин 1999:
прим. 147). В связи с этим, в зависимости от приро-
ды выявленных различий («пространственные» или
«хронологические»), в рамках уже существующей
культуры выделяют соответственно «варианты»,
«фазы» или иные части изучаемого феномена (при
возможном широком спектре взглядов на наличие/
отсутствие генетической однородности «вариантов»
или «континуитета» «фаз»/«этапов»), а его наимено-
вание постепенно принимает характер условного (cм.
напр. Колпаков и др. 1990: 59; Иванова 2004). Крайние
проявления тенденции – формирование новой куль-
туры и/или полная дезинтеграция выделенной ранее.
Могут намечаться и обратные процессы – «слияния»
культур, по мнению исследователей оставленных ге-
нетически однородным населением. Кроме того, в
рамках создания периодизации истории рассматри-
ваемого региона археологические материалы (в част-
ности, отражающие какие-либо катастрофические
явления) могут быть соотнесены с данными нарра-
тивной традиции об отдельных ярких исторических и
природных событиях (напр. землетрясения), что при-
дает им свойства хронологических реперов (см. напр.
Зубарь 2000: 198).
Общее простое, но обычно слабо аргументиро-
ванное «культурное» подразделение археологических
объектов иногда производится посредством субъек-
тивной оценки стадиальной принадлежности обнару-
женного при их исследовании археологического ма-
териала. При наличии в его составе эпиграфических
документов, а также других относительно сложных
по технологии изготовления и/или высокохудоже-
ственных изделий, памятник относят к «античной»
культуре (см. напр. Храпунов 1995: 25). Комплексы, в
структуре которых присутствуют архитектурные соо-
ружения с «циклопической» и без связующего раство-
ра кладкой стен, обломки лепных керамических со-
судов и другие «примитивные» предметы, некоторые
специалисты считают «варварскими» (см. Храпунов
2004: 9; Фирсов 1990: 263, 276-278) (a priori или руко-
водствуясь ассоциациями, возникшими в результате
сопоставления изучаемых объектов с функционально
и морфологически подобными памятниками, культур-
ная и хронологическая принадлежность которых об-
щепризнаны).
В соответствии с оформившимися изначально ос-
новными направлениями исследования, в пределах
рассматриваемого региона изучались следующие со-
относимые с римским временем явления, по формаль-
ным признакам или восприятию в какой-то мере сопо-
ставимые с археологическими культурами: культура
«Тавров поздней поры» I в. до н.э. – I–IV вв. н.э.; ком-
плексы, связанные с римским военным присутствием
в Крыму; памятники, ассоциируемые с пришельцами
с Севера. Помимо этого в Предгорьях, северо-запад-
нее исследуемой территории, выделены «Позднескиф-
ская» археологическая культура (III–II вв. до н.э. – III–
IV вв. н.э.) (лит. см. Храпунов 2004: 26-37; Колтухов,
Юрочкин 2004: 48-99; Колтухов 2004; Пуздровский
2007: 9-14 и др.) и её стремящаяся к отделению часть
(«фаза»?) – группа памятников «Озерное – Инкерман»
(«Инкерманская» культура, 2 треть III – 1 треть IV –
кон. IV – 1 пол. V вв. н.э.) (лит. см. Юрочкин 1997;
Юрочкин 2003: 206-210; Юрочкин, Труфанов 2007:
360, 370-371, прим. 21, рис. 1А и др.), юго-восточные
границы ареалов которых, видимо, четко не установ-
лены и определяются по Главной гряде Крымских
гор, воспринимаемой как труднопреодолимое препят-
ствие (Колтухов 1999: 88), а также по отсутствию со-
ответствующих объектов на её северном склоне, пока
недостаточно изученном в археологическом отноше-
нии (cм. Юрочкин, Труфанов 2007: рис. 1А). Местные
античные государственные образования, располагав-
шиеся у юго-западных и северо-восточных границ
Южной Таврики, видимо, больше воспринимались
исследователями как историко-географическая, чем
как «археологическая» реальность. В связи с этим
создается впечатление, что каких-либо специальных
критериев для ассоциирования с этими структурами
археологических объектов римского времени, кро-
ме упомянутых выше «общеантичных» (эпиграфи-
ческих, нумизматических, архитектурных), не было
сформулировано.
Наиболее цельным явлением, выделенным поми-
мо прочего по естественно-географическим особенно-
стям занимаемой территории и на основании общих
представлений о периодизации истории Северного
Причерноморья (сформировавшихся в результате ком-
плексных историко-археологических исследований
[cм. Блаватский 1959]), выглядела культура «Тавров
поздней поры», основную часть ареала которой со-
ставлял изучаемый регион, а датировка охватывала
86 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
весь рассматриваемый период. К ней, видимо, были
отнесены одно святилище (Ауткинское), не менее
восьми укреплений (внешняя оборонительная сте-
на Харакса, «длинные стены» на перевалах Главной
гряды, архитектурные сооружения и культурные на-
пластования «второго строительного периода» крепо-
сти на г. Кошка, другие средневековые укрепления –
Крес товая/Алупка-Исар, Аю-Даг, Кастель, Сераус,
Ай-Йори, Чатыр-Дагское и др.) и некие «пристани»
(порты) (Шульц 1949: 64-65, рис. 22; Шульц 1957: 65;
Шульц 1959: 251-253). Этнокультурная атрибуция
памятников осуществлялась по их местоположению
(в «Таврике»), отсутствию явных признаков принад-
лежности к иной культуре и/или хронологическому
периоду, «варварским» морфологическим характери-
стикам, а также функциональному назначению, соот-
ветствующему представлениям исследователей о ходе
исторического процесса в регионе, сформированным
по данным исторических источников под влиянием
политической конъектуры (подобраны и интерпре-
тированы в соответствии с необходимостью показать
«значение местного населения в историческом разви-
тии полуострова» [cм. Колтухов, Юрочкин 2004: 50,
116]). При таком подходе археологические комплексы
и, отчасти, нарративная традиция, во многом высту-
пают как иллюстративный материал к идеологически
выверенной исторической парадигме. К кон. ХХ в.,
в результате существенного свертывания и измене-
ния направления влияния политики на археологию, а
также после уточнения хронологии и этнокультурной
атрибуции перечисленных объектов (статус «поздне-
таврского» сохранило лишь Ауткинское святилище)
археологическая составляющая «культуры Тавров
поздней поры» практически перестала существовать,
что снизило достоверность сделанных ранее выводов
(cм. Айбабин, Герцен, Храпунов 1993: 212-213). В на-
стоящее время с «таврами» Южной части Горного
Крыма римского времени ассоциируют, исходя из об-
щего «варварского» облика, лишь пещерные некропо-
ли и большинство святилищ. Основным местом жи-
тельства потомков аборигенов считают предгорные
поселения (Новиченкова Н. 2002: 174-177; Зубарь 2004:
86-87; Храпунов 2004: 63-65; Зубарь 2005: 233). Таким
образом специалисты, учитывая отсутствие в Южной
Таврике более или менее значительного количества
археологических памятников оседлого «варварского»
населения раннеримского периода, соотнесли «тав-
ров» римского времени, а также, косвенно, и упомяну-
тые археологические комплексы, с носителями Позд-
нескифской археологической культуры, обитавшими
за пределами рассматриваемого региона.
Римское военное присутствие в Крыму, по мнению
специалистов, могло осуществляться по трем основ-
ным (возможно взаимодополняющим син- или асин-
хронным) стратегическим схемам: 1) опосредованный
контроль за сильным государственным образованием,
способным обеспечивать военно-политическую ста-
бильность достаточно обширного региона (за Боспором
через союзных/вассальных правителей), с перманент-
ным (в случае чрезвычайных ситуаций) непосредствен-
ным вмешательством (cм. Ростовцев 1900: 141-142, 145,
149-151; Блаватский 1959: 32; Зубарь 2003а: 38-39); 2)
охрана трасс каботажа вдоль Таврики без существен-
ных территриальных захватов на суше посредством со-
оружения системы береговых сторожевых укреплений
(Харакс) (Репников 1941: 123-125); 3) оккупация более
или менее обширных территорий, в том числе путем
возведения новых или занятия существующих крепо-
стей (Херсонес и прилегающие земли) (Ростовцев 1900:
144, 146-149, 151, 154, 156; Блаватский 1959: 30-31). Ха-
рактерные и значительные археологические следы мог-
ли оставить события, связанные со вторым и особенно
третьим вариантами действий (cм. напр. Костромичев
2010: 8-12). С ними (по большей части с последним)
исследователи в разное время ассоциировали находя-
щиеся в пределах изучаемой территории крепость Ха-
ракс и два святилища у её стен (Ростовцев и др.), другие
укрепления, позже оказавшиеся средневековыми (Ро-
стовцев, Дьяков, Репников), некоторые функциональ-
но неидентифицированные памятники (Зубарь 1994:
76-77, рис. 11: 7), некрополь с погребениями остатков
кремации на мысе Ай-Тодор (Блаватский, Орлов).
Собственно римские объекты были атрибутированы
по яркому, хорошо выделяющемуся на фоне местных
древностей археологическому и эпиграфическому ма-
териалу, а прочие – по местоположению и морфологии,
соответствующим реконструируемой по географиче-
ски отдаленным аналогиям картине тотальной оккупа-
ции Римом Таврики (Дьяков) или других действий его
военно-морских сил (Репников), а также по массовому
керамическому материалу «античного» облика (рис. 3:
3). В нач. XXI в. как достоверно римские обоснованно
воспринимаются лишь комплексы Харакса. Они рас-
полагаются на юго-западе рассматриваемого региона и
образуют южную часть крымского ареала такого рода
памятников (Зубарь 2001-2002: рис. 119), обычно свя-
зываемого с территорией Херсонесского государства
(Бертье-Делагард 1907: 24-25; Зубарь 2004: 176 и сл.).
Как объекты, оставленные «пришлыми северны-
ми варварами», рассматриваются расположенные на
юго-западе и в центре Южной Таврики немногочис-
ленные и своеобразные некрополи позднеримского
времени с погребениями остатков кремаций. Исходя
из прослеженных особенностей погребального обря-
да специалисты объединяют их в группу памятников
«типа Ай-Тодор», которую, видимо руководствуясь в
основном своими общими взглядами на ход истори-
ческого процесса («автохтонистски-эволюционными»
или «миграционистски-революционными») считают
либо генетически однородной с известными в Пред-
горьях (в Инкерманской долине, по границе хоры
Херсонеса) биритуальными могильниками, либо вос-
принимают как особое явление, напрямую связанное
с некоторыми археологическими культурами Восточ-
ной и/или Северной Европы. Иногда повергается со-
мнению и гомогенность группы (cм. Мыц и др. 2006:
178-180). Этнополитическая атрибуция этих объектов,
основанная на результатах сопоставления их морфо-
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 87
логии, хронологической позиции и косвенных дан-
ных нарративной традиции, остается дисуссионной
(потомки римских военнослужащих из Харакса и/или
Херсонеса, славяне, германцы – участники «Скиф-
ских» войн, германцы – симмахарии Империи (Херсо-
неса), германцы – римские ауксиллярии). Разнообраз-
ны взгляды на обстоятельства и пути проникновения
в пределы рассматриваемой территории оставившего
памятники населения, на масштабы (политическое
значение) его присутствия, и дальнейшую (после пре-
кращения функционирования некрополей) судьбу (cм.
Мыц и др. 2006: 180-188). В основном это обусловле-
но неоднозначностью трактовки сведений древних
авторов, на которую всегда оказывала существенное
влияние политическая конъектура (поиски в Таврике
«ранних готов», необходимость «разоблачить готские
фальсификации в истории Крыма», найти следы ко-
лонизации полуострова славянами, реабилитировать
мнение о существенной роли германского этническо-
го компонента в Горном Крыму и обнаружить архео-
логические памятники, иллюстрирующие сведения
древних авторов о готах в Северном Причерноморье в
III в. н.э.) (cм. Колтухов, Юрочкин 2004: 111, 112).
С присутствием в пределах Южной Таврики
Боспорского государства и его представителей иссле-
дователи соотносят Кутлакское укрепление, некото-
рые археологические объекты Судака и Таракташское
святилище, расположенные на крайнем северо-вос-
токе рассматриваемого региона. Обосновывая эти
взгляды, специалисты обращают внимание на место-
положение, морфологию (в частности особенности
объемно-планировочных решений крепости и храмов)
и возможную стадиальную принадлежность объек-
тов, а также на некоторые эпиграфические, нумизма-
тические и другие «античные» находки (Мыц, Лысен-
ко 2001; Ланцов 2005; Масленников 2007: 478-480).
Те же памятники (Кутлак, Таракташ), с учетом
«варварского» облика обнаруженных при их изуче-
нии керамических комплексов, иногда связывают с
поздними скифами (наемники – боспорские погра-
ничники) (лит. см. Храпунов 2004: 116; Масленников
1994: 180-182; Гарбуз 2008: 387, 408). Помимо прочего
такая атрибуция, возможно, порождена представле-
нием о абсолютном преобладании «греков» (скорее
не как этнической реальности, а как носителей «ан-
тичной» культуры) (cм. Корпусова 1983: 94-96; Мас-
ленников 1990: 217-221) среди населения Боспора (в
противовес преобладавшей ранее теории его «сарма-
тизации») (cм. Блаватский 1959: 32-34). Кроме того,
высказывалось возникшее, видимо, под впечатле-
нием от результатов исследования многочисленных
памятников Позднескифской археологической куль-
туры предположение о том, что в I–II вв. н.э. рассма-
триваемая территория полностью или частично вхо-
дила или была под контролем Скифского государства
(Веймарн 1951: 267-269).
Проявление христианизации Южной Таврики в
римское время некоторые специалисты, без какой
либо существенной дополнительной аргументации,
видят в прекращении или свертывании функциони-
рования располагавшихся в регионе римских и «вар-
варских» сакральных комплексов (святилища Аут-
кинское [Бертье-Делагард 1907: 24], Харакс-I [Дьяков
1930: 47-48] и Таракташское [Масленников 2007: 480],
некрополи типа Ай-Тодор [Пиоро 1990: 109; Піоро
1999: 77; Айбабин 1987: 194; Амброз 1994: 39]).
Попытки создания общих согласованных схем
развития исторического процесса в Южной части
Горного Крыма римского времени, основанных на
результатах изучения расположенных здесь архео-
логических объектов соответствующего периода,
практически не предпринимались (см. Lysenko 2014).
Как правило, эти данные использовались при рас-
смотрении более или менее частных сюжетов этно-
политической истории региона, обычно в контексте
перечисленных выше традиционных направлений
исследования. Среди касающихся Южной Таврики
историко-археологических экскурсов выделяются
труды, посвященные таврам (Шульц 1959), Херсоне-
су (Зубарь 2004) и римскому военному присутствию
(Ростовцев 1900; Дьяков 1942; Зубарь 2001-2002),
«аланам» и «готам» (Сидоренко 1994: 12-14; Сидо-
ренко 1994а: 66-68; Піоро 1999: 76-77; Пиоро 1999:
231-233; Айбабин 1999а: 244-245). Реконструкции
исторического процесса в них осуществлялись в ос-
новном на базе информации нарративной традиции
(интерпретация которой неоднозначна, часто обу-
словлена устоявшимися стереотипами и политиче-
ской конъектурой), эпиграфических документов и
нумизматических находок. Для многих из этих работ
характерно гипертрофирование роли изучаемых эт-
носов, надэтнических структур и государственных
образований, а также восполнение пробелов в исход-
ных данных путем временной или пространствен-
ной экстраполяции известных свойств и состояний
сходных явлений на исследуемые (cм. Ковальченко
2003: 241-242) без всестороннего обоснования кор-
ректности процедуры. Так использовались, напри-
мер, сообщения историков эллинистического време-
ни о «таврах», результаты раскопок расположенных в
Предгорьях и на Южнобережье поселений и некропо-
лей Кизил-Кобинской и Таврской культур IX–II(?) вв.
до н.э., а также, видимо, Позднескифской культуры
III–II вв. до н.э. – III–IV вв. н.э. (Шульц 1959), общие
сведения нарративной традиции о политике Рима на
Востоке (Ростовцев 1900), в Германии (лимес), Брита-
нии (оккупация) (Дьяков 1941) и на Кавказе (охрана
каботажных трасс) (Репников 1941), данные о ходе
«скифских» войн, Херсоно-боспорского и Боспо-
ро-херсонесских конфликтов (Сидоренко 1994; Ай-
бабин 1999). При этом археологические материалы
Южной части Горного Крыма привлекались в огра-
ниченном объеме, обычно лишь для иллюстрации
полученных результатов, иногда без опоры на аргу-
ментированную хронологическую, функциональную
и культурную атрибуцию комплексов. В связи с этим
содержание (структура, выводы) таких трудов (осо-
бенно вышедших на этапах I–II) было в значитель-
88 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
ной степени предопределено упомянутыми выше
тенденциями, возникшими при работе с историче-
скими источниками.
В то же время рост объема данных, полученных
при исследовании археологических объектов (III и
начало IV этапов), а также изменение политической
конъектуры позволили специалистам с одной стороны
пересмотреть взгляды на значение исторических све-
дений о «таврах» и «Скифском государстве» римско-
го времени (лит. см. Храпунов 2004: 63-66; Колтухов,
Юрочкин 2004: 95-99), с другой – на новом методиче-
ском уровне привлечь к разработке проблем, связан-
ных с историей Южной Таврики, большой массив кос-
венной для этого региона нарративной информации о
«готах» в III в. Изменение структуры базы источников
спровоцировало смещение внимания исследователей
от проблем «культуры местного населения» в сторо-
ну тем «римского военного присутствия» и, особенно,
«проникновения в Южный Крым готов».
Видимо под влиянием тех же обстоятельств
началось формирование нового взгляда на истори-
ко-географическое районирование всего полуостро-
ва (состоит из «восточного [боспорского], степного и
юго-западного» регионов, характеризующихся «сво-
ими особенностями этноисторического развития»
[Ушаков 2010: 7]), а также на некоторые частные и
общие особенности хода исторического процесса
в Южной Таврике рассматриваемого периода. Так
в трудах IV этапа, посвященных проблемам про-
никновения и деятельности на полуострове пред-
ставителей указанных иноземных надэтнических
образований, видимо на основании информации о
взаиморасположении известных археологических
объектов, материалы изучения которых позволяют
судить об этих событиях, Юго-Западный и Южный
Крым (или Юго-Западный Крым как «западные ча-
сти Предгорья, Главной гряды и Южного берега»
[Ушаков 2010: 10]) иногда рассматриваются как «Тав-
рика в узком смысле слова» – единый политически и
«общностью исторических судеб» связанный с Хер-
сонесом регион (cм. Высотская 1972: 3; Зубарь 1994:
6-8; Зубарь 1998: 113; Ушаков 2010: 10, 11). За его се-
верную границу некоторые специалисты по истории
и археологии принимают «низкую третью... гряду,
оседлое население которой отступило на Юг после
гибели скифского царства в середине III в.» (Ам-
броз 1994: 31), а восточную проводят по Алуштин-
ской долине, г. Чатыр-Даг и «водоразделу р. Салгир»
(Веймарн 1951: 11; Якобсон 1970: 6, 12; Фирсов 1990:
15; Ушаков 2010: 10) (при этом Главная гряда Крым-
ских гор по мнению одних исследователей разделяла
[Веймарн 1951: 202; Домбровський 1961: 161; Якобсон
1970: 11; Колтухов, Вдовиченко 1997: 24], а по мне-
нию других – объединяла регион, являясь сухопут-
ной транспортной артерией [Новиченкова Н. 2000:
42]). Возможно отчасти благодаря влиянию этих «гео-
графических» построений1 при определении ареала
1 Видимо в какой-то мере базирующихся также на впечатлени-
ях от различной степени освоенности и изученности, а также
непосредственного римского военного присутствия
на полуострове, несмотря на то, что крайняя от Хер-
сонеса к «востоку» известная в Южной Таврике сто-
янка римских войск (Харакс) находится значительно
«западнее» традиционных «восточных» пределов
Юго-Западного Крыма, было сформулировано не
подкрепленное пока соответствующим археологиче-
ским материалом (cм. Лысенко 2010: 276) предполо-
жение о вероятном наличии римского военного поста
в Алуштинской долине и граница подконтрольной
(со 2 пол. I или кон. II вв.) Херсонесу и Риму терри-
тории умозрительно проведена по Алуштинской до-
лине и Кебитскому перевалу (cм. Зубарь 1994: 59, 61-
62, 76-77, рис. 11; Зубарь 1998: 113-115, рис. 41; Зубарь
2004: 186-187). Вероятно тем же объясняется тенден-
ция к допущению преемственности в расположении
в Южной части Горного Крыма стоянок римских
войск и некрополей типа «Ай-Тодор», связываемых
с германцами (Зубарь 1998: 148-149; Зубарь 2000:
198; Зубарь 2004: 200-203; Зубар 2005б: 128-129) (или
другими романизованными варварами), по мнению
некоторых исследователей расселенными здесь в
качестве союзников Херсонеса и Восточно-Римской
империи (Зубарь 1998: 153; Труфанов, Юрочкин 1999:
242; Юрочкин 1999: 280). Этим в свою очередь, поми-
мо общего сходства погребального обряда, видимо,
косвенно «подтверждается» мнение о гомогенности
группы памятников типа «Ай-Тодор» и возможное
присутствие римлян в Алуштинской долине (см.
напр. Karasiewicz-Szczypiorski 2011: 184 etc.). Не ис-
ключено, что такие представления имплицитно де-
терминированы и определенной частью спектра су-
ществующих взглядов на локализацию заселенной
готами «страны Дори» Прокопия Кессарийского
(Южнобережье и/или Юго-Западный Крым с цен-
тром на Мангупе) (лит. см. Васильев 1921: 45-49, 69-
71, 77-78; Фирсов 1979; Пиоро 1990: 58-66), которые,
помимо прочего, базируются и на результатах кар-
тографирования некрополей, соответственно типа
«Ай-Тодор» (Храпунов 2004: 145-146) и «Суук-Су»
(cм. напр. Амброз 1994: 64). С южнобережным ва-
риантом размещения «Дори» в какой-то мере согла-
суется высказанное ранее предположение о том, что
«длинные стены» на перевалах Главной гряды могли
быть возведены еще в период «римской оккупации»
(в финальной части римского времени, таврами, «для
защиты от степных кочевников» [Шульц 1959: 253])
и впоследствии частично отстроены при Юстиниане
I (Домбровський 1961: 166) для защиты готов Про-
копия Кесарийского (Шульц 1959: 257; Соломоник,
Домбровский 1968: 17-44).
В шлейфе системы перечисленных допущений
находится и недавняя попытка создания модели
этнической ситуации на территории юго-западной
части Крыма в III – сер. VI вв. на базе письменных,
археологических и антропологических источни-
от своеобразия естественно-географических условий юго-за-
падной и северо-восточной частей Южной Таврики (см. напр.
Дюбуа-де-Монпере 2009: 136-137, 141; Подгородецкий 1988:
рис. 8: Б – III – 8, 9).
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 89
ков (Ушаков 2010: 42-43). В качестве основных для
исследования задекларированы материалы архео-
логического изучения погребальных памятников
(Ушаков 2010: 10, 38), а из объектов Южной Таврики
привлечены некрополи с захоронениями остатков
кремаций Ай-Тодор и Чатыр-Даг (Ушаков 2010: 43).
Таким образом, в этом труде освещена часть рас-
сматриваемой темы (юго-запад Южнобережья позд-
неримского времени). При этом, однако, не были
учтены результаты исследования других располо-
женных здесь комплексов, существовавших в III–
IV вв. (в частности пещерных некрополей и святи-
лищ), что не позволяет считать исходный материал
работы репрезентативным.
В целом можно констатировать, что к изучению
Южной Таврики римского времени привлекался ши-
рокий круг источников (исторические, эпиграфиче-
ские, нумизматические, археологические), при ин-
терпретации которых применялись общенаучные и
соответствующие специальные методы исследования,
однако целесообразность методики этих процедур
часто не обосновывалась. В процессе формирования
источниковой базы иногда недостаточно внимания
уделялось различным аспектам репрезентативности
исходного материала, в частности, применению су-
ществующих и разработке новых конкретно-проблем-
ных методов его отбора, эмпирического познания и
первичного обобщения. Явно недостаточно исполь-
зовались естественнонаучные методы. Возможности,
открывающиеся при их корректном комбинировании
с методами наук преимущественно гуманитарного
спектра (истории, этнографии, географии, археологии
и др.) остались во многом нереализованными.
Общая согласованная (непротиворечивая) схема
развития этнополитической ситуации в Южной части
Горного Крыма отсутствует, поскольку при написании
обобщающих работ выбор пространственных и вре-
менных границ исследований в большинстве случаев
был обусловлен преимущественной направленностью
специалистов на изучение отдельных конкретных
субъектов исторического процесса.
Из источников, обычно используемых при изу-
чении Южной Таврики римского времени, наиболее
объективными являются эпиграфические, нумизма-
тические и археологические. Эти категории матери-
ала дополняют друг друга, постоянно накапливают-
ся в ходе исследования и позволяют корректировать
(оптимизировать) трактовку сведений нарративной
традиции. Эпиграфические документы, выявленные
к нач. XXI в., достаточно обстоятельно изучены и ин-
терпретированы. В то же время значительная часть
известных нумизматических и археологических мате-
риалов в полной мере не привлекалась к обобщающим
построениям. Из них особенно существенны резуль-
таты исследований археологических объектов, выпол-
ненных в посл. четв. XX – нач. XXI вв., с которыми
связаны и многие нумизматические находки. В связи
с этим очевидно, что в настоящее время археологиче-
ские материалы следует считать основным источни-
ком для создания непротиворечивой схемы развития
этнополитической ситуации в Южной Таврике рим-
ского времени.
Оценивая репрезентативность этих данных сле-
дует отметить, что она во многом зависит от общего
характера рассматриваемых проблем, а сложность
её определения преимущественно обусловлена из-
начальной неполнотой информации, заключенной в
археологических источниках (Клейн 1995: 116-117).
Принимая за цель комплексную характеристику
Южной части Горного Крыма римского времени и
учитывая то, что общее количество и ассортимент
располагающихся в регионе археологических объек-
тов рассматриваемого периода не известны, целесоо-
бразно в этой работе опираться на материалы одной
или нескольких близких категорий памятников, до-
статочно хорошо изученных, информативных, широ-
ко представленных количественно и типологически
разнообразных, а также характеризующихся макси-
мальной вариабельностью по сочетанию таких при-
знаков как хронологический диапазон и особенности
местоположения (cм. Ковальченко 2003: 227). Прочие
сведения в этом случае привлекаются к исследова-
нию как вспомогательные. Исходя из такого подхода
наиболее репрезентативной частью археологических
материалов Южной Таврики 2 пол. I в. до н.э. – IV в.
н.э. следует считать результаты изучения сакраль-
ных комплексов (святилищ и некрополей), которые
составляют около ⅓ от всех выявленных объектов.
Общая степень их изученности – не менее 50% (про-
чих – не более 5%).
Выводы. В итоге за все время исследования Юж-
ной части Горного Крыма 2 пол. I в. до н.э. – рубежа
IV–V вв. (180 лет) были проанализированы относя-
щиеся к ней исторические источники, обнаружено
и в той или иной степени изучено более полусотни
располагающихся на её территории археологических
объектов (святилища, некрополи, предполагаемые
места кораблекрушений, портпункт, производствен-
ный комплекс, укрепления, поселения). Выделены
основные аспекты истории региона. Из них наибо-
лее полно разработана проблема римского военно-
го присутствия. Вопросы, связанные с наличием/
отсутствием и культурой аборигенного населения,
влиянием Боспорского государства, а также с дея-
тельностью в Южной Таврике германцев и других
«скифов», освещены недостаточно. Практически не
рассмотрена возможность проникновения в регион
носителей «Позднескифской» археологической куль-
туры. Основная причина существования этих пробе-
лов – недостаточное использование накопленных к
настоящему времени археологических материалов, в
частности, довольно репрезентативных результатов
исследования святилищ и некрополей. Выполненная
на современном методическом уровне комплексная
характеристика Южной части Горного Крыма рим-
ского времени как отдельного объекта изучения от-
сутствует, поскольку ранее такая исследовательская
задача специально не ставилась. В то же время этот
90 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
регион, расположенный между относительно непло-
хо изученными Крымской Скифией, Херсонесским и
Боспорским государствами, является одной из наи-
менее исследованных частей Крыма рассматривае-
мого периода. Его всестороннее исследование позво-
лит не только составить целостное представление о
Таврике римского времени, но и конкретизировать
сведения о истории всего полуострова.
Агбунов М.В. 1992. Античная география Северно-
го Причерноморья. Москва: Наука.
Адаксина С.Б., Кирилко В.П., Мыц В.Л. 1999. Ар-
хеологические исследования храма монастыря Свя-
тых апостолов Петра и Павла в Партените на Южном
берегу Крыма. В: Отчетная археологическая сессия
за 1998 год. Санкт-Петербург: Издательство Государ-
ственного Эрмитажа, 21-29.
Айбабин А.И. 1987. Этническая принадлежность
могильников Крыма IV – первой половины VII вв. н.э.
В: Айбабин А.И., Высотская Т.Н., Зубарь В.М. (ред.).
Материалы к этнической истории Крыма. Киев: Нау-
кова думка, 164-199.
Айбабин А.И. 1990. Хронология могильников
Крыма позднеримского и раннесредневекового време-
ни. МАИЭТ I. Симферополь, 4-86.
Айбабин А.И. 1996. Население Крыма в середине
III–IV вв. МАИЭТ V. Симферополь, 290-303.
Айбабин А.И. 1999. О дате вторжения германцев в
Крым. В: Левада М.Є. (ред.-упор.). Сто лет Черняхов-
ской культуре. Київ: Товариство Археології та Антро-
пології, 242-251.
Айбабин А.И. 1999а. Этническая история ранне-
византийского Крыма. Симферополь: ДАР.
Айбабин А.И., Герцен А.Г., Храпунов И.Н. 1993.
Основные проблемы этнической истории Крыма.
МАИЭТ III. Симферополь, 211-222.
Амброз А.К. 1994. Юго-Западный Крым. Могиль-
ники IV–VII вв. МАИЭТ IV. Симферополь, 31-88.
Андросов С.А. 2004. Музеи Крыма в годы Вели-
кой Отечественной войны. Историческое наследие
Крыма 6-7. Симферополь, 171-180.
Анохин В.А. 1999. История Боспора Киммерий-
ского. Киев: Одигитрия.
Антонова Е.В. 1990. Обряды и верования перво-
бытных земледельцев Востока. Москва: Наука.
Ашик А.Б. 1848. Боспорское царство с его палео-
графическими и надгробными памятниками, распис-
ными вазами, планами, картами и видами. Часть пер-
вая. Одесса: Типография г. Неймана М.К.
Бабенчиков В.П. 1958. Итоги исследований сред-
невекового поселения на холме Тепсень. В: Смирнов
А.П. (ред.). История и археология средневекового
Крыма. Москва: Издательство АН СССР, 88-146.
Баранов И.А., Ланцов С.Б. 1993. Исследования
Кутлакской крепости в Юго-Восточном Крыму. В:
Козак Д.Н. (відп. ред.). Археологічні дослідження в
Україні 1991 року. Луцьк: Надстир’я, 7-8.
Барбаро Иосафат. 1971. Путешествие в Тану. В:
Скржинская Е.Ч. (вступ. статьи, подгот. текста, пер.
и коммент.). Барбаро и Контарини в России: К исто-
рии итало-русских связей в XV в. Ленинград: Наука,
113-187.
Башкиров А.С. 1914. Историко-археологический
очерк Крыма. В: Крым. Путеводитель. Симферополь:
Типография Тавр. Губ. Земства, 156-283.
Бертье-Делагард А.Л. 1907. Случайная находка
древностей близ Ялты. ЗООИД XXVII/V, 19-27.
Бертье-Делагард А.Л. 1920. Исследование некото-
рых недоуменных вопросов средневековья в Тавриде.
ИТУАК 57, 1-135.
Блаватский В.Д. 1933. Предварительный отчет о
раскопках Харакса в 1932 г. ПИМК 1-2, 55-60.
Блаватский В.Д. 1938. Раскопки Харакса в 1931,
1932 и 1935 гг. ВДИ 2(3), 321-335.
Блаватский В.Д. 1951. Харакс. МИА 19, 250-291.
Блаватский В.Д. 1959. Процесс исторического раз-
вития античных государств в Северном Причерномо-
рье. В: Смирнов А.П. (отв. ред.). Проблемы истории
Северного Причерноморья в античную эпоху. Москва:
Изд-во АН СССР, 7-39.
Брайчевский М.Ю. 1989. Утверждение христиан-
ства на Руси. Киев: Наукова думка.
Браун Ф.А. 1899. Разыскания в области гото-сла-
вянских отношений I: Готы и их соседи до V века:
Первый период: Готы на Висле. Санкт-Петербург: Ти-
пография Императорской Академии Наук.
Брун Ф.К. 1880. Материалы для истории Сугдеи.
В: Черноморье: Сборник исследований по историче-
ской географии Южной России, 1852–1877. Ч. 2. Одес-
са: Типография Г. Ульриха, 121-158.
Буданова В.П. 1990. Готы в эпоху Великого пересе-
ления народов. Москва: Наука.
Булгаков В.В., Булгакова В.И. 2006. Подводные
скопления печатей в Судаке и Херсонесе: историогра-
фический феномен. В: Куковальская Н.М. (глав. ред.).
Материалы III Судакской международной научной
конференции «Причерноморье, Крым, Русь в истории
и культуре» (г. Судак, 18-21 сентября 2006 г.). Том II.
Киев–Судак: Академпериодика, 42-48.
Буров Г.М. 1991. Физико-географические области
Крыма и хозяйственно-культурная дифференциация
его населения в каменном, бронзовом и раннем желез-
ном веке. В: Научная конференция «Проблемы исто-
рии Крыма»: Тезисы докладов. Вып. 1. Симферополь:
Гортипография, 17-19.
Буров Г.М. 2008. Ландшафтные зоны Крыма и хо-
зяйственно-культурная дифференциация его древне-
го и средневекового населения. В.: Петрова Э.Б. (глав.
ред., сост.). Херсонесский колокол: Сборник научных
статей, посвящённый 70-летию со дня рождения и
50-летию научной деятельности Виталия Николаеви-
ча Даниленко. Симферополь: Сонат, 196-204.
Васильев А.А. 1921. Готы в Крыму. ИРАИМК 1/1.
Васильевский В.Г. 1912. Житие Иоанна Готского. В:
Труды В.Г. Васильевского в 4 томах. Том 2. Русско-ви-
ЛИТЕРАТУРА
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 91
зантийские отрывки. Выпуск 2. Санкт-Петербург: Из-
дательство Императорской Академии наук, 351-427.
Веймарн Е.В. 1947. Дневник археологических ра-
бот Бахчисарайского горного отряда Тавро-скифской
экспедиции ИИМК АН СССР и ГМИ им. Пушкина.
1947 год. Научный архив КФ ИА НАНУ. Архив Бахчи-
сарайской станции. Инв. кн. А. № 1. Папка 1.
Веймарн Е.В. 1951. Аборигенные культуры
Юго-Западного Крыма в эпоху раннего средневековья.
Научный архив ИА НАНУ. Рукописный фонд. № 38.
Веймарн Е.В. 1955. К вопросу о периодизации
истории феодальных отношений в Крыму. Научный
архив ИА НАНУ. Рукописный фонд. № 41.
Веймарн Е.В. 1968. О двух неясных вопросах сред-
невековья Юго-Западного Крыма. В: Домбровский
О.И. (отв. ред.). Археологические исследования средне-
векового Крыма. Киев: Наукова думка, 45-82.
Вєймарн Є.В. 1971. Одне з важливих питань ран-
ньосередньовічної історії Криму. В: Шевченко Ф.П.
(відп. ред.). Середні віки на Україн 1. Київ: Наукова
думка, 61-65.
Веймарн Е.В., Стржелецкий С.Ф. 1952. К вопросу о
славянах в Крыму. ВИ 4, 94-99.
Виноградов Ф.А. 1910. Римские развалины на
Ай-Тодоре. Санкт-Петербург: Типография В.Д. Смир-
нова.
Виноградов Ю.Г., Шестаков С.А. 2005. Laudatio
Funebris из Пантикапея. ВДИ 2, 42-44.
Вознесенская Г.А., Левада М.Е. 1999. Кузнечные
изделия из могильника Чатырдаг: попытка технологи-
ческого анализа и технология производства. В: Лева-
да М.Є. (ред.-упор.). Сто лет Черняховской культуре.
Київ: Товариство Археології та Антропології, 252-276.
Высотская Т.Н. 1972. Поздние скифы в Юго-Запад-
ном Крыму. Киев: Наукова думка.
Высотская Т.Н. 2000. Амфоры редких типов из мо-
гильника «Совхоз № 10» (Севастопольский). Донская
археология 3-4, 83-92.
Гарбуз И.А. 2005. Амфорная тара поселения рим-
ского времени Таракташ в Крыму (по материалам
исследований 2002-2003 гг.). В: Ерёменко В.Е. (ред.).
Альманах молодых археологов 2005 (по материалам
II Международной студенческой научной конферен-
ции «Проблемы культурогенеза и древней истории
Восточной Европы и Сибири). Санкт-Петербург: Из-
дательство СПб ИИ РАН «Нестор-История», 148-182.
Гарбуз И.А. 2008. Керамический комплекс посе-
ления римского времени Таракташ в Юго-восточном
Крыму. В: Сугдейский сборник III. Киев-Судак: Ака-
демпериодика, 385-418.
Гей О.А., Бажан И.А. 1997. Хронология эпохи «гот-
ских походов» (на территории Восточной Европы и
Кавказа). Москва: ОНТИ ПНЦ РАН.
Голенко В.К. 2007. Древний Киммерик и его окру-
га. Симферополь: Сонат.
Голенко К.В. 1963. Находка монет у подножия
горы Аю-Даг. НЭ IV, 110-117.
Гольдин П.Е., Старцев Д.Б. 2011. Костные остан-
ки жертвенных животных из святилища Гурзуфское
Седло. В: Новиченкова Н.Г. (отв. ред.). III междуна-
родная научно-практическая конференция «Истори-
ко-культурное наследие Причерноморья: изучение и
использование в образовании и туризме» (Ялта, 28–30
апреля 2011 г.): Тезисы докладов и сообщений. Ялта:
РИО КГУ, 31-32.
Грацианская Л.И. 2004. Ранние херсонесские сю-
жеты Константина Багрянородного как источник по
истории Боспора («De administrando imperio». Cap. 53.
lin. 1–492). В: Зуев В.Ю. (отв. ред.). Боспорский фено-
мен. Проблемы хронологии и датировки памятников.
Материалы международной научной конференции.
Часть 1. Санкт-Петербург: Издательство Государ-
ственного Эрмитажа, 87-94.
Данилевич В. 1907. Заметки о древностях в окрест-
ностях д. Кикенеиз Ялтинского уезда. ИТУАК 40, 56-
60.
Дашкевич М., Шнайдер Г. 2005. К проблеме мест
производства римской черепицы в Юго-Западном
Крыму. В: Сарновски Т. Римская черепица Южного
Крыма. МАИЭТ XI. Симферополь, 133-140.
Джанов А.В. 2004. Сугдея в III–VII вв. В: Куко-
вальская Н.М. (гл. ред.). Сугдейский сборник. Киев;
Судак: Академпериодика, 45-74.
Джанов А.В. 2006. Судакская крепость. Двести лет
исследований. В: Куковальская Н.М., Плешков В.Н.
(отв. ред.). Елена Чеславовна Скржинская. Судакская
крепость. История – археология – эпиграфика. Киев–
Судак–Санкт-Петербург: Академпериодика, 322-357.
Домбровський О.І. 1961. Стародавні стіни на пере-
валах Головного пасма Кримських гір. Археологія XII,
155-167.
Домбровский О.И. 1969. Сводный отчет о работе
Южнобережного отряда Отдела Археологии Крыма
ИА АН УССР в 1965-68 гг. В: Отчет об археологиче-
ских исследованиях на ЮБК с 1965 по 1969 гг. Научный
архив КФ ИА НАНУ. Инв. кн. 4. № 547. Папка 911, 1-45
Домбровский О.И. 1969а. Археологическое обсле-
дование Гурзуфской котловины. В: Отчет об архео-
логических исследованиях на ЮБК с 1965 по 1969 гг.
Научный архив КФ ИА НАНУ. Инв. кн. 4. № 547. Пап-
ка 911, 222-230.
Домбровский О.И. 1969б. Археологические иссле-
дования руин Гурзуфской крепости (1963, 1965-67 гг.).
В: Отчет об археологических исследованиях на ЮБК
с 1965 по 1969 гг. Научный архив КФ ИА НАНУ. Инв.
кн. 4. № 547. Папка 911, 198-221.
Домбровский О.И. 1972. Крепость в Горзувитах.
Симферополь: Таврия.
Домбровский О.И. 1974. Средневековые поселения
и «исары» Крымского Южнобережья. В: Бибиков С.Н.
(отв. ред.). Феодальная Таврика. Материалы по исто-
рии и археологии Крыма. Киев: Наукова думка, 3-56.
Домбровский О., Столбунов А., Баранов И. 1975.
Аю-Даг – «Святая» гора. Симферополь: Таврия.
Дорошко В.В. 2005. Новые находки римского во-
енного снаряжения с территории Южного Крыма. В:
Сугдейский сборник II. Киев-Судак: Академпериоди-
ка, 447-453.
92 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
Драчук В.С. 1975. Системы знаков Северного При-
черноморья. Киев: Наукова Думка.
Дьяков В.Н. 1930. Древности Ай-Тодора. Сбор-
ник трудов Алупкинского историко-бытового музея
I. Ялта: 5-я Государственная типография Крымполи-
графтреста.
Дьяков В.Н. 1939. Древняя Таврика до римской ок-
купации. ВДИ 3, 72-86.
Дьяков В.Н. 1941. Оккупация Таврики Римом в I в.
н.э. ВДИ 1, 87-97.
Дьяков В.Н. 1942. Таврика в эпоху римской окку-
пации. Ученые записки МГПИ 28/1, 3-92.
Дюбуа де Монпере Ф. 2009. Путешествие по Кав-
казу, к черкесам и абхазам, в Грузию, Армению и в
Крым. В 6 томах. – Париж, 1843. – Т. 5, 6. Пер., пре-
дисл. и коммент. Т.М. Фадеевой. Симферополь: Биз-
нес-Информ.
Жук С.М., Лысенко А.В., Мыц В.Л., Татарцев С.В.,
Тесленко И.Б. 1995. Отчет об охранных работах Гор-
но-Крымской экспедиции КФ ИА НАНУ в Партените
в 1994 году. Научный архив КФ ИА НАНУ. Инв. кн. 6.
№ 1480. Папка 1843.
Заключение… 1969. – Заключение комиссии по
археологическому исследованию средневековой
крепости в Гурзуфе. В: Отчет об археологических
исследованиях на ЮБК с 1965 по 1969 гг. Научный
архив КФ ИА НАНУ. Инв. кн. 4. № 547. Папка 911,
231-235.
Заморяхин А. 2003. Готы Северного Причерно-
морья III–IV вв. в дореволюционной отечественной
историографии. В: Зайков А.В. (отв. ред.). Исседон –
ΙΣΣΗΔΩΝ: Альманах по древней истории и культуре.
Том II. Екатеринбург: Издательство Уральского госу-
дарственного университета, 171-183.
Зеленко С.М. 1999. Работы подводно-археологиче-
ской экспедиции Киевского университета имени Тара-
са Шевченко на южном берегу Крыма в 1991–1995 гг.
В: Гладких М.І. (гол. ред.). Vita Antiqua 1. Київ: ВПЦ
«Київський університет», 65-70.
Зеленко С.М. 2008. Подводная археология Крыма.
Киев: ИД «Стилос».
Зограф А.Н. 1941. Находки монет в святилищах на
Черноморье. СА VII, 152-159.
Зубарев В.Г. 2005. Историческая география Север-
ного Причерноморья по данным античной письменной
традиции. Москва: Языки славянской культуры.
Зубар В.М. 1990. Нотатки з латинської епіграфіки
Херсонеса і Харакса. Археологія (2), 107-114.
Зубар В.М. 1991. Новий латинський напис з Бол-
гарії і деякі питання історії Таврики. Археологія (1),
118-127.
Зубар В.М. 1993а. Нові знахідки фрагментів рим-
ських шоломів у Тавриці. Археологія (1), 66-70.
Зубарь В.М. 1994. Херсонес Таврический и Рим-
ская империя. Киев: РИО «Киевской Академии Евро-
бизнеса».
Зубарь В.М. 1998. Северный Понт и Римская им-
перия (середина I в. до н.э. – первая половина VI в.).
Киев: ИА НАНУ.
Зубарь В.М. 2000. Римская крепость Харакс.
STRATUM plus (4). Санкт-Петербург; Кишинев; Одес-
са: Высшая антропологическая школа, 176-200.
Зубарь В.М. 2001-2002. Римское военное присут-
ствие в Таврике. STRATUM plus (4). Санкт-Петербург;
Кишинев; Одесса: Высшая антропологическая школа,
8-179.
Зубарь В.М. 2002. Еще раз по поводу позднескиф-
ской государственности. МАИЭТ IХ, 501-520.
Зубарь В.М. 2003. Римское военное присутствие и
население Таврики во II – первой половине III вв. В:
Гладких М.І. (гол. ред.), Піоро І.С. (відпов. ред.). Vita
Antiqua 5-6. Київ: ВПЦ «Київський університет», 136-
152.
Зубарь В.М. 2003а. Латинские эпиграфические па-
мятники Пантикапея. БИ III, 38-48.
Зубарь В.М. 2003б. По поводу датировки надписи
из Преслава с упоминанием Боспорской войны. БИ III,
198-203.
Зубарь В.М. 2004. Херсонес Таврический и населе-
ние Таврики в античную эпоху. Киев: Шлях.
Зубарь В.М. 2004а. Римские гарнизоны Таври-
ки. Некоторые итоги и перспективы исследования.
В: Новиченкова Н.Г. (ред.-сост.). Всеукраинская на-
учно-практическая конференция «Памятники Юж-
ного берега Крыма: вчера, сегодня, завтра» (Ялта,
24-26 апреля 2002 г.). Материалы. Ялта: РИО КГГИ,
8-13.
Зубарь В.М. 2005. Херсонес и Северо-Западная
Таврика во второй трети III – первой половине II вв.
до н.э. В: Зубарь В.М. и др. (ред.). Херсонес Тавриче-
ский в третьей четверти VI – середине I вв. до н.э.
Очерки истории и культуры. Киев: Академпериодика,
209-242.
Зубарь В.М. 2005а. Латинские лапидарные надпи-
си римской крепости Харакс. НЭ ХVII, 55-69.
Зубар В.М. 2005б. Про характер контактів Хер-
сонеса і населення Таврики в другій половині III–
IV ст. В: Зубар В.М. (відпов. ред.). Археологія у
Києво-Могиляньскій Академії. Київ: ВД «Стилос»,
126-134.
Зубарь В.М., Козак Д.Н. 1992. Рец.: Пиоро И.С.
Крымская Готия (Очерки этнической истории Крыма
в позднеримский период и раннее средневековье). –
Киев: Лыбидь, 1990. Археологія (1), 127-131.
Зубарь В.М., Шмалько А.В. 1993. Римско-боспор-
ская война и Херсонес. В: Тощев Г.Н. (отв. ред.). Древ-
ности степного Причерноморья и Крыма IV. Запо-
рожье, 225-230.
Иванова С.В. 2004. Исторические реконструкции
и археологические реалии (ямная культурно-истори-
ческая область). В: Турченко Ф.Г. (гол. ред.). Наукові
праці історичного факультету Запорізького держав-
ного університету XVIII. Запоріжжя: Просвіта, 330-
359.
Иванчик А.И. 2013. Новые данные о римском во-
енном присутствии на Боспоре. ВДИ 1, 59-77.
ИТУАК № 10. Симферополь: Типография газеты
«Крым», 1890.
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 93
Казанский М.М. 1991. О происхождении мо-
гильников типа Ай-Тодор. В: Научная конференция
«Проблемы истории Крыма» (Симферополь, 23-28
сентября 1991 г.): Тезисы докладов 1. Симферополь:
Гортипография, 56-57.
Казанский М.М. 1997. О германских древностях
позднеримского времени в Крыму и Приазовье. В:
Международная научная конференция «Византия и
Крым» (Севастополь, 6-11 июня 1997 г.): Тезисы до-
кладов. Симферополь, 48-51.
Казанский М.М. 2006. Германцы в Юго-Западном
Крыму в позднеримское время и в эпоху великого пе-
реселения народов. В: Терпиловский Р.В. (глав. ред.).
Готы и Рим. Киев: ИД «Стилос», 26-41.
Камелина Г.А. 2012. Керамический комплекс из
раскопок нижней оборонительной стены Харакса
(по материалам раскопок В.Д. Блаватского в 1935 г.).
ПИФК 2(36), 46-90.
Катюшин Е.А. 1994. Об античной Кафе. В: Ай-
бабин А.И. (отв. ред.). Международная конференция
«Византия и народы Причерноморья и Средиземномо-
рья в раннее средневековье (IV–IX вв.)» (21-27 сентя-
бря 1994 г.): Тезисы докладов. Симферополь, 28-30.
Катюшин Е.А. 2009. Некоторые особенности
внешнего облика боспорских статеров второй четвер-
ти III в. н.э. в свете римско-боспорских отношений.
МАИЭТ XV. Симферополь, 525-533.
Кашаев С.В., Кашовская Н.В. 2008. Культовый
комплекс (СК-6) и эпиграфические материалы с посе-
ления Вышестеблиевская-11. Древности Боспора 12/I,
340-362.
Кашовская Н.В., Кашаев С.В. 2002. К вопросу о
плитах с иудейской символикой на Боспоре Кимме-
рийском. В: Зинько В.Н. (ред.-сост.). Боспор Кимме-
рийский, Понт и варварский мир в период антично-
сти и средневековья. Сборник научных материалов III
Боспоских чтений (Керчь, 20-23 мая 2002 г.). Керчь:
Центр археологических исследований, 132-138.
Кёппен П.И. 1836. Указатель к карте Южного
Крыма, принадлежащей к Крымскому сборнику Пе-
тра Кеппена. Санкт-Петербург: ИАН.
Кёппен П.И. 1837. Крымский сборник. О древ-
ностях Южного берега Крыма и гор Таврических.
Санкт-Петербург: ИАН.
Кизилов М.Б. 2011. Крымская Иудея: Очерки
истории евреев, хазар, караимов и крымчаков в Кры-
му с античных времен до наших дней. Симферополь:
Издательство «ДОЛЯ».
Кирилко В.П., Мыц В.Л. 2004. Укрепление Чо-
бан-Куле (по материалам раскопок 1992–1993 гг.). В:
Мыц В.Л. (глав. ред.). «О древностях Южного берега
Крыма и гор Таврических» (по материалам конферен-
ции в честь 210-летия со дня рождения Петра Ивано-
вича Кёппена). Киев: Стилос, 205-245.
Клейн Л.С. 1995. Археологические источни-
ки. Классика археологии. Вып. 2. Санкт-Петербург:
ФАРН.
Клейн Л.С. 2001. Принципы археологии. Санкт-Пе-
тербург: Бельведер.
Клейн Л.С. 2005-2009. Панорама теоретической
археологии: русский текст с приложениями. STRATUM
plus (4). Санкт-Петербург; Кишинев; Одесса: Высшая
антропологическая школа, 11-116.
Клейн Л.С. 2005-2009. Полевой дневник археолога
(памятка). STRATUM plus (4). Санкт-Петербург; Ки-
шинев; Одесса: Высшая антропологическая школа,
517-525.
Ковальченко И.Д. 2003. Методы исторического
исследования. Москва: Наука.
Колотухин В.А. 1996. Горный Крым в эпоху позд-
ней бронзы – начале железного века. Киев: Южного-
родские ведомости.
Колпаков Е.М., Бочкарев В.С., Васкул И.О., Виш-
няцкий Л.Б., Власова Е.В., Ковалев А.А., Чеснокова
Н.Н., Шаров О.В. 1990. Классификация в археологии.
Терминологический словарь-справочник. Москва: ИА
АН СССР.
Колтухов С.Г. 1991. Піздньоскіфські поселення
східної частини Передгірського Криму (матеріали до
археологічної карти Кримської Скіфїї). Археологія (4),
76-89.
Колтухов С.Г. 1999. Укрепления Крымской Ски-
фии. Симферополь: Сонат.
Колтухов С.Г. 2004. П.Н. Шульц и его роль в созда-
нии концепции Позднескифской культуры. В: Колту-
хов С.Г., Ланцов С.Б., Пуздровский А.Е. (ред.-сост.). У
Понта Эвксинского (памяти П.Н. Шульца). Симферо-
поль: Издательство Крымского научного центра НАН
Украины и МОН Украины, 50-54.
Колтухов С.Г., Вдовиченко И.И. 1997. Два кургана
в междуречье Альмы и Качи. В: Храпунов И.Н. (ред.-
сост.). Бахчисарайский историко-археологический
сборник I. Симферополь: Таврия, 4-24.
Колтухов С.Г., Юрочкин В.Ю. 2004. От Скифии до
Готии. Симферополь: Сонат.
Кондараки В.Х. 1873. Универсальное описание Кры-
ма. Часть 1. Николаев: Типография В.М. Краевского.
Кондараки В.Х. 1875. Универсальное описание
Крыма. Часть 15. Том 4. Санкт-Петербург: Типогра-
фия В. Веллинга.
Кондараки В.Х. 1883. В память столетия Крыма.
Этнография Крыма. Том 1. Москва: Типография В.В.
Чичерина.
Корженевский В.В., Клюкин А.А. 2000. Биоинди-
кация современных процессов рельефообразования.
Ялта: Ялтинский институт менеджмента.
КБН – Корпус Боспорских Надписей. 1965. Мо-
сква-Ленинград: Наука.
Корпусова В.Н. 1983. Некрополь Золотое: (К эт-
нокультурной истории европейского Боспора). Киев:
Наукова думка.
Кострицкий М.Е., Терехова В.Н. 1957. К геомор-
фологии Крымского предгорья. Известия Крымского
педагогического института XXVIII, 489-521.
Костромичев Д.О. 2010. Римська військова при-
сутність у Херсонесі на початку I – у першій половині
V ст. (за даними археології). Автореферат дис. ... канд.
іст. наук. Київ: СНУЭиП.
94 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
Крис Х.И. 1981. Кизил-Кобинская культура и тав-
ры. САИ ДI-7.
Кропоткин В.В. 1961. Клады римских монет на
территории СССР. САИ Г 4-4.
Кружилин Г. 1968. Массандра. Отчет. Научный
архив КФ ИА НАНУ. Инв. кн. 5. № 870. Папка 1315.
Кузьменко В.М. 1913. Новый-Симеиз и его окрест-
ности на Южном берегу Крыма. С краткими очерка-
ми по геологии и археологии местности, 2 схематиче-
скими картами, 89 иллюстрациями и планом поселка
с его окрестностями. Москва: Товарищество скоропе-
чати А.А. Левинсона.
Кулаковский Ю.А. 1899. Новые данные для исто-
рии Старого Крыма. Записки императорского Рус-
ского археологического общества: Новая серия 10 3/4:
Труды Отделения археологии древне-классической ви-
зантийской и западно-европейской 3, 1-12.
Кулаковский Ю. 2002. Прошлое Тавриды. Киев:
Стилос.
Ланцов С.Б. 1994. Изучение Кутлакского укрепле-
ния в Юго-Восточном Крыму. В: Кутайсов В.А. (отв.
ред.). Археологические исследования в Крыму. 1993 год.
Симферополь: Таврия, 180-183.
Ланцов С.Б. 1997. Кутлакская крепость I в. до н.э. –
I в. н.э. В: Мыц В.Л. и др. (ред.). Археология Крыма 1.
Симферополь: Южногородские ведомости, 69-79.
Ланцов С.Б. 1997а. Раскопки боспорской крепости
Кутлак. В: Кутайсов В.А. (отв. ред.). Археологические
исследования в Крыму. 1994 год. Симферополь: Сонат,
185-189.
Ланцов С.Б. 1999. Краткие сведения о боспорской
крепости Кутлаке – Афинеоне(?) Псевдо-Арриана.
ВДИ 1, 121-136.
Ланцов С.Б. 1999а. Античная крепость Афинеон в
Таврике. В: Казарин В.П. (отв. ред.). Материалы Тре-
тьей Крымской Международной научной конферен-
ции «Пилигримы Крыма. Осень-98 (Путешествия по
Крыму, путешественники о Крыме)» (Симферополь –
Севастополь – Ялта – Алупка – Воронцовский дворец,
21–25 сентября 1998 г.). Симферополь: Крымский ар-
хив, 162-170.
Ланцов С.Б. 2004. Башня в юго-восточной части
Кутлакского пентагона. В: Куковальская Н.М. (гл.
ред.). Сугдейский сборник. Киев; Судак: Академпери-
одика, 447-459.
Ланцов С.Б. 2005. К вопросу о контроле за кабо-
тажным плаванием вблизи Судака на рубеже эр. В:
Зуев В.Ю. (ред.). Боспорский феномен. Проблема соот-
ношения письменных и археологических источников.
Материалы международной научной конференции.
Санкт-Петербург: Издательство Государственного
Эрмитажа, 226-230.
Ланцов С.Б. 2007. Пятый сезон работ Кутлакской
экспедиции. В: Мыц В.Л. (отв. ред.). Археологические
исследования в Крыму. 1995 год. Симферополь: Сонат,
92-96.
Латышев В.В. 1892. Греческие и латинские надпи-
си, найденные в южной России в 1889-1891 гг. Мате-
риалы по археологии России, издаваемые император-
ской Археологической комиссией 9: Древности южной
России, 1-64.
Латышев В.В. 1896. Сборник греческих надписей
христианских времен из южной России: С объяснени-
ями В.В. Латышева. Санкт-Петербург.
Латышев В.В. 1899. Рецензия на книгу: Кулаков-
ский Ю.А. Карта Европейской Сарматии по Птоле-
мею. Киев, 1899. ФО 16/2, 89-98.
Латышев В.В. 1948. Известия древних писателей о
Скифии и Кавказе. ВДИ 2, 215-314.
Латышев В.В. 1948а. Известия древних писателей
о Скифии и Кавказе. ВДИ 1, 223-315.
Латышев В.В. 1948б. Известия древних писателей
о Скифии и Кавказе. ВДИ 4, 225-298.
Латышев В.В. 1949. Известия древних писателей о
Скифии и Кавказе. ВДИ 3, 205-308.
Лесков А.М. 1965. Горный Крым в первом тысяче-
летии до нашей эры. Киев: Наукова думка.
Лысенко А.В. 1999. Отчет о разведках в Горном
Крыму в 1998 г. Научный архив КФ ИА НАНУ. Инв.
кн. 6. № 1490. Папка 1853.
Лысенко А.В. 2003. Пещерные некрополи Горного
Крыма эпохи раннего железа – позднеантичного вре-
мени (IX в. до н.э. – IV в. н.э.). В: Гладких М.І. (гол.
ред.), Піоро І.С. (відпов. ред.). Vita Antiqua 5-6. Київ:
ВПЦ «Київський університет», 85-107.
Лысенко А.В. 2004. Исследования Чатыр-Дагско-
го некрополя в 2002 г. В Гаврилюк Н.О. (ред.). Архео-
логічні відкриття в Україні 2002-2003 рр. 6. Київ: ІА
НАН України; Шлях, 36-39.
Лысенко А.В. 2004а. Погребальный обряд Ча-
тыр-Дагского некрополя (последняя треть III – IV вв.
н.э.). В: Ланцов С.Б., Пуздровский А.Е., Колтухов С.Г.
(ред.). У Понта Эвксинского (памяти П.Н. Шульца).
Симферополь: Крымский научный центр НАН Украи-
ны и МОН Украины, 226-239.
Лысенко А.В. 2005. Новое поселение римского
времени на Южном берегу Крыма. В: Зуев В.Ю. (ред.).
Боспорский феномен. Проблема соотношения пись-
менных и археологических источников. Материалы
международной научной конференции. Санкт-Петер-
бург: Издательство Государственного Эрмитажа, 230-
236.
Лысенко А.В. 2007. Римские монеты конца III – на-
чала IV вв. в южной части Таврики. В: Зайцев Ю.П.,
Мордвинцева В.И. (ред.). Древняя Таврика. Посвяща-
ется 80-летию Татьяны Николаевны Высоцкой. Сим-
ферополь: Универсум, 187-192.
Лысенко А.В. 2005-2009. Святилища римского вре-
мени южной части Горного Крыма (опыт систематиза-
ции). STRATUM plus (4). Санкт-Петербург; Кишинев;
Одесса: Высшая антропологическая школа, 374-400.
Лысенко А.В. 2010. «Поселения» римского време-
ни Алуштинской долины / Древняя и средневековая
Таврика. В: Зайцев Ю.П, Пуздровский А.Е. (отв. ред.).
Археологический альманах 22. Донецк: Донбасс, 259-
277.
Лысенко А.В. 2011. Позднеантичный – средневеко-
вый культовый комплекс на горе Пахкал-Кая. В: Козак
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 95
Д.Н. (гол. ред.). Археологічні дослідження в Україні –
2010. Київ-Полтава: ІА НАН України, 223-224.
Лысенко А.В. 2012. О формировании нумизма-
тического комплекса святилища римского времени в
Аутке (Южный Крым). STRATUM plus (6). Санкт-Пе-
тербург; Кишинев; Одесса: Высшая антропологиче-
ская школа, 81-104.
Лысенко А.В. 2014. Топонимика Южной части
Горного Крыма римского времени. В: Мордвинце-
ва В., Харке Г., Шевченко Т. (ред.). Археологические
и лингвистические исследования: Материалы Гум-
больт-конференции (Симферополь-Ялта, 20-23 сен-
тября 2012 г.). Киев: ИД «Стилос», 101-122.
Лысенко А.В., Герасимов В.Е. 2008. О находках
штоков античных якорей у мыса Плака в Крыму. РА
(3), 120-124.
Лысенко А.В., Тесленко И.Б. 2002. Античные и
средневековые памятники горы Аю-Даг. В: Рудниц-
кая В.Г., Тесленко И.Б. (сост.). Алушта и Алуштинский
регион с древнейших времен до наших дней. Киев: Сти-
лос, 59-88.
Лысенко А.В., Тесленко И.Б. 2006. Отчет о раз-
ведках на территории Алуштинского горсовета в
2005 г. Научный архив ИА НАНУ. № 2005/30.
Лысенко А.В., Тесленко И.Б. 2009. Отчет о
раскопках культового комплекса (святилища) на вер-
шине г. Чатыр-Даг (Эклизи-Бурун) в 2006 г. Научный
архив ИА НАНУ. № 2006/267.
Малицкий Н.В. 1933. Заметки по эпиграфике Ман-
гупа. ИГАИМК 71.
Маркевич А.И. 1923. Очерк истории Тавриды. В:
Вагин Л.С., Вульф Е.В., Двойченко П.А., Соколов В.В.
(ред.). Крым. Путеводитель. Симферополь: Крымиз-
дат, 172-226.
Масленников А.А. 1984. Харакс. В: Кошеленко
Г.А., Кругликова И.Т., Долгоруков В.С. (отв. ред.). Ан-
тичные государства Северного Причерноморья. Архе-
ология СССР. Москва: Наука, 50-57.
Масленников А.А. 1990. Население Боспорского
государства в первые века н.э. Москва: Наука.
Масленников А.А. 1994. Раскопки на Узунларском
валу (Восточный Крым). РА (4), 176-184.
Масленников А.А. 2007. Сельские святилища Ев-
ропейского Боспора. Тула: Гриф и К.
Маслов П.В., Миллер М.Е., Никольский П.В. 1930.
Крым. Хрестоматия по истории края. Часть первая.
Симферополь: Крымское государственное издатель-
ство.
Махнева О.А. 1969. Раскопки малого храма в Фо-
росе в 1967 г. В: Отчет об археологических исследова-
ниях на ЮБК с 1965 по 1969 гг. Научный архив КФ ИА
НАНУ. Инв. кн. 4. № 547. Папка 911, 70-71.
Махнева О.А. 1971. Новые античные поселения на
Южном берегу Крыма. В: Толочко П.П. (отв. ред.). Ар-
хеологические исследования на Украине в 1968 г.: Ин-
формационные сообщения III. Киев: Наукова думка,
83-84.
Махнева О.А. 1972. Новое античное поселение в
пос. Фрунзенском. В: Толочко П.П. (отв. ред.). Археоло-
гические исследования на Украине в 1969 г.: Информа-
ционные сообщения IV. Киев: Наукова думка, 150-151.
Миллер В.Ф. 1888. Археологические разведки в
Алуште и её окрестностях в 1886 году. ДТИМАО XII,
119-140.
Могаричев Ю.М. 2003. К вопросу о раннесредне-
вековых иудейских общинах в Крыму. ХСб XII, 287-
300.
Могарычев Ю.М. 2014. Начальная история хри-
стианства в Тавриде: проблемы и гипотезы. В: игумен
Алексий (Смирнов) и др. (ред. колл.). Православие в
истории и культуре Северного Кавказа. Материалы
VI международных Свято-Игнатиевских чтений (14
мая 2014 г., г. Ставрополь) I. Ставрополь: Дизайн-Сту-
дия Б, 48-58.
Могаричев Ю.М., Сазанов А.В., Шапошников А.К.
2007. Житие Иоанна Готского в контексте истории
Крыма «хазарского периода». Симферополь: Антиква.
Мосберг Г.И. 1946. К изучению могильников рим-
ского времени Юго-Западного Крыма. СА VIII, 113-
119.
Моця О. 2011. Українці: народ і його земля (етапи
становлення). Київ: Стародавній світ.
Мыц В.Л. 1981. Могильник IV–V вв. н.э. на южном
склоне г. Чатыр-Даг. В: Актуальные проблемы архео-
логических исследований в Украинской ССР: Тезисы
докладов республиканской конференции молодых уче-
ных (Киев, апрель 1981 г.). Киев: [б/и], 133-134.
Мыц В.Л. 1983. Позднеантичный могильник на
южном склоне г. Чатырдаг. В: Высотская Т.Н. (ред.).
Население и культура Крыма в первые века н. э. Киев:
Наукова думка, 153-156.
Мыц В.Л. 1984. Отчет об охранных работах и
разведках в Горном Крыму. Научный архив КФ ИА
НАНУ. № 233. Папка 509.
Мыц В.Л. 1987. Могильник III–IV в.в. н.э. на скло-
не Чатырдага. В: Айбабин А.И., Высотская Т.Н., Зу-
барь В.М. (ред.). Материалы к этнической истории
Крыма. Киев: Наукова думка, 144-164.
Мыц В.Л. 1988. Новый позднеантичный памят-
ник Караби-яйлы. В: Крымская научная конференция
«Проблемы античной культуры» (19-24 сентября 1988
г.): Тезисы докладов. Симферополь: [б/и], 299-300.
Мыц В.Л. 1989. Позднеантичные памятники
Алуштинской долины. В: Вахтина М.Ю. (отв. ред.).
«Скифия и Боспор». Археологические материалы к кон-
ференции памяти академика М.И. Ростовцева (Ленин-
град, 14-17 марта 1989 года). Новочеркасск: Новочер-
касский музей истории донского казачества, 77-79.
Мыц В.Л. 1994. Чатырдагский могильник послед-
ней трети III – первой половины V вв. н.э. (к вопро-
су о первоначальном месте расселения готов-тетрак-
ситов). В: Айбабин А.И. (отв. ред.). Международная
конференция «Византия и народы Причерноморья и
Средиземноморья в раннее средневековье (IV–IX вв.)»
(21-27 сентября 1994 г.): Тезисы докладов. Симферо-
поль, 44-45.
Мыц В.Л. 1999. Позднеантичный пещерный не-
крополь на г. Ай-Никола. В: Вахтина М.Ю., Зуев В.Ю.,
96 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
Рогов Е.Я., Хршановский В.А. (ред. и сост.). Боспор-
ский феномен: греческая культура на периферии ан-
тичного мира. Материалы международной научной
конференции (декабрь 1999). Санкт-Петербург: Син-
тез-Полиграф, 319-321.
Мыц В.Л. 2009. Кафа и Феодоро в XV веке. Кон-
такты и конфликты. Симферополь: Универсум.
Мыц В.Л., Адаксина С.Б. 1999. Находки золотых
византийских монет из раскопок Алустона. STRATUM
plus (6). Санкт-Петербург; Кишинев; Одесса: Высшая
антропологическая школа, 123-127.
Мыц и др. 1997 – Мыц В.Л., Жук С.М., Лысенко
А.В., Татарцев С.В., Тесленко И.Б. 1997. Об охранных
работах в Партените. В: Кутайсов В.А. (отв. ред.). Ар-
хеологические исследования в Крыму. 1994 год. Симфе-
рополь: Сонат, 202-204.
Мыц В.Л., Лысенко А.В. 2001. Позднеантичное
святилище Таракташ в Крыму. В: Зуев В.Ю. (отв. ред.).
«Боспорский феномен: колонизация региона, форми-
рование полисов, образование государства». Мате-
риалы международной научной конференции. Часть
2. Санкт-Петербург: Издательство Государственного
Эрмитажа, 96-100.
Мыц В.Л., Лысенко А.В., Жук С.М. 1999. Пещер-
ный позднеантичный некрополь на г. Ай-Никола. ХСб
X, 169-180.
Мыц и др. 2007 – Мыц В.Л., Лысенко А.В., Семин
С.В., Тесленко И.Б. 2007. Позднеантичное святилище
у с. Дачное (бывш. Таракташ). В: Кутайсов В.А. (отв.
ред.). Археологические исследования в Крыму. 1994 год.
Симферополь: Сонат, 102-110.
Мыц и др. 1997а – Мыц В.Л., Лысенко А.В., Семин
С.В., Тесленко И.Б., Щукин М.Б. 1997. Исследования
Чатырдагского некрополя. В: Кутайсов В.А. (отв. ред.).
Археологические исследования в Крыму. 1994 год. Сим-
ферополь: Сонат, 211-221.
Мыц и др. 1998 – Мыц В.Л., Лысенко А.В., Теслен-
ко И.Б., Семин С.В. 1998. Отчет о раскопках поздне-
античного святилища у с. Дачное (б. Таракташ) в 1995
г. Научный архив КФ ИА НАНУ. Инв. кн. 6. № 1315.
Папки 1677-1678.
Мыц и др. 2006 – Мыц В.Л., Лысенко А.В., Щукин
М.Б., Шаров О.В. 2006. Чатыр-Даг – некрополь рим-
ской эпохи в Крыму. Санкт-Петербург: Издательство
СПбИИ РАН «Нестор-История».
Назаров В.В. 2003. Гидроархеологическая карта
Черноморской акватории Украины. Киев: Стилос.
Нарушевич А. 1788. Таврикия или известия древней-
шие и новейшие о состоянии Крыма и его жителях до
наших времен. Киев: Типография Академии Киевской.
Новиченков В.И., Новиченкова Н.Г. 2002. О ниж-
ней оборонительной стене римского укрепления Ха-
ракс. МАИЭТ IX. Симферополь, 27-36.
Новиченкова К.В. 2000. Стеклянные сосуды VI –
I вв. до н.э. в Северном Причерноморье. В: Ливицкая
З.Г. (ред.). IV Дмитриевские чтения. История Юж-
ного берега Крыма: факты, документы, коллекции,
литературоведение, мемуары. Симферополь: Таври-
я-Плюс, 14-20.
Новиченкова К.В. 2001. Раннее античное стек-
ло на территории Крыма. В: Казарин В.П. (отв. ред.).
Материалы Пятой Крымской Международной на-
учно-практическй конференции «Пилигримы Крыма.
Осень’2000 (Путешествия по Крыму, путешествен-
ники о Крыме)» (Симферополь, 7-8 октября 2000 г.)
в двух томах. Том 1. Симферополь: Крымский архив,
205-214.
Новиченкова К.В. 2002. Стеклянные гладкостен-
ные чаши из святилища античного времени у перева-
ла Гурзуфское Седло. МАИЭТ IX. Симферополь, 15-26.
Новиченкова М.В. 2009. О римской кольчуге из
святилища у перевала Гурзуфское Седло в Горном
Крыму. В: Марченко И.И. (отв. ред.). Пятая Кубанская
археологическая конференция: материалы конферен-
ции. Краснодар: Кубанский государственный универ-
ситет, 283-286.
Новиченкова М.В. 2011. Римская кольчуга Lorica
Hamata I в. до н.э. – I в. н.э. из ритуального комплек-
са святилища у перевала Гурзуфское Седло. БИ XXV,
271-297.
Новиченкова М.В. 2011а. Фрагменты овальных
римских щитов SCUTUM из раскопок святилища у
перевала Гурзуфское Седло. В: Новиченкова Н.Г. (отв.
ред.). Материалы III международной научно-практи-
ческой конференции «Историко-культурное наследие
Причерноморья: изучение и использование в образо-
вании и туризме»: Тезисы докладов. Ялта: РИО КГУ,
78-79.
Новиченкова Н.Г. 1984. Работы Ялтинского крае-
ведческого музея. В: Рыбаков Б.А. (отв. ред.). Археоло-
гические открытия 1982 года. Москва: Наука, 307-308.
Новиченкова Н.Г. 1993. Гурзуфское Седло: атрибу-
тика обрядности святилища в сопоставлении с рели-
гиозными воззрениями скифов. МАИЭТ III. Симферо-
поль, 228-233, 393-395.
Новиченкова Н.Г. 1994. О контактах населения
Горного Крыма с Боспором по материалам святилища
у перевала Гурзуфское Седло. Боспорский сборник 4,
52-57.
Новиченкова Н.Г. 1998. Римское военное снаряже-
ние из святилища у перевала Гурзуфское Седло. ВДИ
2, 51-67.
Новиченкова Н.Г. 2000. О древнем пути в Горном
Крыму. В: Казарин В.П. (отв. ред.). Материалы Чет-
вертой Крымской Международной научной конфе-
ренции «Пилигримы Крыма. Осень-99 (Путешествия
по Крыму, путешественники о Крыме)» (Симферо-
поль, 16-17 сентября 1999 г.) в двух томах. Том 2. Сим-
ферополь: Крымский архив, 38-44.
Новиченкова Н.Г. 2000а. Браслеты и кольца из
святилища у перевала Гурзуфское Седло. В: Ливиц-
кая З.Г. (ред.). IV Дмитриевские чтения. История
Южного берега Крыма: факты, документы, коллек-
ции, литературоведение, мемуары. Симферополь:
Таврия-Плюс, 3-9.
Новиченкова Н.Г. 2001. Скифо-тавры по мате-
риалам раскопок святилища у перевала Гурзуфское
Седло. В: Казарин В.П. (отв. ред.). Материалы Пятой
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 97
Крымской Международной научно-практическй кон-
ференции «Пилигримы Крыма. Осень’2000 (Путеше-
ствия по Крыму, путешественники о Крыме)» (Сим-
ферополь, 7-8 октября 2000 г.) в двух томах. Том 1.
Симферополь: Крымский архив, 214-219.
Новиченкова Н.Г. 2002. Устройство и обрядность
святилища у перевала Гурзуфское Седло. Ялта: РИО
КГГИ.
Новиченкова Н.Г. 2004а. Латенские вещи из свя-
тилища у перевала Гурзуфское Седло. В: Ливицкая
З.Г. (ред.). VII Дмитриевские чтения. История Юж-
ного берега Крыма: факты, документы, коллекции,
литературоведение, мемуары. Симферополь: «Таври-
я-Плюс», 23-27.
Новиченкова Н.Г. 2008. Горный Крым в погранич-
ной зоне античной цивилизации. В: Петренко Л.В.
(сост.). Х Дмитриевские чтения (16-17 марта 2006 г.).
История Южного берега Крыма. Симферополь: Ан-
тиквА, 48-68.
Новиченкова Н.Г., Новиченкова-Лукичева К.В.
2009. Комплексы с оружием и античным импортом II в.
до н.э. – I в. н.э. в Горном Крыму и в Прикубанье. В:
Марченко И.И. (отв. ред.). Пятая Кубанская археологи-
ческая конференция: материалы конференции. Красно-
дар: Кубанский государственный университет, 286-288.
Новиченкова Н.Г., Новиченкова-Лукичева Х.В.
2009а. Будівельна кераміка з клеймами римської фор-
теці Харакс. Археологія (1), 61-71.
Новиченкова-Лукичева К.В. 2008. Стеклянные
украшения из святилища у перевала Гурзуфское Сед-
ло. В: Петренко Л.В. (сост.). Х Дмитриевские чтения
(16-17 марта 2006 г.). История Южного берега Кры-
ма. Симферополь: АнтиквА, 69-74.
Новиченкова-Лукичева К.В. 2011. Стеклянные
полихромные изделия из святилища на Гурзуфском
Седле. В: Новиченкова Н.Г. (отв. ред.). Материалы III
международной научно-практической конференции
«Историко-культурное наследие Причерноморья: из-
учение и использование в образовании и туризме»: Те-
зисы докладов. Ялта: РИО КГУ, 81-82.
Овчаров Д., Овчаров Н. 1988. Мраморная колон-
на III в. с надписью на латинском языке из Преслава.
Thracia 8, 122-129.
Ольховский В.С. 1981. Население Крыма по дан-
ным античных авторов. СА (3), 52-65.
Ольховский В.С. 1990. До етнічної історії давнього
Криму. Археологія (1), 27-38.
Онайко Н.А. 1961. Сессия отделения историче-
ских наук и пленум Института Археологии АН СССР,
посвященное итогам полевых исследований 1960 г. СА
(4), 286-294.
Орлов К.К. 1976. Отчет об археологическом об-
следовании холма Тоха-Дахыр и урочища Осман в Ар-
теке в 1975 г. Научный архив ИА НАНУ. № 1975/22 б.
Орлов К.К. 1978. Исследования Харакса. В: Рыба-
ков Б.А. (отв. ред.). Археологические открытия 1977
года. Москва: Наука, 366-367.
Орлов К.К. 1980. Раскопки внутрикрепостной тер-
ритории Харакса. В: Археологические исследования на
Украине в 1978–1979: Тезисы докладов XVIII конфе-
ренции ИА АН УССР. Днепропетровск, 115-116.
Орлов К.К. 1982. Исследование римской крепости
Харакс. В: Актуальные проблемы археологических
исследований в Украинской ССР: Тезисы докладов ре-
спубликанской конференции молодых ученых (Киев,
апрель 1981 г.). Киев: Наукова думка, 85-86.
Орлов К.К. 1983. Отчет о раскопках Ай-Тодорско-
го некрополя в 1983 г. Научный архив КФ ИА НАНУ.
Инв. кн. 2. № 178. Папки 395-396.
Орлов К.К. 1983а. Раскопки терм Харакса. В: Ры-
баков Б.А. (отв. ред.). Археологические открытия 1981
года. Москва: Наука, 298-299.
Орлов К.К. 1984. Работы Ай-тодорского отряда. В:
Рыбаков Б.А. (отв. ред.). Археологические открытия
1982 года. Москва: Наука, 309-310.
Орлов К.К. 1985. Отчет о разведках на Южном
берегу Крыма в 1982-1984 гг. Научный архив КФ ИА
НАНУ. № 535. Папка 896.
Орлов К.К. 1985а. Отчет о работе Южнобереж-
ного отряда ИА АН УССР в 1985 г. Текстовая часть.
Том I. Научный архив КФ ИА НАНУ. № 863. Папка
1306.
Орлов К.К. 1985б. Отчет о работе Южнобереж-
ного отряда ИА АН УССР в 1985 г. Иллюстрации. Том
IV. Научный архив КФ ИА НАНУ. № 863. Папка 1308б.
Орлов К.К. 1985в. Отчет о раскопках Ай-То-
дорского некрополя в 1984 г. Научный архив КФ ИА
НАНУ. Инв. кн. 2. № 180. Папки 399-400.
Орлов К.К. 1985г. Работы Южнобережного отря-
да. В: Рыбаков Б.А. (отв. ред.). Археологические от-
крытия 1983 года. Москва: Наука, 331-332.
Орлов К.К. 1987. Ай-Тодорский некрополь. В: Ай-
бабин А.И., Высотская Т.Н., Зубарь В.М. (ред.). Мате-
риалы к этнической истории Крыма. Киев: Наукова
думка, 106-133.
Орлов К.К. 1988. Архитектурные комплексы Ха-
ракса. В: Бибиков С.Н. (отв. ред.). Архитектурно-ар-
хеологические исследования в Крыму. Киев: Наукова
думка, 16-27.
Отчет… 1894 – Отчет по Музею Ялтинского от-
деления Крымского Горного Клуба к 1 января 1893 г.
ЗКГК 4, 18-21.
Паллас П.С. 1999. Наблюдения, сделанные во вре-
мя путешествия по южным наместничествам Русско-
го государства в 1793–1794 годах. В: Левшин Б.В. (отв.
ред.). Научное наследство 27. Москва: Наука, 19-224.
Панов А.Р. 2002. Поход Полемона I на Боспор: про-
блемы интерпретации источников. Античный мир и
археология 11, 106-108.
Парфенов В.Н. 2011. К оценке римско-боспорских
отношений в I–II вв. н.э. БИ XXV, 143-158.
Паршина Е.А. 1986. Раскопки Кутлакской экспеди-
ции. В: Рыбаков Б.А. (отв. ред.). Археологические от-
крытия 1984 года. Москва: Наука, 288-289.
Пиоро И.С. 1990. Крымская Готия. Киев: Лыбидь.
Пиоро И.С. 1997. К вопросу об этнической атри-
буции названия «тавры» в римское время. В: Между-
народная научная конференция «Херсонес в античном
98 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
мире. Историко-археологический аспект» (Севасто-
поль, 29 августа – 1 сентября 1997 г.): Тезисы докла-
дов. Севастополь, 96-97.
Пиоро И.С. 1998. К вопросу об этнической атрибу-
ции названия «тавры» в римское время. ХСб IX, 138-140.
Піоро І.С. 1999. Готи в Гірському Криму. В: Глад-
ких М.І. (гол. ред.). Vita Antiqua 1. Київ: ВПЦ «Київсь-
кий університет», 75-79.
Пиоро И.С. 1999. Черняховская культура и Крым.
В: Левада М.Є. (ред.-упор.). Сто лет Черняховской
культуре. Київ: Товариство Археології та Антрополо-
гії, 252-276.
Подгородецкий П.Д. 1988. Крым: Природа. Сим-
ферополь: Таврия.
Подосинов А.В. 2002. Восточная Европа в рим-
ской картографической традиции. Тексты, перевод,
комментарий. Москва: Индрик.
Попова Е.А. 2012. Городище «Чайка» позднеэл-
линистического времени и проблема истоков Поздне-
скифской культуры. ПИФК 2(36), 3-17.
Потєхіна І.Д. 2009. Поховання немовлят у горщи-
ках біля святилища Таракташ II: антропологичний
аспект. Археологія (2), 50-54.
Пуздровський О.Є. 1989. Сармати в Неаполі
Скіфському. Археологія (3), 30-39.
Пуздровський О.Є. 1992. Кримська Скіфія в кінці
II ст. до н. е. – перш. пол. III ст. н. е. Археологія (2),
125-135.
Пуздровский А.Е. 1994. Могильник III–IV вв. н.э.
у с. Перевальное в Крыму. В: Айбабин А.И. (отв. ред.).
Международная конференция «Византия и народы
Причерноморья и Средиземноморья в раннее средне-
вековье (IV–IX вв.)» (21-27 сентября 1994 г.): Тезисы
докладов. Симферополь, 55-56.
Пуздровский А.Е. 1999. Этническая история
Крымской Скифии (II в. до н.э. – III в. н.э.). ХСб X, 208-
225.
Пуздровский А.Е. 2001. Политическая история
Крымской Скифии во II в. до н.э. – III в. н.э. ВДИ 3,
86-118.
Пуздровский А.Е. 2007. Крымская Скифия II в. до
н.э. – III в. н.э. Погребальные памятники. Симферо-
поль: Бизнес-Информ.
Равдоникас В.И. 1932. Пещерные города Крыма и
готская проблема в связи со стадиальным развитием
Северного Причерноморья. ИГАИМК XII, 1-106.
Репников Н.И. 1904. Гурзуф и его ближайшие
окрестности в историко-археологическом отношении.
ИТУАК 36, 35-42.
Репников Н.И. 1909б. Партенитская базилика.
ИАК 32, 91-140.
Репников Н.И. 1927. Предполагаемые древности
тавров. ИТОИАиЭ I(58), 137-140.
Репников Н.И. 1941. О характере римской оккупа-
ции южного берега Крыма. СА VII, 121-128.
Ростовцев М.И. 1900, март. Римские гарнизоны на
Таврическом полуострове. ЖМНП 328, 140-158.
Ростовцев М.И. 1908. Новые латинские надписи с
юга России. ИАК 27, 55-67.
Ростовцев М.И. 1911. Святилище фракийских бо-
гов и надписи бенефициариев в Ай-Тодоре. ИАК 40,
1-42.
Ростовцев М.И. 1917. Цезарь и Херсонес. ИАК 63,
1-21.
Ростовцев М.И. 1925. Скифия и Боспор. Москва: [б/и].
Рубрук Вильгельм де. 1911. Путешествие в восточ-
ные страны в 1253 г. В: Малеин А.И. (пер.). Плано Кар-
пини Иоанн де. История монголов; Рубрук Вильгельм
де. Путешествие в восточные страны. Санкт-Петер-
бург, 65-178.
Русяева А.С. 2005. Религия понтийских эллинов в
античную эпоху. Киев: ИД «Стилос».
Сапрыкин С.Ю. 2005. Энкомий из Пантикапея и
положение Боспорского царства в конце I – начале II в.
н.э. ВДИ 2, 45-81.
Сапрыкин С.Ю. 2005а. Денежное обращение на
хоре Херсонеса Таврического в античную эпоху (исто-
рико-нумизматическое исследование). Москва: Ин-
ститут всеобщей истории РАН.
Саприкiн С.Ю., Баранов И.А. 1995. Грецький на-
пис iз Судака. Археологiя (2), 137-140.
Сапрыкин С.Ю., Еромолин С.А. 2010. Римский
флот на Боспоре: новая латинская надпись из Панти-
капея. ВДИ 3, 72-84.
Сарновски Т. 2000. О Боспорской войне в конце
II в. н.э. В: Сарновски Т., Савеля О.Я. (ред.) Балакла-
ва. Римская военная база и святилище Юпитера До-
лихена. In: Mikocki T. (ed.). Światowit, Supplement Series
A: Antiquity, vol. V. Warschau: Institute of Archaeology
Warsaw university, 246-248.
Сарновски Т. 2000а. Надгробие вольноотпущен-
ников IOSPE I² 562 и вопрос о времени введения рим-
ского гарнизона в Херсонес. В: Сарновски Т., Савеля
О.Я. (ред.) Балаклава. Римская военная база и святи-
лище Юпитера Долихена. In: Mikocki T. (ed.). Światowit,
Supplement Series A: Antiquity, vol. V. Warschau: Institute
of Archaeology Warsaw university, 206-211.
Сарновски Т. 2000б. К вопросу о римской оккупа-
ции Южного Крыма в свете новых данных. В: Сарнов-
ски Т., Савеля О.Я. (ред.) Балаклава. Римская военная
база и святилище Юпитера Долихена. In: Mikocki T.
(ed.). Światowit, Supplement Series A: Antiquity, vol. V.
Warschau: Institute of Archaeology Warsaw university,
269-272.
Сарновски Т. 2005. Римская черепица из Южного
Крыма. МАИЭТ XI. Симферополь, 119-132.
Сарновски Т. 2006. Плавтий Сильван и «эска-
дра-призрак» на Черном море в I в. н.э. ВДИ 1, 117-130.
Сестренцевич-Богуш С. 1806. История царства
Херсонеса Таврийского. Том первый. Санкт-Петер-
бург: Типография Шнора.
Сестренцевич-Богуш С. 1806а. История царства
Херсонеса Таврийского. Том второй. Санкт-Петер-
бург: Типография Шнора.
Сидоренко В.А. 1987. К вопросу этнической
атрибуции Ай-Тодорского клада монет IV – начала
V вв. с подражаниями «лучистого типа». В: Айба-
бин А.И., Высотская Т.Н., Зубарь В.М. (ред.). Мате-
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 99
риалы к этнической истории Крыма. Киев: Наукова
думка, 133-144.
Сидоренко В.А. 1991. «Готы» области Дори Про-
копия Кессарийского и «длинные стены» в Крыму.
МАИЭТ II. Симферополь, 105-118.
Сидоренко В.А. 1994. Некоторые ключевые мо-
менты раннесредневековой истории Таврики. В: Ай-
бабин А.И. (отв. ред.). Международная конференция
«Византия и народы Причерноморья и Средиземномо-
рья в раннее средневековье (IV–IX вв.)» (21-27 сентя-
бря 1994 г.): Тезисы докладов. Симферополь, 65-69.
Сидоренко В.А. 1994а. Федераты Византии в
Юго-Западном Крыму (последняя четверть III – нача-
ло VIII вв.). Автореф. дис. … канд. ист. наук. Санкт-Пе-
тербург.
Сидоренко В.А. 2001. Золотая монетная чеканка
Херсонеса I–II вв. н.э. МАИЭТ VIII. Симферополь,
436-453.
Сидоренко В.А. 2013. Тетрассарии Херсонеса вре-
мени «священного мира». МАИЭТ ХVIII. Симферо-
поль, 353-404.
Скржинская М.В. 1977. Северное Причерноморье
в описании Плиния Старшего. Киев: Наукова думка.
Смекалов С.Л. 2007. Геофизические исследования
на памятнике Таракташ. В: Кутайсов В.А. (отв. ред.).
Археологические исследования в Крыму. 1994 год. Сим-
ферополь: Сонат, 131-132.
Смирнов А.П. 1953. К вопросу о славянах в Крыму.
СА (3), 32-45.
Смирнов А.С. 2010. О границах археологических
культур (о единстве и различиях в неолите бассейнов
Сожа, Десны и Оки). В: Каменецкий И.С., Сорокин
А.Н. (отв. ред.). Человек и древности: памяти Алек-
сандра Александровича Формозова (1928-2009). Мо-
сква: Гриф и К, 253-262.
Соломонік Е.І. 1962. Про значення терміна «тав-
роскіфи». В: Славін Л.М. (відпов. ред.). Археологічні
пам́ ятки УРСР XI. Північне Прочорномор́ я в античну
епоху 1. Київ: Видавнитство Академії наук Українсь-
кої РСР, 153-157.
Соломонік Е.І. 1976. Таври і Тавріка (про поход-
ження етноніма і топоніма). Археологія (20), 46-50.
Соломоник Э.И. 1983. Латинские надписи Херсо-
неса Таврического. Москва: Наука.
Соломоник Э.И., Домбровский О.И. 1968. О лока-
лизации страны Дори. В: Домбровский О.И. (отв. ред.).
Археологические исследования средневекового Крыма.
Киев: Наукова думка, 11-44.
Стевен А.Х. 1909. Таракташский клад. ИТУАК 43,
99-101.
Страбон. 1964. География в 17 книгах. Пер., ст. и
коммент. Г.А. Стратановского. Ленинград: Наука.
Стржелецкий и др. 2003-2004 – Стржелецкий С.Ф.,
Высотская Т.Н., Рыжова Л.А., Жесткова Г.И. 2003-
2004. Население округи Херсонеса в первой половине
I тысячелетия новой эры (по материалам некрополя
«Совхоз № 10»). STRATUM plus (4). Санкт-Петербург;
Кишинев; Одесса: Высшая антропологическая школа,
27-277.
Стюлегар Ф.-А. 2010. Между Скандинавией и
Черным морем – краткий обзор старой дискуссии. In:
International conference «Inter Ambo Maria. Contakts
Between Scandinavia and Crimea in the Roman Period»
(October, 21-25, 2010, Gaspra). Abstracts. Simferopol,
140-141.
Тесленко И.Б., Лысенко А.В. 2002. Археологи-
ческие разведки в Горном Крыму. В: Гаврилюк Н.О.
(ред.). Археологічні відкриття в Україні 2000-2001 рр.
Київ: ІА НАН України, 270-273.
Тесленко И.Б., Лысенко А.В. 2005. Археологиче-
ские разведки на территории Маломаякского сельсо-
вета (АРК) в 2004 г. В: Гаврилюк Н.О. (ред.). Архео-
логічні відкриття в Україні 2003-2004 рр. 7. Київ: ІА
НАН України; Запоріжжя: Дике Поле, 290-294.
Тесленко И.Б., Лысенко А.В. 2005а. Археологиче-
ские разведки на территории Ялтинського горсовета в
2004 г. В: Гаврилюк Н.О. (ред.). Археологічні відкрит-
тя в Україні 2003-2004 рр. 7. Київ: ІА НАН України;
Запоріжжя: Дике Поле, 295-297.
Тесленко И.Б., Лысенко А.В. 2007. Отчет о раз-
ведках на территории Ялтинского и Алуштинского
горсоветов в 2004 г. Научный архив КФ ИА НАНУ.
№ 1121. Папка 1468.
Тесленко И.Б., Лысенко А.В., Масякин В.В. 2014.
Новый могильник римского времени в центре Южной
части Горного Крыма. В: Козак Д.Н. (гол. ред.). Архе-
ологічні дослідження в Україні 2013. Київ: ІА НАНУ,
84-85.
Тесленко И.Б., Лысенко А.В., Масякин В.В. 2014а.
Отчет о разведках на территории Алуштинского
горсовета в 2013 г. Научный архив КФ ИА НАНУ.
№ 1554. Инв. кн. 6. Папка 1919.
Топоров В.Н. 1983. Древние германцы в Причерно-
морье: результаты и перспективы. В: Иванов Вяч. Вс.
(ред.). Балто-славянские исследования. 1982. Москва:
Наука, 227-263.
Третья… 1890. – Третья учебная экскурсия Сим-
феропольской мужской гимназии: Симферополь и его
окрестности. Отчет. Сост. Лашков Ф.Ф. Симферо-
поль.
Труфанов А.А., Юрочкин В.Ю. 1999. Боспоро-хер-
сонесские отношения и этно-политическая ситуация
в Крымской Скифии III–IV в.в. н.э. В: Вахтина М.Ю.,
Зуев В.Ю., Рогов Е.Я., Хршановский В.А. (ред. и сост.).
Боспорский феномен: греческая культура на перифе-
рии античного мира. Материалы международной на-
учной конференции (декабрь 1999). Санкт-Петербург:
Синтез-Полиграф, 241-251.
Тунманн И. 1991. Крымское ханство. Симферо-
поль: Таврия.
Турова Н.П. 2004. Предварительное обследова-
ние памятников античного времени в Ялтинской
котловине (по материалам разведок 2001 г.). В: Но-
виченкова Н.Г. (ред.-сост.). Всеукраинская науч-
но-практическая конференция «Памятники Юж-
ного берега Крыма: вчера, сегодня, завтра» (Ялта,
24-26 апреля 2002 г.): Материалы. Ялта: РИО КГГИ,
71-78.
100 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
Тункина И.В. 2002. Русская наука о классиче-
ских древностях юга России (XVIII – середина XIX в.).
Санкт-Петербург: Наука.
Ушаков С.В. 2001. Етнічна ситуація в Півден-
но-Західному Криму на межі античності та серед-
ньовіччя (III – середина VI ст. н.е.). Автореферат дис.
… канд. істор. наук. Київ.
Ушаков С.В. 2004. Об этнической принадлежно-
сти памятников типа Ай-Тодор. В: Новиченкова Н.Г.
(ред.-сост.). Всеукраинская научно-практическая кон-
ференция «Памятники Южного берега Крыма: вчера,
сегодня, завтра» (Ялта, 24-26 апреля 2002 г.): Мате-
риалы. Ялта: РИО КГГИ, 22-27.
Ушаков С.В. 2010. Варвары горной Таврики на ру-
беже эпох: Этническая ситуация в Юго-Западном Кры-
му (III – середина VI вв. н.э.). Опыт реконструкции. В:
Археологический альманах 23. Донецк: Донбасс.
Фабр А. 1859. Достопримечательнейшие древ-
ности Крыма и соединенные с ними воспоминания.
Одесса: Типография П. Францова.
Филлипенко А.А., Алексеенко И.А. 2000. Клад
римских денариев из Балаклавы. В: Сарновски Т., Саве-
ля О.Я. (ред.) Балаклава. Римская военная база и святи-
лище Юпитера Долихена. In: Mikocki T. (ed.). Światowit,
Supplement Series A: Antiquity, vol. V. Warschau: Institute
of Archaeology Warsaw university, 169-175.
Фирсов Л.В. 1979. О положении страны Дори в
Таврике. ВВ 40, 104-113.
Фирсов Л.В. 1990. Исары. Очерки истории сред-
невековых крепостей Южного берега Крыма. Новоси-
бирск: Наука.
Формозов А.А. 1986. Страницы истории русской
археологии. Москва: Наука.
Фронджуло М.А. 1971. Работы Судакского отряда.
В: Толочко П.П. (отв. ред.). Археологические исследо-
вания на Украине в 1968 г.: Информационные сообще-
ния III. Киев: Наукова думка, 256-260.
Хайрединова Э.А. 1994. Об употреблении этно-
нимов «скиф» и «гот». В: Айбабин А.И. (отв. ред.).
Международная конференция «Византия и народы
Причерноморья и Средиземноморья в раннее средне-
вековье (IV–IX вв.)» (21-27 сентября 1994 г.): Тезисы
докладов. Симферополь, 76.
Хайрединова Э.А. 1994а. Боспор и морские похо-
ды варваров второй половины III в. н.э. МАИЭТ IV.
Симферополь, 517-527.
Хапаев В.В. 2008. Крымские землетрясения древ-
ности и средневековья: к истории вопроса. В: Чореф
М.М. (ред.) Материалы по археологии и истории ан-
тичного и средневекового Крыма I. Симферополь:
Интернет-издание, 89-116. Режим доступа: http://www.
msusevastopol.net/downloads/MAIASK1.pdf.
Харматта Я. 1967. К истории Херсонеса Тавриче-
ского и Боспора. В: Блаватская Т.В. и др. (ред. колл).
Античное общество: Труды конференции по изучению
проблем античности (Ленинград, 9-14 апреля 1964 г.).
Москва: Наука, 204-208.
[Хвольсон Д.А.] 1884. Сборник еврейских надпи-
сей, содержащих надгробные надписи из Крыма и
надгробные, и другие надписи из иных мест, в древнем
еврейском квадратном шрифте, также и образцы
шрифтов из рукописей от IX–XV столетия собран-
ные и объясненные Д.А. Хвольсоном, заслуженным
ординарным профессором при С-Петербургском уни-
верситете. Санкт-Петербург: Типография Импера-
торской Академии Наук.
Хенинг Р. 1962. Неведомые земли: В 4 томах. Том
3. Москва: Издательство иностранной литературы.
Храпунов И.Н. 1995. Очерки этнической истории
Крыма в раннем железном веке. Тавры. Скифы. Сар-
маты. Симферополь: Таврия.
Храпунов И.Н. 2004. Этническая история Крыма в
раннем железном веке. БИ VI.
Цукерман К. 1994. Епископы и гарнизон Херсона в
IV веке. МАИЭТ IV. Симферополь, 545-561.
Шангин М. 1938. Новый географический текст.
ВДИ 4, 252-255.
Шаров О.В. 2007. Керамический комплекс некро-
поля Чатыр-Даг: Хронология комплексов с римскими
импортами. Санкт-Петербург: Издательство СпбИИ
РАН «Нестор-История».
Шаров О.В. 2009. Святилища на склонах горы
Таракташ в восточном Крыму. В: Вахтина М.Ю. и
др. (ред. колл.). «Боспорский феномен: искусство
на периферии античного мира». Материалы меж-
дународной научной конференции. Санкт-Петер-
бург: Издательство СпбИИ РАН «Нестор-Исто-
рия», 459-464.
Шевченко Н.Ф. 1989. Сарматы в восточном Приа-
зовье. В: Раев Б. А. (ред.). Кочевники евразийских сте-
пей и античный мир (проблемы контактов). Новочер-
касск: Красное знамя, 140-147.
Шувалов П.В. 1999. Монеты между археологией и
нумизматикой. Археологические вести 6, 374-403.
Шульц П.Н. 1949. Тавро-скифская экспедиция.
КСИИМК XXVII, 56-66.
Шульц П.Н. 1957. Таврское укрепленное поселе-
ние на горе Кошка в Крыму. КСИА АН УССР 7, 62-66.
Шульц П.Н. 1959. О некоторых вопросах истории
тавров (территория, хронология, взаимоотношения с
античными городами и скифами). В: Смирнов А.П.
(отв. ред.). Проблемы истории Северного Причерно-
морья в античную эпоху. Москва: Изд-во АН СССР,
235-272.
Шульц П.Н. 1960. Судакский клад. В: Газета
«Путь Ильича» от 23 июня 1960 г. № 58.
Щукин М.Б. 2001. Славяно-Сарматская экспеди-
ция. В: Вилинбахов Г.В. (ред.). Сообщения Государ-
ственного Эрмитажа LIX, 85.
Щукин М.Б. 2002. Об одной интересной находке
из могильника на склоне Чатыр-Дага. В: Рудницкая
В.Г., Тесленко И.Б. (сост.). Алушта и Алуштинский ре-
гион с древнейших времен до наших дней. Киев: Сти-
лос, 7-15.
Щукин и др. 2003 – Щукин М.Б., Шаров О.В., Шу-
валов П.В., Соколова Л.А., Гарбуз И.В. 2003. Исследо-
вания поселения и святилища Таракташ-2 у с. Дачное
Судакского района. В: Гаврилюк Н.О. (ред.). Архео-
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 101
логічні відкриття в Україні 2001-2002 рр. 5. Київ: ІА
НАН України; Шлях, 294-297.
Щукин и др. 2003а – Щукин М.Б., Шаров О.В.,
Шувалов П.В., Соколова Л.А., Гарбуз И.В. 2003а. Ис-
следования поселения и святилища Таракташ-2 у с.
Дачное Судакского района. В: Пиотровский Ю.Ю.
(ред.). Отчётная археологическая сессия Гос. Эрми-
тажа за 2002 год: Тезисы докладов. Санкт-Петербург:
Издательство Гос. Эрмитажа, 54-60.
Щукин и др. 2004 – Щукин М.Б., Шаров О.В., Шу-
валов П.В., Соколова Л.А., Гарбуз И.В. 2004. Иссле-
дования поселения Таракташ у с. Дачное Судакского
района. В: Археологические экспедиции за 2003 год:
Сборник докладов. Санкт-Петербург: Издательство
Гос. Эрмитажа, 125-139.
Юрочкин В.Ю. 1997. Памятники группы Озерно-
е-Инкерман в позднеантичном Крыму. В: Междуна-
родная научная конференция «Херсонес в античном
мире. Историко-археологический аспект» (Севасто-
поль, 29 августа – 1 сентября 1997 г.): Тезисы докла-
дов. Севастополь, 128-133.
Юрочкин В.Ю. 1999. Этно-политическая ситуация
в позднеантичной Таврике в сочинении Константина
Багрянородного и археологические реалии. В: Толоч-
ко П.П. (глав. ред.). Проблемы скифо-сарматской ар-
хеологии Северного Причерноморья (к 100 – летию Б.
Н. Гракова). III Граковские чтения. Тезисы конферен-
ции. Запорожье: Запорожский ГУ, 279-281.
Юрочкин В.Ю. 2002. Судакский регион в геопо-
литической истории позднеантичной Таврики. В: Ку-
ковальская Н.М. (глав. ред.). Материалы конференции
«Сугдея, Сурож, Солдайя в истории и культуре Ру-
си-Украины» (г. Судак, 16–22 сентября 2002 г.). Київ:
Академперіодика, 280-283.
Юрочкин В.Ю. 2003. К вопросу о «Готском вопро-
се». В: Древнее Причерноморье: Материалы междуна-
родной конференции «V-е чтения памяти профессора
Петра Осиповича Карышковского» (Одесса, 12-14 мар-
та 2001 года). Одесса, 201-213.
Юрочкин В.Ю. 2007. Готская епархия (краткий
исторический очерк). В: Ясельская Л. (отв. ред.). Меж-
дународная церковно-историческая конференция «Ду-
ховное наследие Крыма» (памяти преподобного Иоан-
на, епископа Готфского) (пос. Партенит, 7-10 июля
2005 г.): Материалы. Симферополь: Издательство
Симферопольской и Крымской епархии, 41-67.
Юрочкин В.Ю., Труфанов А.А. 2007. Хронология
могильников Центрального и Юго-Западного Крыма
3–4 вв. н.э. В: Зайцев Ю.П., Мордвинцева В.И. (ред.).
Древняя Таврика. Посвящается 80-летию Татьяны
Николаевны Высоцкой. Симферополь: Универсум,
359-382.
Якобсон А.Л. 1970. Раннесредневековые сельские
поселения Юго-Западной Таврики. МИА 168.
Ярцев С.В. 2011. Проблема этнической идентифи-
кации варваров, напавших на Ольвию во время прав-
ления Антонина Пия. ВДИ 2 (277), 144-164.
Bowersock G.W., Jones C.P. 2006. A New Inscription
from Panticapaeum. Zeitschrift für Papyrologie und
Epigraphik 156, 117-126.
Ebert M. 1909. Die frühmittelalterlichen Spangen-
helme vom Baldenheimer Typus. Prähistorische Zeit-
schrift I, 69-73.
Formaleoni O. di V.A. 1789. Storia filosofica, e
politica della navigazione, del commercio e dell colonie
degli antichi nel mar nero. T. II. Venezia.
Karasiewicz-Szczypiorski R. 2011. Tschatyrdag, an
Unknown Roman Sentry Post on the Crimean Coast? In:
Papuci-Władyka E., Vickers M., Bodzek J., Braund D.
(eds.) Pontika 2008. Recent Research on the Northern and
Eastern Back Sea in Ancient Times. Proceedings of the
International Conference 21st- 26th April 2008, Kraków.
BAR International Series 2240. Oxford, 183-187.
Lysenko А. 2013. Das Heiligtum Eklizí-Burún
der römischer Zeit. In: Bemmann J., Mordvinceva V.,
Schmauder M. (Hrsg.). Die Krim. Goldene Insel im
Schwarzen Meer. Griechen – Skythen – Goten. Begleitbuch
zur Ausstellung. LVR-LandesMuseum Bonn: 4. Juli 2013 –
19. Januar 2014. Bonn, 276-283.
Lysenko О. 2014. Південна частина Гірського Кри-
му за римських часів. Southern Part of the Crimean
mountains in the Roman period. In: Iakob M. (Sc. Coord.).
Roman Art and Civilization – a Common Language in
Antiquity. Catalogue of the itinerant exhibition. Tulcea,
132-135.
Lysenko A., Masyakin V. 2012. Roman Imports in the
Mountain Crimea (from the Eklizi-Burun sanctuary) in
Age of Augustus. In: M. Iakob (eds.). The Romans at the
Black Sea during the time of Augustus. Abstracts of the
Conference. Tulcea: Institutul de Cercetări Eco-Muzeale
Tulcea, 22-23.
Rostowzew M. 1902. Römische Besitzungen in der
Krim und das Kastell Charax. Klio II 1, 80-95.
Rostowzew M. 1931. Skythien und der Bosporus.
Band 1. Kritische Übersicht der schriftlichen und
archäologischen Quellen. Berlin: Hans Schoetz & CO.
Stylegar F.-A. 2011. Weapon graves in Roman and
Migration period Norway (AD 1-550). In: Khrapunov I.,
Stylegar F.-A. (eds.). Inter Ambo Maria. Contacts between
Scandinavia and the Crimea in the Roman Period.
Kristiansand, Simferopol: «DOLYA» Publishing Hose,
217-235.
Vasilev A.A. 1936. The Gots in the Crimea. Cambridge,
Maas.: The Mediaeval academy of America.
102 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
О.В. Лисенко
ІСТОРІЯ ДОСЛІДЖЕННЯ ПІВДЕННОЇ ЧАСТИНИ ГІРСЬКОГО КРИМУ РИМСЬКОГО ЧАСУ
Робота присвячена історії вивчення Південного Криму римського часу. Свій внесок у цей процес внесла і
О.О. Паршина, ювілею якої присвячена ця збірка, ставши одним з перших дослідників Кутлакського укріплен-
ня – одного з найбільш інформативних архітектурно-археологічних об'єктів регіону. У статті обґрунтовано
кордони Південної частини Гірського Криму відповідного періоду як окремого об'єкту дослідження, наведено
дані греко-римської наративної традиції про географічні особливості та етно-політичну ситуацію в регіоні.
Виділено чотири етапи вивчення Південної Таврики 2 пол. I ст. до н.е. – рубежу IV–V ст., що розрізняються
по динаміці накопичення фактичного матеріалу і підходам до його обробки, узагальнення та інтерпретації.
Виявлено традиційні напрямки дослідження, показано ступінь їх розробленості. Оцінена репрезентативність
основних категорій джерел по темі (історичних, епіграфічних, нумізматичних, археологічних, етнографічних,
топонімічних). Охарактеризовані можливі методи роботи з ними та деякі результати їх застосування. Сформу-
льовано перспективні для розгляду проблеми. Визначено групи матеріалу, які найбільш доцільно використову-
вати при створенні комплексної несуперечливої схеми розвитку етно-політичної ситуації в Південній частині
Гірського Криму римського часу.
Ключові слова: Гірський Крим, Південна Таврика, римський час, наративна традиція, історія вивчення, епі-
графічні документи, нумізматичні знахідки, археологічні об'єкти, методи дослідження.
A. Lysenko
HISTORY OF RESEARCH OF THE SOUTHERN MOUNTAIN CRIMEA IN ROMAN PERIOD
The Southern Mountain Crimea represents a particular cultural-economic zone characterized by a small size and
a low agricultural potential. In Roman times (from the 2nd half of the 1st c. BC to the late 4th and early 5th c. AD) this
territory is associated by many antique authors with the historical Taurica situated between Bosporus, Chersonesos, and
‘Scythia’. The Greek-Roman literary tradition knew here six locations: Kriu Metopon cape, Charax, Lampad harbour,
Trapezus mountain (?), Lagira, port of Atheneon (?). All these places were apparently connected with the maritime
business as navigational landmarks and populated areas with harbours. As it can be concluded from the written and
epigraphic sources, the Southern Mountain Crimea from the 1st c. BC to the mid-3rd c. AD was populated by Tauri
(Scythians-Tauri, Tauri-Scythians). Sometimes they practiced a sea piracy and robbery of antique settlements on the
see coast. Among other activities of the Tauri there was mentioned the mountain mobile herding. Bosporan rulers and
Roman military troops struggled with this population at least by the 1st quarter of the 1st c. BC. When this task was
completed in the late 2nd – early 3rd c. AD, a significant part of Taurica was ‘attached’ to the Bosporus. After a series of
Bosporan-Chersonesean conflicts in the late 3rd – 1st half of the 4th c. AD it came under control of Chersonesos. Some
early medieval authors mean that in the Late Antiquity and Early Middle Ages the region was ‘under power of Goths’,
who brought Christianity to the North Pontic region.
There are four stages in the history of research of the Southern Taurica could be pointed out in accordance with
nature and dynamics in collecting of factual data, as well as methods of its analysis and interpretation.
Stage I (late 18th – 1st quarter of the 20th c.). In this period the narrative tradition was synthesised, before the archae-
ological study of the region has been started. Particularly prominent became historical compilations focused mostly on
the ethnic history (f. e., Sestrentsevich-Bogush, Kondaraki). In these works a critical approach to the sources was either
not undertaken or replaced by a comparison and interpretation of various data in a tendentious way (due to the religious
affiliation and / or political opinion of writers). As a result such approach led to the following tendencies in research.
All ethnic names in the antique texts were estimated as corresponding to ethnic entities – subjects of the international
politics. The Southern Mountain Crimea was thought as suitable for a permanent residence and always densely popu-
lated. The culture of its population continued to exist from the Early Iron Age to the Late Middle Ages. There was also
formed a number of controversial stereotypes which influenced future studies: 1) the Mountain Crimea was from ‘im-
memorial times’ to the Late Middle Ages the main habitat of wild robbers and pirates named Tauri (Tauri-Scythians),
who murdered or assimilated newcomers and maintained the political independence; 2) all mentioned in sources ethnic
entities were related and, in fact, were the Goths who occupied the Southern Crimea in the 2nd and mid-3rd c. AD, who
assimilated or destroyed the Tauri, and lived here until the Late Middle Ages preserving their language and culture; 3)
the influence of the ancient states on the region was nominal.
Apart from the ethnic history there were works focused on the political history (f. e., Narushevich). There were suggested
following conclusions. The Roman power over the Crimea was total. The Bosporus was the main local military and political
power during the most of the Roman period, and claimed to dominate over the entire Taurica. There were Chersonesean
and Bosporan zones of influence on the territory of Taurica. After the Bosporan-Chersonesean conflicts the peninsula came
under the control of Chersonesos. The role of the Goths in the history of Taurica in Roman times is not clear.
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 103
These early studies of the narrative sources already determined directions of the research, which later became
traditional: ‘A culture of indigenous peoples’, ‘The Roman military presence’, ‘Bosporan-Chersonesean relations’, ‘The
penetration of northern Barbarians into the peninsula’.
The archaeological study of the region started by the 1st half of the 19th c. mainly due to the private initiative (the
economic development of the territory, the fashion to be interested in classical antiquities etc.). The excavations were
carried out rather sporadically and on a low level of documentation. Extensive works were undertaken on the most
outstanding object – Roman fortifications identified with the Charax. The accumulated data were analysed and helped
to form a unified picture of the Roman military presence in the region (Rostovtzeff). The relatively representative data
were obtained also during the study of Autka sanctuary (Bertie-Delagard).
Stage II (2nd quarter – mid-20th c.). The field works were episodic and led by the state, mainly capital, academic insti-
tutions. Due to this the systematic and professional excavations of the Charax and Ai-Todor necropolis became possible
(Blavatskiy). At this period general works appeared, many of which were created under the influence of political conjec-
ture and focused on the characteristics of the culture of a ‘local population’ (Repnikov, Dyakov, Shults) and a search for
traces of Slavic colonization of the Crimea (Veymarn, Strzheletskiy, Smirnov).
Stage III (3rd quarter of the 20th c.). There were undertaken purposeful archaeological prospecting works in Taurica
associated with the spa constructions and led by the local archaeologists (Dombrovskiy, Makhneva). There was revealed
a number of various objects of the Roman period, but these materials were not properly analysed and published, which
made their use difficult. The information about the antique numismatic finds in the region was summarized (Golenko).
Stage IV (last quarter of the 20th c. to the modern times). There are several permanent archaeological expeditions led
by local scientific institutions especially studying the Southern part of the Mountain Crimea (Orlov, Zhuk, Novichenko-
va, Baranov, Parshina, Lantsov, Myts et alii). The degree of knowledge about the Taurica of Roman period increased sig-
nificantly. There were studied sanctuaries at Gurzuf Pass, Aligor, Taraktash, Eklizi-Burun, Pakhkal-Kaya, necropolises
of Ai-Todor and Chatyr-Dag, cave necropolises Glazastaya and Ai-Nikola, fortress Kutlak, Chatyr-Dag-2 settlement,
etc. There were published comprehensive general works on the history of the region (Zubar, Pioro, Sidorenko, Ambroz,
Sarnowski, Aibabin, Kazanski, Yurochkin, Ushakov et alii).
Thus, during 180 years of studying the Southern Mountain Crimea from the mid-1st c. BC to the early 5th c. AD there
were analysed all related written sources and more than fifty of archaeological sited located on this territory (sanctuaries,
necropolises, settlements, expected places of shipwrecks, fortifications, a port, a production centre). The basic aspects of
the history of the region were pointed out. Among them the problem of Roman military presence is most fully worked
out. Other questions (a culture of indigenous peoples, the Bosporan influence, activities of the Germanic peoples) are
highlighted insufficiently. The penetration of the representatives of the Late Scythian Culture into the region is practi-
cally not considered.
Conclusions. A noncontradictory integral scheme of the ethno-political development of the Southern Mountain
Crimea in Roman period is still absent. Most of the published general works are devoted to the spatio-temporal localiza-
tion of the related to Taurica individual events, subjects and objects of the historical process. In many respects they are
based on the information from the literary tradition (interpretation of which is ambiguous due to stereotypes and polit-
ical conjecture), epigraphic documents and numismatic finds. Many of these works overestimate the role of the ethnic
and supra-ethnic entities, and state institutions. They fill gaps in the original data by the temporal or spatial extrapolation
of the features of known phenomena on the study cases without full justification of the correctness of the procedure. At
the same time the archaeological materials are used to a limited extent, usually only to illustrate the obtained results,
sometimes without any reliance on the substantiated chronological, functional, and cultural attribution of the complexes.
Proceeding from this analysis it is obvious that the epigraphic, numismatic, and archaeological sources are most
objective for the study of Southern Taurica. They supplement each other, constantly grow in the course of the study, and
allow correcting the interpretation of the narrative tradition. Most of epigraphic sources are already quite extensively
interpreted. However, much of accumulated numismatic and archaeological materials were not involved in the general-
izing analysis. Among them particularly important are results of archaeological studies of the last quarter of the 20th and
beginning of the 21st c., which now should be regarded as the main source for the complex characteristic of the Southern
Taurica in Roman times. The most representative part of them are sacral complexes (sanctuaries and necropolises),
which constitutes about one third of all revealed objects.
Keywords: Mountain Crimea, Southern Taurica, Roman period, literary tradition, history of research, epigraphic
documents, numismatic finds, archaeological objects, methods of research.
104 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
Рис. 1. Физико-географическое районирование Крымского полуострова и вариант локализации располагавшихся
в его пределах и упомянутых в нарративной традиции географических объектов.
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 105
Рис. 2. Этническая ситуация на Крымском полуострове в римское время (по данным письменных источников).
106 Археологический альманах, № 33 ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ТАВРИКА
Рис. 3. Представления исследователей о формах и зонах влияния античных государств
на Крымском полуострове.
А.В. Лысенко. исТориЯ исследовАниЯ южной ЧАсТи ГорноГо КрыМА риМсКоГо вреМени 107
Рис. 4. Представления исследователей о передвижениях «скифов» по Крымскому полуострову.
|